Волшебный дневник - Ахерн Сесилия
Каждое надгробие, незасыпанное и нерасколотое, носило на себе определенные символы. На некоторых были арки, на других голуби, на третьих стрелы или птицы, какие-нибудь страшные на вид животные. Мне эти символы были непонятны, и я пожалела, что ничего о них не знаю. Тогда мне пришло в голову, что надо расспросить сестру Игнатиус, когда я пойму, что могу с ней встретиться. Я вновь перечитала надписи, уже не ощущая страха, который испытала, увидев их в первый раз. Наверное, я все-таки немного повзрослела. Большой крест поднимался высоко в небо, неся на себе все новые и новые имена по мере того, как семьи уходили в другой мир, и их имена, а также посмертные надписи становились более разборчивыми. Последние надписи находились в самом низу, и когда я вгляделась в них, то не поверила, что с самого начала не обратила на них внимания. Под крестом лежал большой камень, на котором тоже были высечены имена. На земле перед ним кто-то положил цветы — живые цветы, — перевязанные длинной травинкой. Я залезла на ограду, чтобы разглядеть надпись. «Лоренс Килсани. 1967–1992. Покойся с миром».
Прошли семнадцать лет. Наверное, он погиб во время пожара в замке. Ему было всего двадцать пять лет. До чего же грустно! Хотя я не знала Лоренса и не знала никого из его семьи, у меня все равно полились из глаз слезы. Тогда я сорвала несколько полевых цветков, скрепила их снятой с волос резинкой и вопреки здравому смыслу, перелезла через ограду. Я положила цветы на могилу и потянулась, чтобы прикоснуться к надгробию, но едва прикоснулась, как услышала за спиной странный звук — щелк. Волосы у меня встали дыбом. Я мгновенно развернулась, ожидая оказаться лицом к лицу с чужаком, так близко к своей шее я чувствовала его дыхание, посмотрела направо-налево и, сбитая с толку, никого не увидела. Деревья, деревья и опять деревья, куда ни посмотри. Пришлось сказать себе, что это было привидение, так как я стояла посреди старинного кладбища в окружении могил, ставших последним местом упокоения многих поколений здешних жителей, которые целыми семьями вымирали во время нашествия чумы, во время войны, от мучений, на пожарах и, что естественнее, от старости. Как бы я ни пыталась успокоить себя, все равно знала, что кто-то стоял со мной рядом, в этом я не усомнилась ни на мгновение. Потом услышала треск ветки и посмотрела в ту сторону.
— Сестра Игнатиус, это вы? — дрожащим голосом позвала я. Ответом мне было эхо. Я увидела, как сгибаются деревья, услышала удаляющийся шорох листьев, словно кто-то прокладывал себе дорогу между деревьями, убегая от меня.
— Уэсли! — вновь позвала я дрожащим голосом, и вновь ответом мне было такое же дрожащее эхо.
Кто бы это ни был, уходил он в спешке. Изо всех сил удерживая слезы, я перелезла через ограду и, дрожа всем телом, торопливо пошла прочь, словно продираясь сквозь гигантскую паутину.
На обратном пути я все время оглядывалась, боясь преследования. К тому времени, когда я вернулась в дом у ворот, уже сгустились сумерки. Розалин сидела в гостиной и вязала. Негромко работал телевизор. Лицо у нее было измученное после нешуточного скандала с мужем. Артур ушел в гараж и сердито грохотал там своими железками. От моего любопытства не осталось и следа. Мной завладело равнодушие. Сначала я гонялась за тайной, а теперь тайна преследовала меня. И я испугалась. Мне просто хотелось, чтобы мама поскорее оправилась от своего горя, чтобы ей стало лучше и мы могли куда-нибудь уехать из Килсани, где ее мучили призраки прошлого, того прошлого, которое, хоть и не имело со мной ничего общего, притягивало меня к себе.
