Самый жаркий день (СИ) - Березняк Андрей
– Забавное чтение, поверьте мне! – воскликнул отец Михаил. – Сначала я негодовал, когда господин Кант стал опровергать пять доказательств Бога Фомы Аквинского, но возрадовался, когда сам он привел шестое, полагая его единственно верным.
– Такое логичное?
– Да нет, такие же досужие размышления, как и у Фомы, – отмахнулся иерей. – Но интересно. Иммануил исходил из детерменизма, если знаете, что сие слово означает…
– То, что все события взаимосвязаны друг с другом.
– Приятно поражен, графиня.
– Скорее уж я удивлена.
– Что, – усмехнулся священник, – не ожидали от попа таких познаний?
Я с веселой иронией развела руками. Ну в самом деле, в людской молве попы рисовались больше твердолобыми самодурами, но никак не теми, кто знает понятие «детерменизм», читает Канта в оригинале, так еще и понимает его.
– Господин Кант утверждает, что все в мире взаимосвязано, но поступок человека может нарушить этот закон, следуя свободе воли, которая дается лишь от Господа. И это он полагает истинным доказательством существования Его.
– Как-то сложно. И не очень логично.
– А потому что Он – непознаваем. Но наука стремится объяснить все, ищущий ум старается понять все сущее, в том числе и Бога. Вот и получается, что вера является двигателем прогресса.
– А еще стремление придумать способы надежнее убивать себе подобных, – вздохнула я.
– И это тоже, – не стал спорить отец Михаил. – Но это не в силах изменить ни я, ни Патриарх, ни Папа.
Дальнейший разговор уже не касался столь возвышенных тем, я пыталась вызнать о прошлом иерея, он же легко уходил от моих вопросов: вроде и не отказывался отвечать, но и не раскрывал свои тайны. Суть порученной ему миссии тоже так и осталась загадкой до сих пор, но зачем-то представитель Синода трясся сейчас на верблюде, стремясь попасть в далекую Индию.
Но прежде загадочной страны необходимо было пересечь Хорезм, так негостеприимно встретивший нас. Сама природа старалась помешать русской экспедиции, солнце жарило совсем немилосердно. Ланжерон вынужден был объявить привал в чахлой рощице, которая не смогла укрыть всю армию, но солдаты валились в любое подобие тени. Лошади тяжело дышали, и пара из них уже отправилась в свой лошадиный рай. Никаких разъездов хивинцев так и не показывалось, а наша разведка в авангарде тоже не заметила неприятеля ни разу.
На отдых отвели час, по истечению которого люди с трудом поднимали себя и строились в колонны. Офицеры не решались кричать, а лишь уговаривали своих подчиненных выдавить из себя еще толику терпения, показать, что русскую армию никто не превзойдет в ее мужестве и настойчивости. Солдаты роптали, но не зло, не обреченно, а со злым смехом. Взбодрить войско смог отец Михаил, объявивший, что в Хиве их ждет колодец, выкопанный самим Симом. Набожные вчерашние крестьяне поверили в это сразу, и религиозное рвение разлетелось мгновенно. Теперь уже рядовые подгоняли командиров, просили скорее дать возможность прикоснуться к библейской легенде.
– Это Вы сейчас придумали? – спросила я иерея.
– Таким не обманывают, графиня, – строго ответил он. – Как на самом деле было, никто не скажет, но издревле пишут, что сын Ноя после Потопа остановился отдохнуть и увидел во сне триста факелов. И велел заложить в этом месте город, повторивший очертания их. И выкопал сам колодец, попробовал его воду и крикнул: «Хей вах!» – «прекрасно!». От него и пошло название Хива.
– И Вы сами в это верите?
– Дело не в моей вере, Александра Платоновна, а в том, во что будут верить люди. Это могло быть? Могло. Для меня то, что Сим жил и был в этих местах, неоспоримо. Могло быть так, как в этой легенде? Почему нет? Поэтому буду утверждать, что сын Ноя лично копал землю, чтобы добраться до воды, пока мне не докажут обратное.
