Портрет с девятью неизвестными - Небоходов Алексей
– Никакого ритуала, – её голос был холодным, как лезвие ножа. – Вы не получите то, чего хотите.
Ренар, осознав, что происходит, резко бросился к ней, его движения были быстрыми, как у животного, но недостаточно быстрыми. Катрин, не раздумывая, повернулась, её рука с револьвером двигалась плавно и точно. Раздался оглушительный выстрел.
Пуля пробила лоб Ренара. Его тело дёрнулось, будто натянутая струна, и рухнуло на пол. Кровь растеклась по паркету лужей, его лицо застыло в последнем моменте удивления.
Не давая себе времени на раздумья, Катрин мгновенно вернулась к Дюроку. Её рука с револьвером была по-прежнему твёрдой. Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Это за всех тех, кого вы убили, – произнесла она и нажала на спусковой крючок.
Второй выстрел прогремел, эхом разлетевшись по комнате. Пуля попала точно в лоб Дюрока. Его тело отшатнулось, он сделал шаг назад, словно пытаясь сохранить равновесие, но затем рухнул, как марионетка, у которой оборвались нитки. Его лицо застыло в маске шока.
Катрин осталась одна. Она стояла посреди комнаты, тяжело дыша, но взгляд её оставался твёрдым. Она медленно опустила револьвер и осмотрелась. На полу лежали два тела. Дюрок с простреленным лбом и открытыми глазами, которые больше не видели ничего. Ренар – рядом, его лицо перекосилось, как у человека, не успевшего осознать свою смерть.
Кровь медленно растекалась по паркету, заполняя трещины в дереве. В комнате было тихо, но это была не обычная тишина. Это была тишина, в которой ещё витала смерть.
Катрин не задержалась ни на мгновение. Её ноги рванули с места, как только в библиотеке установилась гробовая тишина. Задыхаясь, она выбежала из комнаты, оставив за спиной тела Дюрока и Ренара. Её разум лихорадочно искал выход, а сердце, казалось, вот-вот разорвётся от бешеного ритма.
Коридоры отеля встречали её мёртвой тишиной, но эта тишина была наполнена чем-то живым и зловещим. Картина. Она чувствовала её присутствие. Знала, что должна действовать быстро. Любая задержка могла стать её последней ошибкой.
"Если я уничтожу её, всё закончится," – пронеслось в её голове.
Она добежала до подсобного помещения, где хранились хозяйственные принадлежности. Её пальцы с дрожью потянулись к двери, но она на секунду замерла, чувствуя, как что-то невидимое словно сжимает её грудь. Это было не просто страх – это была та сила, которая проникала в её разум, шепча, что всё бесполезно.
– Нет! – выдохнула она, заставляя себя открыть дверь.
Внутри помещение было темным, узким и захламлённым. Запах пыли и бензина ударил в нос, но Катрин даже не заметила этого. Её взгляд сразу упал на канистру с горючим, стоящую на металлической полке.
Она шагнула вперёд, схватив канистру. Металл был холодным, но вес придал ощущение реальности. Её руки дрожали, но она стиснула зубы и прижала канистру к телу, как будто это был её единственный шанс на спасение.
"Теперь или я, или она," – подумала Катрин, ощущая, как тяжесть бензина перекрывает страх.
Она выскочила из подсобки и помчалась к вестибюлю. Её шаги звучали громко в гулкой тишине коридоров. Она не останавливалась. Пот стекал с её лица, волосы прилипли ко лбу, но она не замечала ничего, кроме цели.
"Картина должна сгореть," – повторяла она себе.
Когда она вбежала в вестибюль, её взгляд сразу нашёл холст. Он висел на стене, окружённый темнотой, но сияние от пламени свечей в камине отражалось на его поверхности, делая его почти живым. Маркиз де Сад и его девять фигур. Они смотрели на неё, как будто знали, что она пришла.
Катрин остановилась, тяжело дыша, сжимая канистру так сильно, что побелели костяшки пальцев. Она почувствовала, как холодный пот стекал по её спине, но не могла оторвать взгляда от картины. Её разум словно впивался в детали холста: лица, которые теперь ожили, глаза, полные безмолвного укора.
– Ты… – прошептала она.
