Юрий Волузнев - Черное зеркало
— Тельце посмотрим… — бубнил он себе под нос. — Так… Чистенько… Хорошо…
Затем указал рукой на гинекологическое кресло. Лариса, задрав и широко раскинув ноги, опрокинулась на его спинку.
— Хорошо, хорошо… Не дергаться! Сейчас мазочек сделаем… Кровушку на анализ возьмем. И ладушки…
В конце концов закончив осмотр, он отошел от Ларисы и обратился к парням:
— Одежду здесь оставьте. Халат ей накиньте. И в баньку… Пусть Зинка с нее всю грязь уличную смоет. А я пока химией позанимаюсь…
Сауна мало-помалу приводила ее в чувство и даже принесла некоторое успокоение.
Толстая светловолосая Зинка, в одном халате, едва застегнутом на пару пуговиц, долго намыливала тело Ларисы, терла мочалкой, распластав его на полке. Быстрые пальцы пробегали по спине, груди, животу, то едва касаясь внезапно затрепетавшего тела, то с силой вцепляясь в него, комкая, пощипывая и тут же нежно разглаживая. Большие, полные груди постоянно вываливались из-за пазухи и, раскачиваясь в ритме Зинкиных движений, мягко скользили по телу Ларисы крупными, почему-то вдруг крепко набухшими сосками, доставляя ей этим своеобразное наслаждение…
И лежа на спине или на животе, нежась под теплыми струями и в прохладной воде бассейна, Лариса постепенно выходила из состояния шока, вызванного сегодняшними неудачами… В голове прояснилось, и наконец можно было подумать, что предпринять дальше.
После бани ее повели в так называемую гримерную, передав Ларису из рук Зинки в другие руки, которые и должны были довершить создание требуемого облика вожделенной «Катеньки»…
— Какую ей прическу делать? — покосилась сухопарая тетка в сторону одного из Ларисиных провожатых, которые вели ее от инстанции к инстанции.
— Валерий Геннадьевич сказал, что ничего делать не нужно. Пусть так остается. Разве что распушить немного…
— Ясно… Обрядить как? О белье заикался?..
— Черный пояс с резинками. И чулки, тоже черные… Бюстгальтер с кружавчиками…
— А трусики?
— Не надо… Сверху только пусть будет как гимназисточка…
— Тоже мне эстет!.. — усмехнулась тетка. — Козел похотливый…
— Чего, чего?.. — грозно напружинившись, переспросил парень.
— Заткнись, шестерка! — огрызнулась на него гримерша. — Твое дело помалкивать и делать что прикажут… А ты не трясись! — бросила она Ларисе. — Ничего страшного он с тобой не сделает. Нечем уже. Отгулял свое… Так просто обнюхает да полижет где-нибудь. А потом дрыхнуть завалится. Вот и весь секс…
Через пару часов Додик доложил, что все в порядке, и Ларису, в коротеньком коричневом платьице с белым кружевным воротничком, наконец допустили к Валерию Геннадьевичу.
Он обратился к парням:
— Вы за дверью побудьте. Если что понадобится, я позову. А без дела — до утра не беспокойте.
Когда они остались вдвоем, старик заблагоухал.
— Заждался, заждался, голубушка!.. — ворковал он, усаживая Ларису на кровать. — Неужто, думаю, что-нибудь не так?.. Обошлось, слава Богу!.. Умница, Катенька, не подвела, не испачкалась всякой гадостью… Ну так, присядь, присядь-ка на краешек…
Лариса молча исполнила приказание.
Валерий Геннадьевич семенил по комнате во фланелевых голубых кальсончиках в обтяжку и такого же цвета рубашке.
— Сейчас мы с тобой ляжем, и ты мне все это снимешь, — показал он на свое одеяние. — Сама. Своими ручками… Мне это очень приятно будет… А я с тебя — платьице. Сам расстегну… А уж там и поиграем…
— Ты меня, старика, уж извини, милая, — продолжал он. — Здоровьишко, понимаешь ли, уже не то стало… Так что оргазма тебе не обещаю. Ну, если сама сумеешь, то честь тебе и хвала… Мы с тобой, красавица, пошалим тут немного, пофантазируем… Ты ведь не против, правда? — вдруг спросил он с подозрением. — Конечно, не против… Ты, я знаю, умницей будешь. Так уж уважь меня, старика, будь поласковее. Сделай, так сказать, скидку на возраст. И постарайся понять, чего мне захочется… Будь добра, не отказывай, если о чем тебя попрошу… От тебя-то ничего не убудет, а мне приятное сделаешь. Угодишь. Вот тебе и зачтется… А то ведь если я в тебе разочаруюсь, — ну что тогда прикажешь мне делать? Нечего… Разве что мальчикам подарить… А они тебя хотят… По глазам вижу, что хотят… Да и как не хотеть?.. Уж от них-то ты точно оргазм получишь. И не один… А потом… Так что слушайся меня. Если мне угодишь, то и будущее себе обеспечишь. В хороший дом устрою. В дорогой… А не в какой-нибудь притон для бомжей залетных… Так что будь умницей…
Он сидел на краю кровати в своих голубых кальсонах и рассуждал. Случайно ему на глаза попался брошенный пистолет. Снова развеселился.