Глава девятнадцатая
Чистилище
Следующие две недели я провела дома, спускаясь вниз к завтраку, ланчу и чаю и занимаясь домашней работой, которую Розалин выбирала для меня в качестве подходящего, по ее мнению, наказания — например, пылесосить гостиную, полировать медь, переставлять книги на полках и протирать на них пыль, смотреть, как она управляется в огороде, и одновременно выслушивать многословные пояснения. Полагаю, она всем этим наслаждалась, жизнерадостно что-то лепеча, словно я младенец и в первый раз слышу то, что она говорит. И еще полагаю, что она таким образом, словно вампир, набиралась жизненных сил, истощая находящихся вокруг нее людей. Чем мы больше истощались, тем сильнее она становилась. У меня не хватало сил даже на то, чтобы почитать дневник. Как будто мне на все стало наплевать. И с каждым днем становилось все очевиднее, что из маминой комнаты исходит больше энергии, чем из моей. Чем больше я теряла энергии, тем больше она ее обретала. Я слышала, как она расхаживает по комнате, напоминая запертую в клетке львицу.
И еще я взбунтовалась против дневника. В первую очередь это была его вина, что я оказалась в таком положении, в каком оказалась. Ведь все решения, которые я принимала до определенного момента, были подсказаны мне дневником, однако к прежней зависимости от него я не желала возвращаться. У меня появилось желание самой распоряжаться своими поступками. Я хотела лежать в постели и не думать о том, что жизнь проходит мимо, как это было прежде.
Каждый день я ждала, что приедет Маркус. Но он не приехал.
Зато каждый день приезжала сестра Игнатиус. Однако я была до того подавлена, что наотрез отказывалась выйти к ней. Уверена, она знала, что произошло; уверена, об этом знал весь город. Трудно начинать заново с такой тяжелой ношей. Мне не требовались лекции. Не требовались суровые взгляды. Мне было жаль, что не пришлось вместе с сестрой Игнатиус вынимать мед из ульев, а ведь я обещала, и еще обещала помочь ей на рынке. Тем не менее она заходила к нам каждый день. Мне следовало помочь ей, а вместо этого я пряталась от нее в своей спальне и даже укрывалась одеялом в ужасе от одной мысли о том, что я наделала. Артур сделал несколько попыток повидаться с мамой. Он дождался, когда Розалин отправилась на огород, и постучал в мамину дверь. Если он думал, что она позовет его, пригласит в комнату, то этого не случилось. Прождав пару минут, он ушел.
Однажды вечером Артур и Розалин вновь поругались. Я слышала, как Артур сказал: «Больше не могу». С этими словами он помчался в мамину спальню и оставался там минут пятнадцать, пока Розалин подслушивала под дверью. Мне не удалось узнать, о чем они говорили.
По воскресеньям я все дни проводила в постели. Конечно, мне было слышно, как гудела машина сестер, которые звали меня к себе, но я оставалась неподвижной. Я даже не поворачивалась к окну. Мне хотелось от всех спрятаться. Может быть, мне следовало как-то связаться с Маркусом, например написать ему письмо? Но что я могла написать? Конечно же я сожалела о том, что подставила его, но этого вряд ли было достаточно.
В один прекрасный день прикатил мебельный фургон с вещами, которые оставались на складе, принадлежавшем мужу Барбары. Я видела, как их переносили в гараж, но совсем ничего не ощущала. Эти вещи больше мне не принадлежали. Они принадлежали девочке, которая жила в дублинском доме. Но та девочка осталась в прошлом. Теперь я сама не знала, кто я такая. И я опять заснула. Меня разбудил звонок в дверь. В очередной раз пришла сестра Игнатиус. Она выказала необычную настойчивость. Поначалу мне казалось, будто она старается быть дружелюбной, потом она перестала скрывать озабоченность, но в тот день она как будто взбесилась. Из спальни я слышала ее голос. Какое-то время я не могла разобрать слов, но потом сестра Игнатиус едва не разоралась.
— Ты долго собираешься (неразборчиво неразборчиво) врать ей, чтобы она считала себя виноватой, а бедный мальчик (неразборчиво неразборчиво)?..
Несколько неразборчивых слов.
— Скажи ей, чтобы она пришла ко мне! Неразборчиво, неразборчиво. Дверь захлопнулась. Я выглянула в окно, стараясь держать голову поближе к подоконнику и не показываться наружу, и увидела, как сестра Игнатиус в цветастой юбке и кофте, опустив голову, идет прочь. У меня упало сердце от жалости к ней, но в то же время, как ни странно, мне стало немного легче. Она сказала Розалин, что я не должна чувствовать себя виноватой. Может быть, она всетаки простила меня? При одной мысли об этом я воспряла духом. Она подала мне надежду, заставила думать, что я переигрываю, тогда как на самом деле должна извлечь урок из происшедшего и жить дальше.
