Майя Илиш - Комната кукол

Он взял меня за плечо — это был первый раз, когда он прикоснулся ко мне, — и подвел к дивану.

Я устроилась среди последних кукол, которые там еще остались. Ноги у меня дрожали. Руфус сел рядом, тщательно следя за тем, чтобы не прикоснуться ни к одной кукле, и взял меня за руку. Наверное, он хотел утешить меня, но едва ли этот жест способствовал моему душевному равновесию — слишком холодной и мертвой была его рука, но сама попытка многого стоила.

— Я не говорю, что ты должна убить человека. Все эти души сбежали из тел, которым не суждено было выжить. Они скрылись, не успев исполнить свою судьбу. Им повезло, мы можем дать им возможность начать все заново. Но для испорченных душ это невозможно. Они не хотят возвращаться к жизни. И они ненавидят все живое. Нам нельзя позволять им вылупиться из кокона. Убить их — это акт милосердия, и при этом мы получим их шелк. Ты понимаешь?

Я кивнула, чувствуя, как слезы стекают по лицу, катятся градом по щекам, скапливаются на подбородке, падают на платье. Я плакала очень тихо, не всхлипывая. Мне было жаль эти души. И мне было жаль себя.

— Я не могу так поступить, — прошептала я. — Пожалуйста, я не могу. Разве вы не можете найти кого-то другого для этой задачи? Или сделать это сами?

Руфус покачал головой.

— Не думай, что мы заставляем тебя заниматься грязной работой, потому что не хотим замарать руки, — мягко сказал он. — Если бы я мог, то сам бы размотал шелк коконов и отдал его своему народу. Я знаю, где мое место, и моя верность принадлежит вовсе не человечеству. Но я — как и все остальные Истинные феи этого мира — не могу прикоснуться к коконам с испорченными душами. Нам нельзя этого делать. Для нас это слишком опасно. Такое могут делать только подменыши — такие, как ты. Именно поэтому мы тебя и выбрали. Ты уже не ребенок и должна знать, на чьей ты стороне. Взрослея, иногда приходится принимать тяжелые решения и делать не то, что велит нам сердце. А ты уже способна понять, что у тебя нет другого выбора. Мы покажем тебе, как это сделать. Как безболезненно спасти эти души. Но когда наступит это время, ты должна оставить все сомнения в прошлом. Это всего лишь люди. Ты фея.

Мне хотелось накричать на него, сказать, чтобы он шел куда подальше со своим шелком сна. Что ему не сделать меня своим орудием, убийцей. Чтобы он не смел говорить о спасении душ, когда на самом деле речь идет об убийстве. Пусть ищет другую дурочку. Но я ничего не сказала. Я сидела и молча плакала. В какой-то момент Руфус встал и вышел из комнаты. Осталась только я. И куклы.

Глава 15

Ночь я провела с куклами. Их присутствие скорее тревожило меня, чем утешало, но я чувствовала, что не должна бросать их в одиночестве. Все, что я узнала в последние дни, оказалось просто принять. Ну хорошо, Молинье — феи, я тоже, что тут такого? Хорошо, Руфус вселился в тело мертвеца, а Вайолет — королева фей, все слуги — зачарованы, а Алан — мой будущий враг.

Но одно я принять не могла — необходимость убивать. Не могла. И не хотела. Я этого не сделаю. Они не могут меня заставить. Пусть хоть на голове стоят, им не сделать меня убийцей. Это моя жизнь, моя совесть, мой дар. Им этого не отнять. Пусть после этого они выгонят меня из Холлихока. Я знала, что Руфус не простит мне отказа от выполнения работы, но что он мог сделать? Вышвырнуть меня на улицу, отвезти обратно в приют и найти другого подменыша, а если и тот откажется — продолжить поиски, пока не найдется тот, кто будет готов взяться за эту грязную работу…

Я покачала головой. Это не решение проблемы. Если в конце концов сюда явится другая девочка с тем же даром и убьет испорченные души, что изменится от моего решения? Ничего. Что для меня важно — не испачкать свою собственную душу кровью или спасти эти души? Если я сейчас сдамся, ничего не изменится. Я должна бороться — за себя и за этих кукол, даже если это означает выступить против всех фей мира. И пусть тогда я не узнаю, кто я на самом деле. При выборе между феей и человеком я хотела быть человеком. Человеком, который борется за то, что любит, хотя я еще не знала, что это или кто это…

Можно было облегчить себе задачу. Я могла пойти к Алану — теперь я знала, где его найти, — и рассказать, чего требует от меня Руфус. Тогда Алан, как рыцарь в сияющих доспехах, бросится за меня в бой и не успокоится, пока в Холлихоке не останется ни одной феи. Но это не выход. Я отвечаю за эти куклы и души, живущие в них. Это битва не Алана, а моя собственная. И я не хотела ничьей смерти — ни фей, ни душ. Может быть, настанет день, когда мне придется обратиться к Алану за помощью, но вначале я сделаю все возможное, чтобы спасти эти души. Правда, я понятия не имела, как именно.

