Самый жаркий день (СИ) - Березняк Андрей
Если хивинский правитель хотел таким поступком устрашить противника, то вышло у него ровно наоборот. Мрачные лица солдат говорили о решимости к победе, руки крепко сжимали ружья. Пушкари зажгли пальники и ждали команды офицеров. Трехфунтовые «единороги» Петрова тщательно закрепили на стенах, чтобы их не снесло отдачей, но при этом оставалась возможность их точно наводить. Сам полковник лично проверил правильность установки прицелов и увиденным остался доволен.
Ланжерон решил отдать право сделать первый шаг своему оппоненту, и теперь мы ждали, что предпримут хивинцы.
– Вы знаете, что в городе проживало несколько десятков русских людей? – спросил меня Кульмин.
– Нет, – удивилась я. – Я никого не видела.
– А их сначала попрятали от нас, а потом увезли. Это были рабы, Александра Платоновна.
Конечно, я слышала о том, что в Хивинское ханство угоняли полон с земель Империи, но, казалось, это было когда-то давно. Оказывается, и в наше цивилизованное время такое возможно. Оживали давние предания об угрозе из Степи.
– При нынешнем хане пленников-славян стали захватывать реже, но это так и не запретили. Считается обычным делом иметь русского или какого еще раба. О, смотрите, они начинают партию!
Людское море, на которое сейчас походила армия узбеков, всколыхнулось и разноцветным приливом двинулось к стенам. Правда, лестниц у штурмующих нашлось мало, большая часть их воинов прямо на ходу устроила стрельбу из своих коротких луков. Команды понеслись со всех сторон, и стало понятно, что атака началась сразу по всей крепости.
– Дикари какие-то, – буркнул майор. – Откройте рот, графиня.
– Зачем? – только и успела спросить я, как рядом рявкнула пушка.
Голову пронзила внезапная боль.
– Уши болеть не будут! – крикнул Кульмин. – И поберегитесь!
Первым залпом в толпу ушли ядра, выбивая настоящие просеки в ней. Чугунные шары отбрасывали тела, отталкивались от плотно утоптанной земли и неслись дальше собирать кровавую дань. Кто-то из узбеков ринулся в сторону, некоторые подались назад, но из-за домов напирали все новые воины.
– Ближняя картечь! – скомандовал артиллерийский офицер.
Его солдаты споро банили стволы, проталкивали в них картузы с зарядами и утрамбовывали поверх жестяные цилиндры. В них, как мне удалось уже посмотреть, уложены чугунные пули. Петров рассказывал, что от недостатка можно использовать и обычные свинцовые от ружей, но урон врагу будет меньше, так как при выстреле от жара они слипаются и не дают нужный разлет.
– Трубки ставь! Прицел по третьей вешке! Пли!
Четыре орудия выстрелили одно за одним, и урон произвели просто ужасающий. В прошлой битве от пушек я была далеко и результат их скорбной работы не видела, а теперь смогла рассмотреть все в подробностях. Пусть калибр трехфунтовок огромным и не назвать, но с такого расстояния, почти в упор, его хватило для охалаживания штурмующих в полной мере. Бросая лестницы, а некоторые и собственное оружие, узбеки побежали назад, расталкивая и давя друг друга. Со стен им в спины ударили ружья, подстегивая самых нерасторопных. Едва дым рассеялся, перед нами предстала ужасная картина: все пространство в ста шагах от крепости и дальше, было завалено трупами, больше всего их было там, куда стреляли пушки. Кажется, у нас хивинцы отступили первыми, в других местах, мне не видимых, пальба продолжалась еще несколько минут, пока не установилась полная тишина.
– Если басурмане так штурмовать будут, то я согласный! – оскалил зубы солдат рядом со мной. – Это вам не турок!
– И уж точно не швед! – согласился с ним сосед.
– Да, швед врагом был злым. Палишь по нему, а он только быстрее бежит, в штык хочет. Но и мы до штыковой охочи, земеля.
– Охочи. Но лучше так.
– Так оно, конечно, лучше.
Рядовые еще бы дальше зубоскалили, однако седой унтер призвал их к порядку и заботе об оружии, пока есть передышка. Артиллеристы тоже чистили орудия, таскали из зарядных ящиков припасы, укрывая их за гребнем от случайно пули.
