Домик в деревне - Кай Вэрди
— Быстхго! Быстхго! Работайт!
Застрелив шестерых, немцы добились активности. Яма быстро углублялась.
Пока копали яму, подогнали машину, и, сортируя девушек, тех, что покрасивее и поздоровее, загоняли в машину, остальным вручали лопату и тоже гнали в овраг. Также поступили с детьми — тех, что выглядели крепкими и здоровыми, засовывали в другую машину, худеньких и слабеньких, отогнав в сторону, окружили.
Когда яма была готова, копавших ее отогнали в сторону, а стариков и маленьких детей, подгоняя прикладами, выстроили вдоль. Напротив встали солдаты с автоматами. Неожиданно перед стоявшими спиной к яме появилась пылающая Аринка. Размазывая горящими кулачками слезы по лицу, она уставилась на немцев.
— Пошто на землю мою пришли, ироды? Пострелять захотелось? Ну так стреляйте! — и, поведя рукой, перед ошарашенными солдатами, закричала сквозь слезы: — Стреляйте!
Неожиданно немцы развернулись и открыли огонь по стоявшим чуть в стороне своим. К стрелявшим бросились от машин, прекратив погрузку отобранных людей. Те, не долго думая, бросились врассыпную. По бегущим людям стали стрелять. Большинство падали, но кое-кому удалось убежать, особенно детворе. Опомнившиеся уцелевшие солдаты залегли и открыли прицельный ответный огонь. Подоспевшие от машин немцы начали расстреливать пытавшихся разбежаться стариков и детей, сгоняя их обратно к оврагу. Зазвучала адская какофония — шум выстрелов, команды на немецком языке, крики боли раненых, плач детей, вопли ужаса взрослых…
Аринка, пользуясь образовавшейся сумятицей, схватила двоих ревущих малышей из тех, у оврага, за руки, и исчезла вместе с ними. Появившись через пару минут прямо посреди огненного шквала, успела схватить еще двоих, рывком притянула их к себе и снова исчезла.
Разделавшись со своими спятившими сослуживцами, фрицы вновь принялись отлавливать и сгонять деревенских, всех, кого только могли. Ошалев от произошедшего, они с опаской постоянно осматривались по сторонам и очень торопились.
Плачущие матери, стоявшие в сторонке с лопатами в руках, прятали за свои спины оставшихся сыновей, те женщины, чьи дети уже лежали в овраге, причитая, падали на колени, а кто и вовсе на землю, заливаясь бессильными слезами. Многие из тех, которых удерживали в стороне от приготовленных к расстрелу, бросались на защиту своих чад, к оврагу. Крики постепенно стихали. Бледные, с горячечным блеском в глазах, мгновенно повзрослевшие мальчишки мертвой хваткой удерживали оставшихся в живых матерей. Наседавших на немцев женщин безжалостно били прикладами в лицо, в голову, пинали ногами, и они падали либо без чувств, либо воя от нестерпимой боли — то ли физической, то ли душевной, не разобрать. Тех, кто все-таки умудрялся прорваться, расстреливали в спину.
Нюрка долго стояла посреди огненного шквала, крепко вцепившись в ручонку уже мертвого внука, не давая тому упасть в овраг, а другой рукой держа убитую годовалую внучку, изо всех сил прижимая окровавленного ребенка к себе. Крича не от физической, а душевной боли, она дергалась от попадавших в нее пуль, но продолжала стоять…
Она видела, как падали убитые односельчане. Видела рвущихся к оврагу кричащих женщин, видела сверкавшие лютой ненавистью и жаждой мести глаза мальчишек, державших матерей. Видела побелевшие от ужаса лица детей, жавшихся друг к другу и неспособных даже заплакать. Видела перекошенные лица немцев, снова и снова жавших на спусковые крючки автоматов. Видела, как их командир машет рукой, раздавая приказы, а пара солдат грузит трупы своих соотечественников в открытую полуторку. Видела, как с грузовика солдат передает канистры немцам, и те исчезают в ближайших дворах. Видела, как мгновенно занимаются пламенем дома, стоящие поблизости от парка, и огненный смерч охватывает все больше и больше строений…
Перед Нюркой появилась Аринка. Уже не замечая текущих из глаз слез, она подошла к вздрагивавшей от попадавших в нее пуль женщине и толкнула ее пылающей ладошкой в грудь. Последнее, что видела Нюрка — опрокидывающееся ярко-голубое небо с медленно плывущими по нему белыми пушистыми облаками, такое спокойное и самое обыкновенное, такое же, каким оно было вчера, и месяц назад, и год назад… Такое же, как тогда, когда войны еще не было, такое же, как и в детстве.
Перед солдатом, подававшим канистры, вдруг появилась девочка. Она была… странной. Очень красивая, с правильными чертами смуглого личика. Слишком спокойна, только, может, бледна. В карих глазах отражалось пламя разгоравшихся изб.
— Что смотришь? Что же ты, ирод, люди работают, а ты стоишь? А разливать это… — она лениво ткнула ножкой ближайшую к ней канистру, — кто будет? Ну что смотришь? Разливай!
Солдат, торопливо схватив канистру, принялся поливать бензином машину и, на сколько мог достать, землю вокруг нее и ближайшую полуторку. Смотря на подбегавших к нему что-то кричащих немцев, остатки канистры вылил на себя. Радуясь прохладным брызгам, переливавшимся в солнечных лучах, он вдруг вновь оказался в детстве, купаясь под струями воды, которыми его, смеясь, поливал отец. Смеясь в ответ, достал из кармана красивую металлическую зажигалку. Он успел чиркнуть колесиком и залюбоваться язычком пламени, прежде чем офицер расстрелял в него полную обойму пистолета.
Перед немцем, поливавшим дом из огнемета, а попутно и трупы, лежащие во дворе, и плетень, и деревья, внезапно встала девочка.
— Что ж ты, милый, так плохо стараешься? — склонив головку набок, с улыбкой поинтересовалась она у немца. — Смотри, сколько не политого вокруг? Ай-яй-яй, — покачала она головой, — непорядок. Исправляйся!
Немец вдруг увидел фигуры в дыму, вырезанные из дерева. Поняв, что их он почему-то пропустил, каратель повернул жерло огнемета и обрушил огонь на своих товарищей. Тщательно обработав этих, он двинулся дальше…
Офицер, пытавшийся охватить взглядом сразу все, не понимал, что происходит. Простая зачистка небольшой деревни вылилась в какой-то кошмар. И ведь партизанами даже не пахло! Его рота, двести человек отборных солдат, с которыми он прошел уже половину Советского Союза, вдруг сошли с ума. Из-за их массового помешательства он потерял замечательных крепких рабов — молодых девушек, с которыми можно было прекрасно позабавиться, а после отправить их в великую Германию, чтобы они неустанно трудились на благо процветания его прекрасной Родины, и крепких, румяных детей, в которых просто бурлила здоровая крестьянская кровь — сколько жизней могли спасти эти маленькие доноры! А теперь два грузовика взорваны, и партизаны тут вовсе ни при чем — это сделали его же обезумевшие солдаты, которых уже осталась едва ли треть. И вместо рабов он привезет полные машины трупов!
Он ждал, пока эти ленивые русские закопают ненужный Вермахту биологический материал, который точно не сможет принесли пользу великой Германии. Младенцы и маленькие
