Осенние (СИ) - "Джиллиан"
Пока они разговаривали, Женька тронул меня за руку и кивнул на вход в «наш» зал. Удивительно, но Михаил появился с Константином Павловичем — последний явно очень недовольный, зато сияющий и даже гордый Михаил потащил его сразу с порога к ближайшей же маленькой композиции из наших с Женей рисунков. Издалека я не очень видела выражения дедова лица, но он так неподвижно застыл перед тем, что ему показывал и о чём горячо рассказывал Михаил, что стало ясно: кажется, раздражение деда Кости должно быстро пройти. Или, наоборот — вскипеть в высшей точке раздражения?… Я так пессимистична? Или это из-за того что Костя вчера не позвонил? Или мой пессимизм — из-за этого раздражающего, въедливого запаха пыли?
Правда, Михаил не стал дожидаться, пока настроение Константина Павловича утихомирится: он буквально за руку подвёл его ко мне. Впрочем, при виде того как он тащит деда — и явно ко мне, я сама поспешила к ним навстречу. Женя (здорово ощущаемым стражем моего покоя) последовал за мной.
— Привет! — радостно сказал Михаил.
— Здравствуйте, — спокойно откликнулась я.
Дед что-то проворчал. Но смотрел на меня как-то… несколько иначе, чем недавно.
— Слушайте, а куда девались те рисунки? Алёна, я имею в виду — твои! — выказал осведомлённость Михаил. — Тут же ни одного из тех, что были раньше! Вы чего вдруг решили в самый последний момент их убрать?
Константин Павлович вдруг остро взглянул на меня. И я сообразила, что он знает! В следующие мгновения я поняла, что буквально считываю с него все эмоции и мысли. Его острый взгляд на меня: он ждёт, что я брошусь с негодованием рассказывать о Вере, попытавшейся настолько варварски сорвать нашу выставку, и этим рассказом пытаясь вызвать к себе жалость и неприязнь к Вере. Я же, уже смирившаяся и привыкшая к переменам в экспозиции, улыбнулась горячности Михаила и объяснила:
— В последнее время я пробовала рисовать акварельными мелками. Женя решил, что его акварель и мои мелки будут смотреться гораздо более интересно, чем просто акварель и карандаш. Я дилетант — Женя художник. Кто я такая, чтобы противиться решению профессионала? Поэтому рисунки сменили почти в последний момент.
— Дед, а здорово, да? — гордо сказал Михаил. — Костю везде угадать можно, правда?
Женя опустил глаза, скрывая усмешку: наш друг несколько наивен — уже знали мы оба. Но сказать при деде такое, если учесть, что на рисунках Костя везде со мной!.. Где я просто присвоила Костю, напоказ выставляя свои чувства…
— Здорово, — тем не менее подтвердил Константин Павлович и, слегка поклонившись нам с Женей, уже сам повёл внука к картинам.
Мы с Женей переглянулись, но улыбки сдержали.
— Не думал, — негромко сказал он, — что будет так любопытно считывать с человека всё, о чём он размышляет, но не говорит. Выставка поворачивается совершенно неожиданно. Но мне нравится это.
— Ты тоже — считываешь?… Я думала — он снова обвинит меня… В том, что Костя сошёл с конкурсной дистанции, — прошептала я, поглядывая, как Константин Павлович медленно, то и дело останавливаясь перед нашими рисунками, передвигается на пару с внуком, который, постоянно взмахивая руками, восторженно привлекает его внимание к тому, что ему особенно нравится. — Женя, что теперь будет с Верой?
— Её увезли в Швейцарию — на лечение, — еле слышно фыркнул тот. — Давно надо было… И что раньше думали…
От неожиданности — в Швейцарию на лечение! — я чуть не расхохоталась. Крепко прижала ладони к лицу и удержалась от смешка. Женя свысока посмотрел было на меня, но, отвернувшись от всех, прыснул и сам… Совладав с собой, он вдруг тихо сказал:
— К тебе этот идёт… Аркадий. Алёна, ты как к нему?… Что-то он мне не нравится.
— Мне кажется, он коллекционер. Ты чуешь в нём бизнесмена — вот и реагируешь.
— Я сам бизнесмен, — недовольно сказал Женя, — но почему-то…
Он запнулся, а я, подавив улыбку, поспешно сказала:
— Если ты сейчас скажешь, что сам себе нравишься…
Он кашлянул и с ухмылкой потупился.
— Алёна, у меня вопрос, — сказал подошедший Аркадий. — Мы договаривались о покупке нескольких акварелей и одного карандашного рисунка. Что-то я не нахожу их.