Маркиз смотрел прямо на неё. Его взгляд был не просто изображением, это был взгляд живого существа, которое ждало. Картина дышала, казалось, воздух вокруг неё становился гуще, словно сама ткань пространства сжималась, чтобы удержать её на месте.
Катрин шагнула вперёд, но её тело застыло на мгновение, когда она почувствовала, как холст буквально тянет её к себе. Она хотела закричать, но звук застрял в горле.
"Это всё иллюзия," – сказала она себе, но её сердце дрожало от страха.
Она сжала кулаки, чтобы подавить дрожь, и сделала ещё один шаг вперёд. Теперь она стояла прямо перед картиной. Холст казался живым, его текстура напоминала плоть, а не ткань. Катрин замерла, её дыхание сбилось, но она не отступила.
Катрин сделала глубокий вдох, её пальцы крепко сжали канистру, словно это был её последний шанс удержаться в реальности. Она смотрела на картину, и сердце сжалось от того, что на ней теперь были лица всех восьми погибших: Леона, Луизы, Антуана, Софи, Филиппа, Жанны, Эмиля и Пьера. Их глаза, даже застылые в безжизненном взгляде, казались слишком живыми. Безликая фигура, оставшаяся незавершённой, словно тянулась к ней, поджидая, чтобы заполниться её образом.
Воздух вокруг картины был тяжелым, как в канун шторма, а из тени маркиза де Сада, изображённого в центре, словно исходила едва уловимая вибрация. Его губы, изогнутые в лёгкой улыбке, напоминали издевательскую гримасу.
– Ты ждёшь меня, да? – прошептала Катрин, её голос был наполнен ненавистью и отчаянием.
Стиснув зубы, она подняла канистру и начала поливать холст бензином. Тяжёлая, вонючая жидкость ударила в ткань, моментально растекаясь и пропитывая поверхность. Запах бензина стал таким густым, что, казалось, можно было вдохнуть его как жидкость. Руки Катрин дрожали, но она продолжала, обливая каждый сантиметр холста, словно пытаясь смыть грехи, которые он впитал.
– Ты должна исчезнуть, – произнесла она сквозь зубы. – Ты больше не будешь нас мучить.
Когда канистра опустела, она отбросила её в сторону и достала из кармана спички. Её пальцы дрожали, но она зажгла одну. Язычок пламени, такой крошечный, но полный силы, мигнул в её руках. Катрин сделала шаг назад, поднеся спичку к краю картины.
Огонь взревел с громким шипением, охватив холст с жадностью хищника. Пламя начало подниматься вверх, языки огня танцевали, бросая зловещие тени на стены. Комната мгновенно наполнилась ярким светом, и Катрин сделала несколько шагов назад. Её глаза расширились от смеси ужаса и облегчения.
Но через мгновение она поняла, что что-то не так.
– Нет… – прошептала она, её голос дрожал.
Картина горела, но с изображением ничего не происходило. Лица восьми погибших оставались чёткими, как будто огонь не мог коснуться их. Глаза на холсте, те самые, что смотрели на неё с холста, начали двигаться. Они ожили. Леон моргнул, Софи повернула голову, Эмиль чуть приподнял уголки губ в зловещей усмешке.
– Это невозможно… – выдохнула Катрин, её голос был полон ужаса.
Безликая фигура на картине вдруг начала меняться. Она заполнялась контуром, но не её, не Катрин. Это была тень, которую она не могла распознать, но которая была слишком знакомой. Картина дышала. Пламя не уничтожало её – оно оживляло её.
– Нет! – закричала Катрин, её голос разнёсся эхом по комнате.
Глаза маркиза де Сада загорелись жутким красным светом, а его лицо исказилось в широкой, издевательской улыбке. Безликие фигуры вокруг него начали двигаться быстрее, их очертания становились всё более чёткими, превращаясь в образы её погибших товарищей.
Катрин попыталась сделать шаг назад, но ноги словно приросли к полу. Её дыхание стало сбивчивым, а сердце колотилось так, что казалось, оно готово вырваться из груди.
– Ты не уйдёшь, – раздался шёпот, заполнивший всё пространство. Это был не один голос, а множество, сливающихся в одно. – Ты теперь часть нас.
Пламя продолжало бушевать, заполняя комнату ярким светом, но картина оставалась нетронутой. Она жила, она росла, она поглощала. Катрин обхватила себя руками, её тело начало дрожать от страха, который уже нельзя было подавить.
