Мишель Ходкин - Неподобающая Мара Дайер
Мы рука в руке углубились в парк; горячий ветер ерошил листву и наши волосы. Мимо газелей и антилоп, которые шевельнулись при нашем приближении. Копыта застучали по земле, и по стаду прокатилось тихое фырканье. Мы ускорили шаг.
Кто-то зашуршал в листве над нами, но я ничего не смогла рассмотреть в темноте. Я прочитала вывеску экспозиции: белые гиббоны направо, шимпанзе налево. Едва я закончила читать, резкий вопль пронзил воздух, и кто-то ломанулся к нам через кусты. Мои ноги и сердце застыли.
Шимпанзе круто остановился перед самым рвом с водой. Чудовищный шимпанзе — не из тех, что принадлежат миловидным загорелым заклинателям, работающим на потребу публике. Он сел на обрыве, напряженно, согнувшись. Смотрел на меня человеческими глазами, которые проследили за нами, когда мы с Ноем снова пошли. Волоски на моей шее встали дыбом.
Когда мы приблизились к небольшому зданию, спрятанному за высокими деревьями и за кустарником, Ной свернул в маленькую нишу и вытащил из кармана связку ключей. На двери было написано: «Только для персонала».
— Что мы делаем?
— Это служебное помещение. Они готовятся к выставке насекомых мира или что-то в этом роде, — сказал Ной, открывая дверь.
Мне была ненавистна мысль о том, чтобы кого-то убивать, но, по крайней мере, жуки размножались как… Ну, как тараканы, и никто не хватится нескольких пропавших.
— Как ты все устроил? — спросила я, оглядываясь назад.
У меня мурашки бежали по коже. Я не могла избавиться от ощущения, что за нами наблюдают.
— Мама выполняет здесь кое-какую волонтерскую работу. И дает им непотребную кучу денег.
Ной включил лампы (длинный металлический стол в центре осветился) и закрыл за нами дверь.
Вдоль стен тянулись металлические полки с банками и пластмассовыми ванночками. Ной прошелся по помещению, разглядывая маленькие ярлычки. Застыв в дверном проеме, я не могла прочитать их со своего места.
В конце концов он поднял полупрозрачный пластмассовый ящичек. Я прищурилась на Ноя.
— Кто в нем?
— Пиявки, — небрежно ответил он.
Он избегал встречаться со мной взглядом.
По мне прокатилась волна отвращения.
— Нет.
— Ты должна.
Я содрогнулась.
— Выбери что-нибудь другое, — сказала я и ринулась в дальнюю часть комнаты. — Вот!
Я показала на непрозрачную ванночку с ярлычком, который не смогла прочесть вслух.
— Что-то чего-то скорпионы.
— Они ядовитые, — сказал Ной, разглядывая мое лицо.
— Это даже лучше.
— А еще они — вымирающий вид.
— Что ж, ладно, — ответила я.
Мой голос и мои ноги дрожали, когда я подошла к прозрачному ящичку и показала на него.
— Здоровяк-паук.
Ной подошел и прочитал ярлычок, все еще держа ящик с пиявками. Слишком близко. Я попятилась.
— Тоже ядовитый, — ровным тоном сказал Ной.
— Тогда это послужит очень могучим стимулом.
— Он может укусить прежде, чем ты его убьешь.
Сердце мое норовило выскочить из глотки.
— Для тебя будет идеальная возможность попрактиковаться в лечении, — выдавила я.
Ной покачал головой.
— Я не собираюсь экспериментировать с твоей жизнью. Нет.
— Тогда выбери кого-нибудь другого, — сказала я, начиная задыхаться от ужаса. — Не пиявок.
Ной потер лоб.
— Они безобидные, Мара.
— Плевать!
Я услышала, как насекомые в комнате бьют хитиновыми крылышками по стенкам своих пластмассовых тюрем. Я начала терять самообладание и почувствовала, что шатаюсь.
— Если не получится, я немедленно ее сниму, — сказал Ной. — Она тебя не ранит.
— Нет. Я серьезно, Ной, — сказала я. — Я не могу этого сделать. Они впиваются в кожу и сосут кровь. О господи. О господи!
Я обхватила себя руками, чтобы унять дрожь.
— Это быстро закончится, обещаю, — сказал Ной. — Ты ничего не почувствуешь.
Он сунул руку в резервуар.
— Нет.
Это слово я смогла лишь прохрипеть. Я не могла дышать. Перед глазами появились разноцветные пятна, которые не получалось сморгнуть. Ной подхватил ладонью пиявку, и я почувствовала, как оседаю на пол. Потом…
Ничего.
— Мара.
Мои веки затрепетали и поднялись.
— Она мертва. Невероятно, — сказал Ной. — Ты сделала это.
Ной подошел ко мне с раскрытой ладонью, чтобы показать, но я отпрянула и встала, опираясь спиной о дверь. Он посмотрел на меня с непонятным выражением лица, потом отошел выбросить дохлую пиявку. Он поднял корзину для мусора и хотел вернуть ее на полку, но замер.