Ночь клонилась к утру, а я никак не могла уснуть. Я не знала, который сейчас час, но о сне и думать не могла. Когда я усну, совесть не смилостивится надо мной, и я уже боялась своих снов. Хорошо, что моя голова оставалась ясной, а тело казалось легким, меня ничуть не клонило в сон, но вина тяжким грузом легла на мои плечи. Я стала соучастницей преступления в тот самый момент, когда впервые вошла в эту комнату, и только сейчас осознала это. Я переходила от куклы к кукле, гладила их волосы, проводила кончиками пальцев по их лицам, говоря себе, что времена, когда мне можно было коснуться только одной куклы в день, остались в прошлом, ведь теперь я знала, что они такое на самом деле. Если мои ласки и не утешали их, меня эти прикосновения успокаивали.

Но я понимала, что это не поможет мне решить проблему. Нежные светлые души, мирные и добрые, не могли мне помочь. Им не грозила опасность, и их не интересовало, что случится с другими. Но злые куклы, сидевшие на верхней полке, куклы, от которых я всегда отводила взгляд, — с глаз долой, из сердца вон! — сейчас действительно нуждались во мне. Нельзя настаивать на том, что они должны жить, и при этом бояться даже приблизиться к ним. Чувствуя, как дрожат пальцы, я подошла к шкафу и протянула руки к первой попавшейся кукле. Я знала, что меня ждет, и это было самое ужасное ощущение в моей жизни, куда хуже, чем в кошмарах. Но я несла ответственность за эти души и должна была помочь им, пусть мне самой будет больно.

Я сосредоточилась на том, чтобы видеть только куклу, а не зреющую в ней душу, но от этого мне легче не стало. Маленькая красотка в багровом платье и бархатном шейном шарфике словно улыбалась мне. Ее светлые волосы накрывал чепец с рюшами. Могу поклясться, она поняла, что я сейчас возьму ее в руки. Я поднялась на цыпочки и потянулась к ее ноге…

Стиснув зубы, я медленно опустилась и попятилась к дивану, все это время так крепко сжимая куклу, что побелели костяшки. Нельзя было отпускать ее — но чтобы удержать эту душу, потребовалась вся моя сила воли. Нет, так неправильно. Нужно держать ее, как настоящую куклу, а не как поднос с чаем. Мое сердце билось все чаще. Не глядя на куклу, я поднесла ее к себе и прижала к груди. Ярость. Беспомощность. Боль. Страх. Одиночество. Все самое худшее в жизни, все, что делает наш мир страшным местом, словно хлынуло в мою душу. То, что я чувствовала раньше, когда лишь на мгновение касалась этих кукол, было жалким подобием моих теперешних ощущений.

Я всхлипнула, но тут у меня перехватило дыхание, и я больше не могла произнести ни звука. Из мира ушли все краски. Мир был ужасным, холодным местом, но не сам по себе, а из-за существ, населявших его. Злых. Жестоких. Темных. Голова у меня раскалывалась. Глаза горели. А кукла в моих руках будто торжествовала, говоря: «Ну вот видишь, я же тебя предупреждала!»

Я зажмурилась, пытаясь представить все, что мне так нравилось в нашем мире: бабочек, ежевику, колокольный звон, теплые носки… Я была больше этой куклы, сильнее, опытнее, я не могла позволить ей предписывать мне, каким видеть мир. Я знала это лучше ее. Я знала, что в мире есть не только зло, но и добро, и я не позволю ей меня запугать.

— Леденцы, — хрипло прошептала я, радуясь, что вообще смогла заговорить. — Соловьи. Пудинг.

Это немного помогло. Я вновь начала различать цвета, примешивавшиеся к серому. Но почему я говорю только о вещах? Разве вещи делают наш мир прекрасным?

— Любовь. — Это слово затрепетало в воздухе, как лепесток розы. — Дружба. Счастье.

Постепенно мое дыхание выровнялось, боль в сердце отступила, свинцовая тяжесть в руках прошла.

Как мать баюкает своего ребенка, я принялась расхаживать по комнате, тихо напевая и укачивая куклу, — в приюте мне часто приходилось петь колыбельные самым маленьким.

— Все хорошо, — прошептала я. Теперь, когда я успокоилась, мне нужно было утешить душу в своих руках. — Ты не одна. Я с тобой. Я тебя не брошу. Мир вовсе не такой страшный, как ты думаешь.

Может быть, у меня был шанс исцелить ее. Я не знала, что эта душа пережила, когда еще оставалась в теле, но я понимала, что произошло что-то ужасное, куда хуже, чем я могла себе представить. Никто никогда не был добр к ней. Феи отказались от нее как от черной злой души, которой они не могли воспользоваться, им нужен был только ее шелк, но что они понимали в душах? У фей души не было, они не знали, каково это. Я верила, что ни один человек не рождается злым. Злым можно стать, если так на тебя повлияет жизнь, но я была уверена, что это можно изменить. По своей сути, души были детьми — из них могло получиться все, что угодно. Нужно просто хорошо с ними обращаться.