Кукла в чужих руках - Алексеева Наталия
Тут я спохватилась, что серьги до сих пор на мне. Руки дрожали, волосы путались, перед глазами плыли разноцветные пятна, и мне все никак не удавалось снять серьги. Но я справилась и бросила их на стол. Через них Софья-призрак могла дотянуться до меня и вновь затянуть в свой вязкий мир!
На слова и действия ушли последние силы. Я снова опустила голову на подушку. Лежала с закрытыми глазами и слушала, как закипает чайник и как от Кирюхиных шагов поскрипывает пол, вдыхала знакомые запахи дома и чувствовала себя там, где и должна быть.
— Держи.
Протягивая кружку, Кирюха присел возле меня. Я взяла ее, а он обнял меня за плечи и помог приподняться.
— Фу, — пригубив чай, поморщилась я, — с сахаром!
— Пей! Сахар — это глюкоза, а Глюкоза — это писклявая певица времен девяностых.
— Чего?
— Шучу-шучу, глюкоза — источник энергии. Пей!
И он влил в меня пол-литра мерзкого сладкого чая. И только после этого я смогла продолжить:
— Кир, ты не дослушал.
— М-м? — Он пересел на стул и снова, опершись на колени локтями, уставился на меня. Смотрел и не отрывался, будто на моем лице показывали его любимый сериал про «ходячих».
— Помнишь, мне казалось, что у меня за спиной кто-то стоит, заглядывает через плечо? За печью прячется, выслеживает… Это был призрак! Не смейся пожалуйста, Кир! Я когда сознание потеряла там, в ванной, то попала в ее мир. Это она меня преследовала! И когда я с температурой свалилась, тоже оказалась на самом краю. В такие моменты преграда между мирами истончается, и Софья смогла со мной говорить.
— Софья?
— Да, это призрак девушки, ее звали Софья. Помнишь, на моем дне рождения мы гадание устроили с блюдцем? Вот когда она появилась! Это мы ее вызвали! Ну поверь, пожалуйста!
— В документах, которые мы с тобой под полом нашли, тоже указана Софья…
— Вот видишь!
— Ну, допустим. И что теперь?
— Я должна кое-что сделать для нее. Когда я оказалась там… в междумирье, что ли, она умоляла искупить ее вину.
— Принести себя в жертву? — недоверчиво поинтересовался Кирюха.
Я пожала плечами.
— А еще она хотела свои серьги.
— Хорошо. Давай вернем!
Кирюха сгреб серьги со стола и вскочил.
— На! Как там тебя? Софья, забирай!
Он стоял посреди кухни, протягивая раскрытую ладонь. Оглянулся на меня.
— Она тут?
— Я тебе что, экстрасенс?
— Ты же с ней общаешься!
— Я не общаюсь! Она меня к себе тянет. Хочет, чтобы я что-то для нее сделала. И, кажется, я догадываюсь что!
— Говори. — Кирюха бросил серьги и оседлал стул.
— Она их украла. Так? Значит, это должно быть что-то противоположное воровству.
— Ой, кто бы говорил! — воскликнул Кирюха.
— Иди лесом, Кир, — привычно отбрехнулась я, но почувствовала, как щеки заливает краска. Только теперь я поняла, как глупо вела себя, таская мелочи из магазинов.
Мы помолчали.
— Как ты думаешь, что она имела в виду, когда просила искупления?
Кирюха наморщил лоб.
— Жертву… Дар?
— Точно, Кир! Она что-то говорила о матери… Я хочу поехать туда, где жила эта Софья!
— И что ты там будешь делать?
— На месте разберусь. Наверное. Как-нибудь…
— Одну я тебя не отпущу. Тем более что слиться из города мне точно не помешает!
Глава 29. Новгородская губерния
Всю организацию поездки Кирюха взял на себя, мне осталось только поесть и отоспаться. Что я и сделала. А на следующее утро он постучал в мою дверь:
— Соня! Не оправдывай имя!
И когда я выползла из кровати и открыла ему, встретил широкой улыбкой.
— Билеты заказал на сайте. Сумку собрал. Завтрак приготовил. Поспеши! Через полчаса выходим.
Точно в назначенное время мы погрузились в автобус. Из вещей у нас были только рюкзаки, сдавать багаж не пришлось, и поэтому мы первыми забрались в салон и уселись в самом хвосте. Внутри пахло резиной и пластиком, на окнах покачивались мышиного цвета чистые занавески, а кресла были обтянуты еще не истертым темно-синим велюром. Я уселась возле окошка и откинулась на спинку — гнетущая тяжесть и усталость не прошли даже после ночного сна.
Когда автобус выехал за город, я вспомнила:
— Кир, я же забыла тот документ! Паспорт Софьи! Вдруг бы он пригодился?