— Это же надо!.. — посмеивался он, вертя пистолет в руке. — Зачем же они тебя так подставили? Ума не приложу… А ты тоже не догадываешься?
Лариса помотала головой.
— Это хорошо, что ты молчишь. Понимать начинаешь… Умненькая девочка… Ну, садись, садись поближе… Не раздевайся пока. Я сам начну. Потихонечку… Чтобы удовольствие растянуть.
Старик показал жестом, что готов предстать перед нею во всем своем великолепии. Лариса, содрогаясь в душе от отвращения, но стараясь до поры до времени не обнаружить своих истинных чувств, начала медленно, как он этого требовал, стягивать с его тощего, сморщенного тельца голубенькие кальсончики и рубашку. Аккуратно, чтобы случайно не рассердить его, положила белье на одеяло…
Тот щурился и пускал пузыри от удовольствия. Сидел на краю кровати и игриво шарил сухонькими ручонками у нее под платьем…
Внезапно в глазах старика промелькнула какая-то мысль.
— Ни разу, понимаешь ли, с киллером не спал, — захихикал он. — Тем более с таким, который тебя же и убить собирался… В этом есть своеобразный шарм… — Он встрепенулся. — Ну-ка, давай поиграем!.. Держи свою игрушку!
Он сунул в руки Ларисы пистолет.
— Я сейчас лягу, а ты… Ну-ка, встань надо мной на коленках! Вот так… Чтобы мой животик между твоих коленок был…
Старик приподнял подол ее платьица.
— Ах, как красиво! Чулочки черненькие, ножки беленькие!.. И, так сказать, черненький Бермудский треугольничек прямо надо мной… Красиво… А ты целься как будто мне в голову. Целься… И приседай, приседай… своим треугольничком на меня… На меня… Вот так. Вот… Хорошо… Курок-то нажимай, нажимай… Не бойся, не выстрелит.
Лариса стояла в нелепой позе, раздвинув колени, держа в руках бесполезный пистолет. Краем глаза видела, как между ее ног слабо трепещет вялая, сморщенная плоть… С нарастающим презрением смотрела на осоловевшую от блаженства, морщинистую, лепечущую всякую чушь физиономию… И лихорадочно думала, как бы так быстро и бесшумно, чтобы не привлечь внимания дежурящих за дверью мордоворотов, расправиться с этой мерзкой образиной.
И тут ее осенило. Прилив свежих сил нахлынул на нее. И сознание собственного превосходства окрылило ее и приказало действовать. Решительно и беспощадно.
Вот кто заплатит за все мучения и унижения сегодняшнего дня!
Лариса улыбнулась.
Хищно. Плотоядно. Жестоко.
— Чего же смеешься? — почему-то обиженно и удивленно спросил старик, словно его окатили из ведра. — Ты что, Катенька?..
Лариса улыбнулась еще шире, в упор глядя на ничего не понимающего Валерия Геннадьевича.
Затем молниеносно схватила валявшиеся рядом голубые кальсоны и быстрым движением глубоко запихнула фланель в разинутый от удивления рот старика. Тот брыкнулся. Но Лариса лихорадочно начала впихивать туда все больше и больше ткани, как можно глубже проталкивая ее в глотку стволом пистолета.
Старик замахал руками, отпихиваясь, стараясь вырвать штанину кальсон, полностью забившую ему рот. Не в силах издать ни звука, он только утробно хрипел, бешено вращая наливающимися кровью глазами, извиваясь и дрыгая ногами. Голова откинулась назад. Нижняя челюсть выворотилась к самому кадыку.
Лариса уперлась коленом в солнечное сплетение, затолкнула в горло еще часть фланели, с силой воткнула туда ствол парабеллума и всей своей тяжестью налегла на рукоять пистолета, вогнав его буквально до предела, стараясь удержать равновесие и не дать сбросить себя с бьющегося в конвульсиях тела.
Глаза старика полезли из орбит. Лицо посинело. Он затрясся, засучил ногами и через некоторое время вытянулся и затих.
Взгляд остановился, подернулся туманом. Глаза погасли, остекленели…
Лариса подождала еще некоторое время, а затем с трудом вытащила изо рта ствол пистолета. Он весь был в крови и слизи. Лариса вытерла его о простыню, сунула за пояс и сошла с кровати. Огляделась.
За дверью было тихо. Пока еще никто не догадался ни о чем. Звуки барахтающихся тел и тяжелое учащенное дыхание, дрожь пола под ходящей ходуном кроватью и сдавленные стоны не могли дать повода к подозрениям. Эти звуки ничем не отличались от подобных себе, как правило порождаемых энергичными телодвижениями при любовных утехах…