— Господи, — сказал Ной.
— Что?
Мой голос все еще был лишь дрожащим шепотом.
— Они все мертвы.
— Пиявки?
Ной нетвердой рукой вернул корзину на полку и пошел вдоль рядов полок с насекомыми. Глаза его изучали прозрачные ванночки; некоторые он открывал, чтобы внимательно рассмотреть.
Вернувшись туда, откуда начал, Ной уставился в стену.
— Все, — сказал он. — Все мертвы.
55
Мои ноздри наполнила вонь гниения, голос жужжал мне в ухо: «Биологи сообщают, что замор рыбы в Эверглейдсе случился, скорее всего, из-за недостатка кислорода в воде».
Образы распухших, со вздувшимися животами аллигаторов появились в моем помрачившемся сознании.
«По-видимому, в том следует винить поразительное множество трупов аллигаторов».
Я сделала это. Точно так же, как сделала сейчас.
Ной разглядывал «поле боя» пустыми глазами. Он не мог на меня глядеть. И я не винила его в этом.
После борьбы с дверной ручкой я метнулась в темноту. Меня встретил шквал визгливых воплей и завываний. По крайней мере, произошедшее имело пределы.
Я чувствовала отвращение к самой себе. И когда Ной последовал за мной на улицу, стало видно, что он тоже испытывает отвращение. Он избегал моего взгляда и молчал. При виде его сжатых кулаков, его внезапной холодности я почувствовала в сердце резкую боль, мне захотелось плакать. Я была жалкой. Но, едва начав плакать, я не могла остановиться. Вообще-то даже не хотела.
Всхлипывания обжигали мое горло, но то была хорошая боль. Заслуженная.
Ной все еще молчал. Только когда я упала на землю, не в силах больше ни секунды удержаться на ногах, он шевельнулся. Он схватил меня за руку и потянул вверх, но ноги мои дрожали. Я не могла двигаться. Не могла дышать. Ной обхватил меня, но, как только он это сделал, мне захотелось, чтобы он убрал руки. Мне хотелось убежать.
Я билась в его объятьях, мои худые лопатки впились в его грудь.
— Отпусти меня.
— Нет.
— Пожалуйста, — выдавила я.
Он чуть-чуть ослабил руки.
— Только если ты обещаешь не убегать.
Я была вне себя, и Ной это знал. Он боялся, что я натворю еще больше, он должен был позаботиться о том, чтобы я ничего больше не уничтожила.
— Обещаю, — прошептала я.
Он повернул меня лицом к себе, потом отпустил. Я не могла заставить себя взглянуть на Ноя, поэтому сосредоточилась на рисунке его клетчатой рубашки, а после — на земле.
— Пойдем.
Мы безмолвно шли среди рыков и воплей. Все животные теперь проснулись, антилопы сбились в кучу у края экспозиции, в страхе стуча копытами. Птицы в панике хлопали крыльями, а один пеликан нырнул прямо в выходящую на поверхность скалу, когда мы приблизились к ней. Он свалился со скалы в воду и вынырнул, волоча за собой сломанное, безжизненно повисшее крыло. Мне захотелось умереть.
В ту же секунду, как мы добрались до машины Ноя, я схватилась за ручку. Дверца была заперта.
— Открой, — сказала я, все еще не встречаясь с ним взглядом.
— Мара…
— Открой.
— Сперва посмотри на меня.
— Сейчас я не могу с этим справиться, — сказала я сквозь сжатые зубы. — Просто открой дверь.
Он открыл. Я села, съежившись, на пассажирское сиденье.
— Отвези меня домой, пожалуйста.
— Мара…
— Пожалуйста!
Ной завел машину. Мы ехали молча. Всю дорогу я пристально глядела на свои колени, но, когда машина замедлила ход, наконец-то посмотрела в окно. Пейзаж был знакомым, но не тем, какой я должна была увидеть. Мы въехали в ворота его дома, и я метнула на Ноя стальной взгляд.
— Что мы здесь делаем?
Он не ответил, и я поняла. С тех пор, как я призналась ему, Ной просто меня ублажал. Он сказал, что верит мне, и, может, действительно верил: что-то не так, что-то со мной не в порядке. Но он не понял. Он думал, что мне приснилось, будто он чуть не умер, когда я его поцеловала. Думал, что Рэчел, Клэр и Джуд погибли, когда обрушилось старое, обветшавшее здание. Что хозяин Мэйбл мог упасть и раскроить себе череп, мисс Моралес могла умереть от удара и все вместе взятое можно просто добавить к серии ужасных совпадений.
Но теперь он не мог так думать, после нынешней ночи, после того, что я натворила. После того, что нельзя было оправдать, что было по-настоящему. И теперь Ной уходил от меня, и я была этому рада.
