Елена Вернер - Верни мои крылья!
– Я-то? О, я бы играл! Ты что, думаешь, все ради людей? Все ради меня. Мои истории, мои реплики, моя сцена. Я… А Лариска сво-олочь… Наобещала с три короба. Говорила, я у нее снова стану… Что она добудет… все это… для меня. Она обещала мне, понимаешь ты это?! Обещала! И обманула. Она всегда обманывает… Всегда. Такая уж уродилась, проныра. А остальным наплевать, все заняты только собой. Все одно и то же.
Ника была не в состоянии поддерживать сейчас философскую беседу. Она решительно распахнула полы его пальто, не обращая внимания на пьяненькую ухмылочку и масляные глаза в красных прожилках.
– Ох, ты какая…
– Да-да. – Она закатила глаза. Рука нащупала во внутреннем кармане телефон Стародумова, и Ника вытащила аппарат, принялась искать в списке контактов номер Липатовой.
– Эй, ты чего?
– Надо позвонить Ларисе Юрьевне, пусть вас заберет.
– Нет, не сметь! – смазанным, но увесистым движением Стародумов выбил аппарат из ее рук, и телефон отлетел в сторону вслед за букетом. – Лариске не надо. – И жалобно добавил: – Она же меня в грош не ставит.
– Тогда кому? Не сидеть же мне с вами целую ночь? Решайте.
Стародумов с загадочным видом поднял вверх указательный палец.
– Никто ничего не решает, девочка…
Он долго шарил в карманах, выуживая и складывая горкой на ковер все их содержимое: связку ключей, мятые грязные бумажки, свернутые трубочкой рекламные флаеры, пару полосатых камешков, кусок зеленого мелка, тут же перепачкавшего пальцы, зажигалку, несколько монет и обломок игрушки из шоколадного яйца «киндер». Набор, больше подходящий десятилетнему мальчишке, чем пятидесятилетнему мужчине. Наконец, он вытащил игральные кости и продемонстрировал их на раскрытой ладони. Потряс в кулаке и осторожно выпустил. Выпало шесть-три. Ника ждала окончания непонятного ритуала, не обращая внимания на легкий озноб, пробежавший внутри ее головы.
– Катенька, – заключил Стародумов, как-то по-своему трактуя выпавшую комбинацию, и рассовал свои сокровища обратно по карманам. – Позвони Катеньке, она приедет. Катенька меня любит. Она единственная, кто…
– И зачем ты мне позвонила? – прошипела Катя тридцать минут спустя, через Никино плечо глядя на сладко посапывающего на ковре Стародумова. Ника не припоминала, чтобы они с нею переходили на «ты». – Я думала, что-то случилось!
– «Что-то» и случилось! Этого, – она кивнула на актера, – вам мало? Он попросил звонить на ваш номер. Перед тем как…
– Как вырубился, – резко бросила Катя и поджала губы. – Здорово! Просто замечательно, спасибо тебе большое. И что мне с ним делать прикажешь?
Ника смотрела на женщину и не узнавала ее. Куда подевалась одухотворенная тургеневская особа в совиных очках, торчавшая часами в фойе и у входа в театр? В безвкусных одеяниях, с просительным выражением простенького личика. Теперь на Кате были новые сапоги, туго впивающиеся в упитанные икры, трикотажное платье в обтяжку и легкая курточка с пушистым воротником. Совиные очки, правда, остались, но глаза за их стеклами поблескивали раздраженно и колко.
– Мне, вообще-то, и своих проблем хватает. Почему ты не позвонила его жене? Или дочери, на худой конец!
– У него есть дочь? – нахмурилась Ника.
– Ага, вот и я не знала! Пока не заимела счастье познакомиться… Я вообще многого о нем не знала. Борис!
Теперь уже Катя тормошила актера, но делала она это безо всякой опаски. Голова Стародумова болталась, как у тряпичной куклы.
