Хоразинские рассказы [компиляция] - Дарелл Швайцер
«Тот парень», он же Уильям Генри Стэнтон (названный в честь своего выдуманного отца) и правда сумел стянуть у ревнивых богов несколько мгновений счастья, если так выразиться, что не вполне описывает ситуацию. Скажем так — в том мнимом воспоминании из моей жизни, которое затмевало все прочие, словно красочные страницы, вырванные из другой книги, но никак не стыкующиеся с текстом по соседству, я и вправду умудрился осесть, жениться, купить дом в пригороде и завести требующиеся по статистике два с половиной ребёнка.
Половина — это значит, что Элисон, моя жена, которую я очень любил, была беременна.
Ещё был Билли-Бой, с такой же цепочкой имён, как и у меня, но мы не хотели звать его «Джуниор». (Даже он сам согласился, что это отстой.)
И моя чудесная дочь, которая только-только появившись на свет родившись, уже так чудесно улыбалась, что мы назвали её в честь Амели[3]4К5, девочки из французского фильма. Ей уже исполнилось шесть. Судя по всему, Амели должна была вырасти такой же неотразимо очаровательной, как и её тезка.
Скажем так — моя жизнь и правда шла довольно неплохо, когда одним осенним деньком, меня носило по разомкнутому прочному круговику[4], если вспомнить какую-то околесицу с моей бытности уличным поэтом, то есть я носился по дому, как угорелый, стараясь подготовиться и привести себя в пристойный вид для важного кастинга, напоследок заскочил в ванную и там, в зеркале, заметил лицо моего отца, плавающее туда-сюда, будто компьютерный скринсейвер на тёмном фоне.
В ошеломлении я выдал экспромт, как научила меня профессия:
— Слушай, я тороплюсь. Может, сведёшь меня с ума немного позже?
— Билли-Бой, поначалу ты вряд ли сможешь понять такое, — проговорил он.
Так меня не называли с двенадцати лет и в другой жизни.
— Спорю, что да, — согласился я.
Я пытался выдавить ещё что-нибудь остроумное, как вдруг там, в зеркале, появилась она — Красная Ведьма собственной персоной и вышла оттуда, заполнив пламенем ванную, а потом и весь дом.
— Привет, Билли, — сказала она.
Раздался вопль. Я увидел, как моя жена скомкалась, будто горящая газета. Я увидел, как моя прелестная дочь взорвалась, будто фейерверк. Сын прокричал мне что-то, вроде «Папа, папа, больно, останови это», но только с лицом у него творилось что-то неладное; оно стало полым, словно бумажная маска, воспламенилось изнутри и рассыпалось прямо у меня на глазах.
Потом я очутился на полу, стоя на коленях и вопя, а Элисон с силой трясла меня за плечи и кричала:
— Что случилось? Что такое?
И я умолк и поражённо огляделся вокруг — вся домашняя обстановка оставалась такой же, как обычно, кроме бельевой корзины, которую сам и перевернул, вывалившись из ванной. Нигде никакого огня.
Я выдавил глупую улыбку для Элисон.
— Боже, как мне нужно отдохнуть
— Уверен, что всё дело в этом?
— Точно. Точно. Переработал. — И вдруг на меня накатило:
— Поехали на пикник!!!
И я засыпал семью просьбами, увещеваниями и чуть ли не угрозами, заставив ни с того ни с сего собраться, уложить кое-какие вещи и затолкать их в машину. Стоял полдень. Нам нужно было поторопиться, если мы собирались в срок добраться до места пикника.
— А что с твоим кастингом? — беспокойно и озадаченно спросила Элисон.
— Нахрен кастинг. Едем.
И мы выехали, на восток через Коннектикут, по долине Гудзона, пересекли мост Таппен-Зи, потом Делавэр-Уотер-Гэп[5] и миновали вообще все хоть чуть-чуть известные места северной Пенсильвании. Всё это время Элисон таращилась на меня так, будто точно знала, что я утратил рассудок, но не придумала ничего лучше, чем подыгрывать. На заднем сиденье Билли-Бой (Джуниор) постоянно отправлял сообщения с мобильника, без сомнения, сообщая Facebook'у и всему свету, что его похитили, а мозг отца поработили космические монстры.
* * *Ты не знаешь и половины всего, малыш, потому что я явственно помню, как держась за руки с Красной Ведьмой Хоразина, ступил из двери хижины в бесконечность.
Я помню, как проходил из многозвёздной тьмы в сияющий свет и снова во тьму.
Я помню, как десять тысяч лет обитал на бессолнечной планете, среди каменных колоссов-мемнонов[6], неспешно излагающих почти бесконечное повествование, завершение которого, как я неким образом понял, означало бы финал всего бытия.
Я созерцал во тьме разумных духов и беседовал с ними, необъятными и неумолимыми, как прилив и отлив, существующими в столь невероятных масштабах времени, что весь человеческий опыт, вся человеческая история значили для них меньше, чем бесконечно малый проблеск электрона.
Но гораздо больше там оказалось за гранью моего восприятия, даже тогда.
* * *В мрачном месте, где дорога выгибалась в низине меж двух холмов, я съехал на обочину.
Зима только-только началась. С деревьев облетела вся листва. Было зябко. Не очень-то подходящий день для пикника, особенно, если учесть, что час уже довольно поздний.
Но мы всё равно вскарабкались по склону холма, нашли камень, смахивающий на стол и подкрепились бутербродами.
Потом я объявил, что мне нужно отойти и кое-что сделать.
Сын очень странно глядел на меня. По-моему, он плакал.
Но я перебрался через линию хребта, к обманчивому закату, где поджидала Красная Ведьма и несколько миль шёл за ней следом по мрачнеющему лесу, пока мы не добрались до её хижины. Мы вошли. Ведьма притворила дверь.
Оказавшись внутри, она раскрыла пылающую книгу и указала там отрывок, который всё разъяснил.