— Увы нам, — развела я руками, — с ними случилось непоправимое.
— Подтверждаю, — сказал Женя.
— Ну-у… Ничего страшного, — задумчиво, словно самому себе, сказал Аркадий. — У меня просто появился новый выбор — надеюсь… Так что предложение остаётся в силе, как и приглашение в гости.
— Спасибо, — уже радостно сказал Женя.
Странное состояние неловкости оставалось: Аркадий явно ждал, что Женя нас оставит на время, а Женя уходить не собирался. А я… Впечатление нетерпения охватило меня: побыстрей уйти бы отсюда вообще. Впечатление — как будто позвали, но кто? И этот запах застоялой пыли буквально шибанул в нос… Положение, как ни странно, спас Константин Павлович, который, прихватив с собой Михаила, что-то непрерывно рассказывавшего ему, подошёл к нам.
Я наскоро представила Аркадия Константину Павловичу.
— Нам понравилось! — сообщил сияющий Михаил. — Нам всё очень понравилось — такая выставка получилась! Я уже почти всё это видел, но всё-таки не ожидал, что так здорово получится!
— Как долго будет продолжаться эта выставка? — спросил Константин Павлович, который уже как-то более мягко смотрел на меня. — Мне бы хотелось прийти сюда ещё раз, когда первые впечатления улягутся.
— Ещё две недели, — после паузы, в которую все промолчали, ответил Женя за всех сразу, потому что мог ответить и Михаил, бывший в курсе выставки и связанных с нею новостей, но тот загляделся на кого-то…
Мужчины вежливо заговорили об интересных экспонатах…
Я вдруг оглянулась. В помещении, полном посетителей, лёгкие паспарту с нашими рисунками внезапно покачнулись. По залу прошёл еле заметный, но чувствительный сквозняк, пронзительно обдавший свежими и сладкими запахами палой листвы и холодом обветренного асфальта… Облизав губы, пересохшие от зачастившего дыхания, я, стараясь рассмотреть между собеседниками вход в зал, радостно выдохнула:
— Костя!..
— Костя? — с недоумением спросил Константин Павлович. — Он ещё…
И осёкся, обернувшись.
В дверях нашего зала только что было пусто — казалось, только свет заходящего солнца играл на линолеуме за порогом. Костя появился внезапно — чёрная фигура на фоне заходящего солнца, чьи лучи стелились из окон основного зала. Правда, потом оказалось, что светило уже не солнце, а включённые к вечеру лампы, но это уже мелочь…
Не дожидаясь ничьей реакции, я быстро обогнула Аркадия и пошла к мужчине-Осени. Полетела — по линии его взгляда!
Порога он не переступил — заглянул и отпрянул, снова исчезнув. Я ещё по пути к нему испугалась так, что сердце захолонуло: он увидел мои рисунки, на которых мы вдвоём, — выставленными на всеобщее обозрение! А если он оскорбился тем, каким образом я спасаю нашу с Женькой выставку? О Вере-то, о её выходках я ещё ему ничего не рассказывала!.. Неужели обиделся?!
В дверях пусто — хоть я ещё и не добежала. Ушёл — скользнув взглядом по ближайшим рисункам? Испуганная, я помчалась уже изо всех сил… Вылетела из зала, схватившись, чтобы не упасть на резком повороте, за дверную ручку.
— Привет!
Одной рукой он прихватил меня за кисть, другой — за талию, придерживая так, словно собираясь пригласить на тур вальса. Тёмно-серые глаза — блестят радостью.
— Привет!..
Не злится. Это первое, что я отыскала в его лице. Он даже не оглядывался по сторонам, не увидит ли кто нас, обнявшихся, когда жадно прильнул к моим губам. Но коротко. Я даже горестно охнула, когда тепло его горячих губ пропало с моих, жадных и соскучившихся. Но додумать, где в этой выставочной галерее есть укромное местечко, чтобы он вволю мог целовать меня, не успела…
Костя сжал мне ладонь и, чуть наклонившись ко мне, тихо выдохнул:
— Уйдём?
— Конечно!
Небритый, и глаза — счастливые и сумасшедшие… То ли шёл, то ли бежал, уводя меня с выставки. Я с трудом успевала за ним — в новых-то туфельках… Промелькнула гардеробная — рассеянно вспомнилось, что я там что-то оставляла. Мимо стола вахтёра, помахавшего нам рукой вслед, мимо двух дежурных охранников…