Несмотря на воодушевление, предместья столицы Хорезма показались только ночью. Генерал не стал останавливаться для отдыха, армия молчаливой, едва слышно гремящей железом змеей втянулась в город, не имевший стен[3]. И так получилось даже лучше, потому что суета, поднявшаяся при появлении чужого войска, распространялась вяло. Сонные жители никак не могли осознать происходящее, прятались по домам и испуганно глазели в узкие окна на черных от пыли людей.
И как же приятно было осознавать свою правоту, когда первые плутонги вошли в раскрытые ворота Ичан-Калы – старой крепости. Здесь уже держали под прицелом едва одетых стражников казаки, но внутри самого кремля вооруженных людей оказалось едва ли на роту. Ланжерон, глядевший в куцую карту, рядом с которой адъютант держал большую свечу, взмахами шпаги направлял части по той или иной улице. Главной целью оказался расположенный у южных ворот дворец самого хана, отмеченный названием «кунярк»[4]. В ночной темени я не рискнула предпринимать самостоятельные поиски авантюр и остановилась рядом с генералом. Зато и слышала из первых уст доклады: что все ворота взяты под охрану и заперты, что во дворце Мухаммада не оказалось, а стража его сложила оружие, что единственный бой случился возле казарм, но не оставил после себя даже раненых ни с одной из сторон. Сильный залп двух плутонгов отбил у хивинских солдат желание сражаться.
– Александра Платоновна, – сказал мне час спустя Александр Федорович. – Примите мои поздравления, взятие столицы славного Хорезма – это Ваша победа. Я ведь желал остаться на несколько дней в Ташаузе, а Вы убедили, что Хива будет беззащитной.
Похвала была приятной, но я все же постаралась отговориться:
– Не думала, Ваше Высокопревосходительство, что здесь совсем не будет войск, ведь, казалось бы, где им еще собираться.
– Войска хана остались там, где мы их разбили, а новые он уехал призывать. Поэтому принимайте свой приз, дорогая графиня. Без штурма захватить такую добрую крепость. Но на сей-то раз дадите отдохнуть?
Я посмотрела вокруг себя и радостно улыбнулась. Хива – это не захолустный городок вокруг трактира, ее стены можно защищать долго, если будут припасы. А они, как выяснили интенданты, были, как и приличные запасы пороха в арсенале. Полковник Петров доложил, что на стенах трофеями достались десять пушек, хотя и таких старых, что помнили еще, наверное, Бековича.
Диспозиция в целом ведь не изменилась: экспедиция по-прежнему посреди враждебной земли, сама заперлась в городе, но существенное отличие имелось.
В осаде мы теперь могли сидеть хоть целый год.
И мы взяли на штык столицу, что хан Мухаммад терпеть не сможет. И он либо будет штурмовать, либо вступит в переговоры.
– А с этими что делать? – послышался чей-то голос.
Я с генералом как раз входила во дворец, когда к его воротам вывели четырех европейцев.
На двух из которых оказались надеты не застегнутые в спешке красные мундиры.
Принадлежность пленных к подданству Его Величества Георга подтвердилась сразу же, как только старший из них взял слово. Говорил он одновременно и вежливо, и заносчиво. Ланжерон английский понимал плохо, поэтому повернулся ко мне. И испугался, углядев застывшую на моем лице хищную улыбку.
– Графиня, – тихо сказал мне генерал, – прошу Вас не давать волю гневу, не берите грех на душу.
Я кивнула, стараясь успокоиться. И сама удивилась тому, что в последнее время англичане порождают в моей душе черную ненависть одним своим видом. Пусть поводов для этого было дано предостаточно, но нельзя уподобляться кровожадному животному. Нет плохих наций, есть плохие люди. Впрочем, уверена, что этих добрыми не назовешь.
– На каком основании… – начал было англичанин, но я его грубо перебила.
– На основании силы. И на основании внезапного нападения подданных хана Хорезма на людей Его Императорского Величества Николая. Вы являетесь подданными Хивы?
– Конечно, нет!
– В таком случае никаких претензий от вас быть не может. И еще, мистер Возмущение, в войске хана были замечены английские советники, участвовавшие в нападении. Поэтому вы задержаны, будем выяснять, имели ли вы отношение к этому дерзкому преступлению. Господин полковник?