– Глупая атака, – подвел итог первой стычки Кульмин. – Потеряли только у нас тут пару сотен.
Не все из поверженных оказались убиты. То тут, то там раздавались жалобные, страдающие крики, отдельные тела ползли прочь от стен, перебираясь через трупы товарищей, оставляя за собой кровавые следы. Мой взор привлек совсем молодой мальчишка в выцветшем халате. Он трясущимися руками обхватил свою голову и смотрел на культи, оставшиеся от бывших целыми еще несколько минут назад ног. С такой раной он не жилец, только мучается в ожидании смерти от кровопотери. Я подняла револьвер и выстрелила в несчастного в стремлении облегчить его страдания. Увы, трижды не смогла попасть, уж слишком далеко для пистолета с его коротким стволом. Давешний унтер понял мое желание, вскинул ружье и подарил мальчишке упокоение.
Враг дал передышку в час, и штурм повторился. Не знаю, чем там так настроил своих людей Рахим-хан, но на сей раз хивинцы бросились к стенам с большим упорством, и даже почти добрались до них. Пушки успели выстрелить трижды, инфантерия охотилась за теми врагами, кто пытался обстреливать наши позиции, в итоге ни одна из лестниц так и не была поднята должным образом, и нападавшие снова откатились назад. Двух раненых отправили вниз, и если один спускался сам, зажимая пробитое стрелой плечо, то второго пришлось нести: пуля раздробила ключицу, и теперь этот солдат оказался нестроевым. Генерал сменил плутонги на стенах, отправив на их защиту свежие войска.
Еще через час к Ичан-Кале подъехал парламентер. Увы, моя надежда на сговорчивость хана оказалась напрасной, он лишь попросил краткого перемирия для уборки тел своих павших воинов, на что Ланжерон незамедлительно согласился. Майор Кульмин объяснил это не человеколюбием полководца, а заботой его о собственных солдатах.
– На такой жаре уже завтра от мертвых поднимется такой смрадный дух, что дышать станет тошно. А от этого и болезни пойдут.
– А им неудобно атаковать по площади, заваленной трупами.
– Нам все равно, – пожал плечами Федор Владимирович. – Диспозиция такова, что преимущество наше очевидно, сидеть мы тут можем хоть полгода. Против нас стоит тридцатитысячное войско, но у них нет артиллерии, способной разрушить стены, и очень мало огнестрельного оружия. Крепость стоит посреди города, поэтому даже штурмовые колонны сложно выстроить.
А артиллерия у хивинцев все же нашлась, пусть и была она такой же убогой, как и те древние пушки, что захватили мы, да еще и меньшего калибра. Узкоглазые топчу затащили их на крыши домов поодаль и начали обстрел. Полковник Петров воспринял эту неприятность как подарок судьбы. Он бегал по стенам в дуэльном азарте и лично наводил свои орудия. Его опыт и выучка русских артиллеристов сказывались, и радостные крики солдат раз за разом проносились на Ичан-Калой, когда ядро с нашей стороны выбивало очередную позицию врага. Только в одном месте противостояние затянулось, ведь соперником Алексея Сергеевича стал английский расчет.
Мне было интересно, и, пусть Тимофей и не давал слишком высовываться, я ухитрилась понаблюдать перестрелку, которая длилась целых два часа. Англичане возвели вокруг своей пушки целую баррикаду и старательно пристреливали дурное орудие.
– Ствол, думаю, разбит давно, – охотно объяснял происходящее окружающим артиллерийский капитан. – И порох дурной, в каждом заряде разный. Одно ядро рядом ляжет, а второе в небо летит.
– А мы-то почему не попадаем?
– Попадаем, но в мешки пока. Ничего, сейчас полковник задаст им!
Ждать этого пришлось около пятнадцати минут. За это время одно вражеское ядро легло совсем рядом с орудием Петрова, выбило кирпичную крошку из среза стены, от чего несколько человек заработали слабые, но досадные раны. Зато следующий наш выстрел получился на загляденье: хивинская пушка, получив страшный удар, вздыбилась почти вертикально, а через несколько мгновений скрылась во вспышке взрыва. Наверное, сказалось то, что крыша, на которой расположились англичане, была тесной, а припасы они для ускорения стрельбы сложили совсем рядом.