— Спокойно, моя королева! Твой верный раб все предусмотрел! Вот тут, — он похлопал по своему рюкзаку, — всё: и документы, и бутерброды, и сладкий чай для тебя!
— Фу! Я не буду, — скривилась я.
— Тогда я буду, — не стал уговаривать Кирюха.
И тут я вдруг заново увидела его. Как будто раньше я жила в одной квартире с совершенно другим парнем. Этот, новый, показался мне серьезным, рассудительным и взрослым. Не внешностью, а своей внутренней силой. Она чувствовалась во всех его движениях, в каждом слове, в повороте головы…
Он заметил мой пристальный взгляд и улыбнулся в ответ. Надел наушники, а я отвернулась, откинула спинку сиденья и пыталась поймать его отражение в стекле.
За окошком падал снег, крупные хлопья плавно опускались на белую землю, и автобус казался громадной глубоководной субмариной, которая пробирается сквозь толщу океана возле самого дна. И все осталось там, за бортом, все: школьные неурядицы, злосчастное видео, предательство любимого. Только гнетущая потусторонняя тяжесть не оставляла, призрачные ладони Софьи лежали на плечах, впечатывая в автобусное кресло, не позволяя забыть, что она все еще со мной и не отпустит до тех пор, пока я не выполню ее требования.
Но слабость и нервное потрясение взяли свое, и незаметно для себя я заснула. Разбудил меня звонок мобильника. Подняв голову с Кирюхиного плеча, я торопливо нашарила телефон в рюкзаке. Звонила мама.
— Соня, ты где?! — Голос у нее был встревоженный. Такой взволнованный, что я окончательно проснулась.
— Что случилось, мам?
— Это ты мне скажи, что случилось? Я прихожу домой, а Наташка мне заявляет, что ты и Кирилл уехали вместе и возвращаться не собираетесь!
— Что за чушь?
Я отстранила телефон и оглянулась на Кирюху:
— Ты чего своей матери наплел?
Он посмотрел на меня невинным золотистым взглядом, но, передумав ерничать, хмуро бросил в ответ:
— Мы с ней с утра поцапались, вот и ляпнул со злости!
— Мам, Кира в своем репертуаре. Никуда мы не уехали. То есть уехали, но ненадолго. Через пару дней вернемся.
— Я так и знала, Сонька! Ты все-таки связалась с ним!
— Не волнуйся, мам, ты ошибаешься, — я вздохнула.
— Неужели ты не понимаешь, что это плохой выбор?!
— Нет, мам, — снова возразила я, — если бы я выбрала его — это оказался бы самый лучший вариант. Но, по-моему, уже поздно что-то менять.
Теперь пришла мамина очередь ждать меня и вопрошать, где я пропадаю. Я обещала возвратиться, как только смогу, и сбросила вызов.
— Ну что, она вдруг вспомнила о тебе? — отозвался Кирюха.
— Ты знаешь, Кир, это такое странное чувство… Ну вот представь: допустим, ты любишь шоколад…
— Не допустим, а люблю, — хмыкнул он.
— Я гипотетически. Вот ты любишь шоколад, и тебе дарят дорогую швейцарскую плитку. Нет! Коробку, полную этих плиток. Бесконечно полную коробку! А потом ее убирают на самую верхнюю полку шкафа. И ты каждый день ходишь мимо и думаешь, ну когда же? Когда же? Когда уже можно будет? Ты ждешь и представляешь, как возьмешь из этой коробки шоколадку, развернешь бумажный фантик, отогнешь хрустящую фольгу, отломаешь первый прямоугольничек — не идеально ровный, такой — наискосок, положишь его на язык и будешь медленно перекатывать во рту. Ты съешь первую плитку, потом еще одну, и еще. И коробка, она ведь бесконечна, будет всегда полна! Значит, ты будешь кайфовать постоянно. Не обжираться, не съедать по десять штук зараз! Жизнь, полная ежедневной радости. Но сейчас тебе не дают даже маленького кусочка! Даже крошки! Даже развернуть бумажную обертку не дают! И постепенно ты забываешь, что у тебя на самой верхней полке шкафа стоит эта бесконечная коробка. Да, ты видишь ее каждый день, ты, может быть, передвигаешь ее с места на место. Но ты уже не так сильно-то и жаждешь этот шоколад! Ты научился заменять его другими вещами. Компенсировать. А когда тебе однажды, ни с того ни сего, вручают эту коробку: «На! Бери!», ты вдруг понимаешь, что тебе больше не надо. От слова «совсем». Ты больше не любишь шоколад! Ты не хочешь шоколад! Возможно, у тебя на него даже аллергия!
