Знахарь - Александр Павлович Сапегин
Около часа его мариновали в камере и не трогали, только под приглядом бравых военных полицейских, которым он показал бланки предписаний, разрешили сделать по звонку в Корпус пограничной стражи и Министерство финансов, а затем начался цирк с конями и эквилибристами. Явившийся в камеру следователь начал гнать какую-то пургу, чуть ли не в открытую обвиняя Владимира в нападении на примерных мальчиков и нанесении тяжкого физического вреда Игнату Ивановичу Коновальцу. Судя по хамскому поведению полицейского чина и запугиваниям, заработала «крыша». Бравые парни в касках, пошептавшись с коллегами из МВД, заметно растеряли задор, видимо «крыша» бодигарда, она же предок мелкого, но мордатого гавнюка, обитала на высоте, недосягаемой для простого смертного. Потом из участка под сонм извинений выпустили бодигарда, а потом и Владимира, только ушёл он недалеко — пять шагов от порога до открытой двери «воронка» военной комендатуры вот и весь поход.
— Впух ты, стрелок, — шепнул один из сопровождавших парней. — Молись, чтобы дело спустили на тормозах и тебе ничего не пришили.
— Кому я там дорогу перебежал?
— Генералу Тегиляеву, товарищу3 начальника всей столичной полиции. Сечёшь? Папа за своего слоника обиделся по-взрослому.
— Понятно, — криво ухмыльнулся Владимир, влезая в стальную клетушку и подтягивая внезапно разболевшуюся ногу. Трость, в отличие от телефона, у него изъяли от греха подальше.
До приезда в комендатуру он слил аудиозаписи с вольными интерпретациями следователя и дознавателя на тему закона в сетевые хранилища. Вовремя, так как армейские церберы с блеклыми бездушными глазами, принявшие его по приезду, в компанию к трости отобрали ремень и мобильник.
В узком тёмном карцере гауптвахты, куда его законопатили словно злостного дезертира и рецидивиста-преступника, он без обеда прокуковал до двух по полудни. Создавалось впечатление будто о нём забыли, а звонки в Минфин и в Корпус пропали втуне, не возымев никакого действия. За несколько часов сидения в холодном пенале тело затекло, а нога разнылась пуще прежнего. Нормально выпрямить конечность не хватало места, а в согнутом состоянии она начинала отекать. Стоять тоже не вариант, для ходьбы даже в полтора шага клетушка не приспособлена. Унять ломоту в ноге и внезапные прострелы в исполосованном теле не помогали никакие медитации и прогон энергии по организму. В туалет его не выпускали. Через пару часов Владимир ненавидел комендантских чинов и военную полицию лютой ненавистью, а в голове зрело желание помочиться за решётку.
Где-то после двух по полудни из противоположного конца коридора, напоминавшего длинную кишку, донеслись звуки шагов. Прикрыв глаза, Владимир сделал вид, что спит.
— Стрелок Огнёв, на выход!
* * *В Корпусе никому в голову не пришло, что этапированного из комендатуры стрелка там не кормили, даже о сухарике и простывшем чае ни одна собака не заикнулась, зато орали и самозабвенно надрывались в лае все кому ни попадя.
Первым спустил Полкана вчерашний майор, давеча отправивший Владимира в клоповник, хотя поначалу он даже виновато заискивал и заглядывал в глаза, а потом разошёлся на всю катушку, за ним в другом кабинете перенял эстафету чернявый подтянутый полковник. За охрипшим полковником встал в очередь генерал-майор кадрового управления, грозивший всеми карами, какие только можно выдумать, особо напирая на написанный на имя командира Корпуса рапорт о лишении Огнёва ещё невручённых наград. С каждым вышестоящим офицером количество грехов на виновнике начальственного гнева росло подобно снежному кому, катящемуся с горы. Скажите на милость, откуда только их столько цеплялось? Особо злостным нападкам подвергался мундир, порванный на спине (Владимир зацепился в комендантском «воронке» за острый заусенец стальной обивки) и порезанный на рукаве. Всех горлопанов Огнёв выслушивал с отсутствующим выражением на лице. Послать золотопогонную камарилью пешеходным эротическим маршрутом не позволяла субординация, впрочем, и без этого все, кто пытался сделать ему внушение, читали в глазах внезапно онемевшего пограничника пожелание засунуть эти мифические награды и угрозы в тёмное дупло. Владимир с удовольствием вернулся бы в карцер, лишь бы не выслушивать весь этот бред, в котором из него лепили исчадие ада. Боже, как тихо было в комендатуре, и никто не выносил мозги! И ведь ни одна тварь даже не попыталась разобраться или спросить, как было на самом деле! Одна радость, генерал быстро растерял запал, а потом отвлёкся на трель телефонного аппарата. Выслушав быструю тарабарщину в трубке, генерал приказал Огнёву сидеть на месте, а сам вытер платком лоб и шею, пригладил расчёской волосы, одёрнул полы мундира и вышел из кабинета.
Выслушивая крики очередного чиновника в погонах, Владимиру хотелось разобраться, почему его тягают от клерка к клерку, а не оформят в какой-нибудь штрафбат? Упомянутые ордена и медали не дают замести? Так не видал он их пока, пусть подавятся. Сто лет жил без них, ещё сто проживёт.
Прервав размышления, тихо скрипнула дубовая дверь и в помещение, в сопровождении сразу двух офицеров с генеральскими погонами на плечах, вплыла стройная женщина в модном костюме «под старину» с юбкой в пол и шляпкой с тёмной вуалью, закрывающей половину лица.
* * *— Желаете посмотреть в глаза, значит? — горько усмехнулся пограничник. — Что ж, смотрите, мне не жалко. Я, знаете ли, тоже горю желанием посмотреть в глаза той, кто, абсолютно не разобравшись в произошедшем, бросается огульными обвинениями.
Мария непроизвольно напряглась, незаметным жестом руки, затянутой в тончайшую перчатку, останавливая сопровождавших её генералов от каких-либо действий.
— Если на пять минут мне предоставят доступ в сеть, я покажу и объясню, как герой, можно сказать кавалер ордена, оказался отъявленным мерзавцем, поднявшим руку на ребёнка. Порушил, так сказать, честь Корпуса и всё такое. Я за последний час разных обвинений с эпитетами наслушался. До тошноты. Так как, будете искать справедливость или последуете примеру моего командования с шельмованием направо и налево? — оба генерала гулко задышали носами, но предпочли не ввязываться в диалог Марии с потрёпанным и каким-то заморенным стрелком-пограничником, который так и оставался сидеть на стуле, встав лишь поприветствовать вошедшую в кабинет женщину и генералов.
— Прошу, — сохраняя самообладание перед наглым деревенским выскочкой, неприкрыто её провоцирующим, Мария извлекла из сумочки телефон. — Не запаролено.
— Благодарю, — стрелок тяжело поднялся со стула и заметно хромая, даже подволакивая левую ногу, подошёл к Марии, лицо которой,
