Светлана Борминская - Станция Мост

На пороге стоял мужчина.

«Просто скандинав», — машинально подумала я и раскрыла глаза шире. Стоит ли говорить — в тот день и ночь я их больше не закрывала. Правда, «скандинав» тут не при чём…

— А Марина у вас? Марин, это я!.. — позвал он.

— А собственно… — заворчала я. — Я — Макс, — сказал он и вошёл в мою дверь.

Небо сияло яркими стразами, когда я спустилась по неосвещённой лестнице на улицу.

Максим остался на стуле у дверей реанимационного отделения, а мне завтра в шесть надо на работу…

Чаплину нашли в сторонке, в заброшенном туалете позади стихийного рынка. Марине до дома было идти ближе, чем до этого туалета. Как она очутилась на тех задворках?

Ночная продавщица из палатки перечислила продукты, которые Чаплина купила, — сыр, банку ананасов и бутылку дешёвого сухого… Она хорошо запомнила Марину — постоянную ночную покупательницу! Утром после смены, примерно в восемь, она и обнаружила Марину в кустах, позади грязного туалета — прибежища всех, кого нужда застигает также внезапно, как других любовь…

По милицейской сводке Марина проходила как жертва ограбления.

Я шла через весь город и плакала.

— Не жилица, — сказал приятный врач, блеснув глазами на часы. Старый голубой циферблат на стене таращился цифрами. — Асфиксия, осложнённая переохлаждением, и самое поганое — задета височная кость…

Я заткнула уши и вышла… Четыре дня не выправили ситуацию, но Марина ещё дышала!..

Кто-то прошёл мимо… Шаги, чавканье ног, меня задели!.. Я вытерла глаза и огляделась.

Неподалёку материализовалась Галя Водопьянова и сказала:

— Мои беды пошли с замужества…

И добавила после долгого молчания:

— А ведь когда-то я школу всего с одной тройкой закончила!

Глядя на Галю, в это верилось с трудом. Мятые мужские брюки и две юбки делали её похожей на шотландца, а разбитые ботинки и шляпа с обвисшими полями навевали мысли о нелёгкой женской доле.

Я думала, она попросит денег, но Галя многозначительно посмотрела на цементный кубик, в котором располагалась больница, и спросила:

— Жива подруга твоя?..

Я взглянула на два окна реанимации и кивнула. У меня в сумке сидела Маринкина кошка Ночка и царапала воздух высунутой лапой. Брать её с собой в рейс я и не думала, но и оставить было не с кем — кошку кое с кем не оставишь.

Каждый найдёт — то, что ищет.

Как мы провели с кошкой ту ночь? Мы, игрушки у Бога?..

Что для вас самое приятное в дожде?.. Сидеть под крышей и пить чай с ореховым вареньем.

Тётя Клава Пушистая подменила Марину и работала, как часы; кошку сразу выпустила из сумки, та обнюхала вагон и стала ходить за тётей Клавой, снизу заглядывая ей в глаза.

Я ходила по вагону, не замечая, что рассуждаю вслух:

— Я даже не видела её!.. К ней никого не пускали!.. И Чаплин с его наглостью — не прошёл!.. Он всё-таки сломал ногу… о семафор и явился в больницу на костылях…

Меня поразило — Чаплин даже не затеял драку. Выходит, он не знал про Максима?.. Или, быть может, он подумал, что Максим со мной?.. Максим сидел на ступеньках реанимационного отделения и не уходил… Какой же он славный, подумала я. Чаплин-то ускакал на костылях уже через час.

На каждой станции я бегала звонить. Мне кричали в трубку: «Чаплина?.. Дышит пока».

— Ну, что ты, а?.. — морщилась тётя Клава на мои прыжки по перрону. — От поезда отстанешь, будешь тут куковать… — И в Новопесчанске, помогая мне запрыгнуть на ходу, проворчала: — Свет, ну хочешь, я тебе скажу, помрёт Маринка или нет.

— Да откуда вы знаете?.. — Я вытерла пот с лица и всхлипнула: — Идите вы со своими фокусами…

Тётя Клава посмотрела куда-то в себя и кашлянула.

— Старое доброе колдовство, — просто сказала она, и меня отбросило назад.

Клавдию Егоровну некоторые люди считали ведьмой, другие — полоумной, и мало кто соглашался с ней работать, обычно она подменяла тех, кто заболел на всём пути следования. Я то её не боялась, у нас в Дракине и похлеще Пушистой «тёти» встречались.

День подходил к концу, ближе к ночи мы закрылись в купе, на этом участке пути не было ни одной большой станции. Я лежала на боку, повернувшись спиной, и, закрыв глаза, читала молитвы, не сдерживая слёз и представляя, что Маринки уже нет среди живых… В какой-то миг у меня так нестерпимо заболело сердце, что я испугалась, как бы самой не помереть с горя, и, вытирая руками лицо, села…

На сером пластике стола перекатывалась и дрожала вода. Я машинально потянулась за тряпкой, но, взглянув на тётю Клаву, убрала руку. У меня эмоции порой зашкаливают — я могу плакать и смеяться одновременно. Только что мне хотелось зарыться в землю, а теперь, взглянув на лужу воды на столе, я простодушно выпалила:

— Ворожите, Клавдия Егоровна?

Тетя Клава, склонив голову набок, всматривалась в лужу.

— Начнём с того, что до нас жили люди, и после нас будут жить, и это не я придумала… Она в сиянии — ты посмотри на её волосы!..

И мне показалось: я увидела в воде Марину — всего-то на пару секунд!.. Я сморгнула, и в этот миг к нам в проводницкую зашёл какой-то жуткий панк.

— Э-э-э-э-э…

Больше он ничего не сказал, уставившись на нас; состав тряхнуло, и вся лужа со стола утекла на пол. Мы переглянулись, и панк понимающе осведомился:

— Я насчёт чая, но, если вы заняты, я попозже зайду. — И попятился в дверь.

На часах была половина третьего ночи. Мы снова переглянулись, и тётя Клава сказала, удивившись:

— Он же не из нашего вагона!.. Чего это он бродит-то?.. — И выскочила из купе.

Я взяла веник и стала подметать, вода-то была уже разлита.

— Ваши фокусы — вот у меня где! — в сердцах сказала я вошедшей Пушистой. У той затряслись губы, но она довольно спокойно ответила мне:

— На нашей дороге есть пара мест, где можно узнать будущее, и даже изменить его…

Я отбросила веник.

— Колдуны, что ли? — Меня не тронул этот вздор. — Да идите вы! — сказала я спасительную фразу и перекрестилась.

— Как хочешь, — махнула рукой Пушистая.

— А вы туда заглядывали? — поддразнила я.

— Я? А что? Я… — нехотя ответила тётя Клава. — Ты маешься, а не я…

— А откуда вы про это знаете? — я всё-таки спросила, хотя не очень-то верила.

— Помнишь, у меня сын пропал? — спросила тётя Клава. Я с трудом вспомнила, как давно она на полгода уезжала в Чечню. А перед этим ей пришло уведомление из Ростова, где опознали похожего на её Марата солдатика.

— Помню.

— На нашем пути примерно тысяча станций… Вот в Новопесчанске — радиация, а на Мосту — проходит грань…

Она так и сказала: «Проходит грань…» и замолчала. Я спросила:

— Как вы узнали-то… про станцию Мост?

— Я сама не понимаю, — поморщилась тётя Клава. — Хотя я могу угадать, например, что-то… Просто, скажу и угадаю. Хочешь, тебе что-нибудь наворожу?

— Марина останется жива? — выпалила я. Тётя Клава закрыла глаза и молча пошевелила губами:

— Не знаю, — через секунду ответила она. — Там, — она кивнула на чёрное небо в окне, — ещё не решили…

— Ну, вот! Не знаете… И про Мост также угадали?

— Свет… Я ехала в Ростов на опознание и заснула — проспала… и мне приснился сынок, просил узнать у цыганок про него… Я проснулась и подумала: у каких ещё цыганок? Искать их, что ли… И вдруг вспомнила: в тот год в нашем вагоне часто ездили две старые цыганки, не «дай, погадаю», а такие, — тётя Клава прищурилась, подыскивая сравнение, — артистки… Барыни…

— И что? — Я вдруг вспомнила их.

— Я просто не поехала в Ростов, вернулась, вышла на работу и дождалась тех двух цыганок, когда они снова поедут.

— И вы у них спросили? — поторопила я.

— Нет, я пошла вслед за ними… Сын назвал их… топотушками.

Я вдруг вспомнила Длинного Колю.

— Кем-кем?

Тётя Клава проигнорировала мой вопрос. В окне пролетали чёрные, неосвещаемые пространства и мне вдруг стало почти уютно в стальной шкатулке вагона, в котором я проработала половину жизни.

Через несколько минут машинист затормозил у маленькой станции Бор, и я тоже вышла, помогая сойти двум ветхим пассажиркам. Никто не вошёл на два освободившиеся места, и мы снова уселись в купе.

— Давай, спать? — зевнув, предложила Клавдия Егоровна.

— Давайте, — кивнула я, не решаясь начать разговор о возвращении её Марата.

Я легла, а тётя Клава взяла Маринкину чашку, налила в неё воды и поставила на стол рядом со мной.

— Вода, хлеб, сахар и соль сохраняют информацию… — Тётя Клава подождала, пока я отхлебну, и добавила: — Может, Маринка тебе что-то скажет во сне? — предположила она.

Мне приснились одни лишь звёзды. Они пролетали мимо, задевали и царапали меня прямо по носу. Я проснулась и с ужасом обнаружила кошку Ночку, которая устраивалась спать у меня на подушке. Я про неё совсем забыла и со сна, не разобравшись, отшвырнула её. Кошка удивлённо взглянула и молнией юркнула в приоткрытую дверь. Я встала и, согнувшись, пошла за ней.