– Борис, а ну вставай. Пойдем! Борис, пойдем, а то я сейчас одна уйду, и оставайся как знаешь!
Угроза подействовала, Стародумов зашевелился.
– Катенька…
– Она самая. Шевелись-ка, давай-давай. Ну, Борис, не дурачься!
Катя высвободилась из прилипчивых рук и вместе с Никой помогла ему встать. После этого они повели Бориса, разморенного и то и дело тяжело оседающего, к выходу.
Явление десятое
Классика жанра
Назавтра Ника Стародумова не видела. Утром рабочие сцены домонтировали все декорации, и она сновала из зала в кабинет Липатовой и к себе в кассу, исполняя тысячу поручений в час. Каким-то образом за последнее время ее обязанности стали гораздо больше соответствовать должности администратора театра, чем у Реброва, который бесцельно слонялся из угла в угол, а получив указания от начальницы, кидался исполнять их с излишней торопливостью, а потому все путая и портя. Когда Липатова срывалась на него, сотрясая стены, Ребров вжимал голову в плечи и имел вид настолько жалкий и бессловесный, что Нике становилось больно за него. Помимо этого, она чувствовала свою вину за то, что, по сути, отбирает его работу, сама того не желая. Так что ко всему прочему добавились еще и незаметные хлопоты вокруг него, большого ребенка в вытертых брюках и рыжеватом пиджачке, которого так и хотелось напоить чаем или накормить ватрушкой. Услышав очередное приказание Липатовой, данное ему, Ника выискивала способ проверить, правильно ли он все делает, чтобы помочь в случае необходимости или просто проследить, не вмешиваясь, как ангелок на правом плече. «Правда, прошлое ангельское мое участие обернулось не лучшим образом», – досадливо морщилась девушка, вспоминая вчерашнюю встречу со Стародумовым и Катей, как-то уж очень стремительно покинувшей категорию безнадежно влюбленных поклонниц. Ребров замечал Никино участие и хоть и дулся обиженно и смотрел искоса, но от ватрушки и чая не отказался ни разу.
Из-за неприятного осадка, оставленного прошлым вечером, Ника постоянно возвращалась к нему в мыслях. А еще, отчасти, чтобы не думать об объятиях Кирилла, подаренных ей по ошибке – не иначе. Вот и теперь, когда во время репетиции очередь дошла до появления Улисса, роль которого исполнял Борис, все удивленно поискали Стародумова глазами, неминуемо утыкаясь в бесстрастную маску на лице Липатовой, и не посмели ничего спросить. Лариса Юрьевна схватила текст пьесы и принялась читать реплики мужа, заменяя его. Знала ли она, где он? Наверное, да, иначе перевернула бы вверх дном весь город, а не восседала бы тут, прямая, как будто проглоченный аршин застрял у нее вдоль позвоночника.
Распечатывая несколько эскизов премьерной афиши, присланной знакомым художником для утверждения Липатовой, Ника глядела на нехотя, рывками выползающие из принтера плотные листы и думала о том, что говорил Стародумов, пока они ждали Катю, устроившись на ковре фойе. Ника сидела подтянув ноги к груди и поставив подбородок на удобную выемку колена, словно нарочно придуманную для этого природой. Борис лежал, склонив голову набок и, совсем изнуренный опьянением, которое все больше сменялось похмельем еще до наступления следующего дня, разговаривал все медленнее и неразборчивее. И вслушивалась Ника лишь потому, что темой разговора стал Кирилл.
– Мечников этот – пройдоха. Все от него будто башку потеряли. Даже Риммке – и той мозги снесло. Хотя у нее их вообще-то не было отродясь… Даже Лариска моя растаяла. А чтобы Лариска растаяла, ты мне уж поверь, это надо умудриться.
Ника стыдливо раскраснелась и тревожно покосилась на актера, но тот был занят лишь развитием собственной мысли:
– Парень он, конечно… Не красавец, это уж точно. Но с изюминкой, с огоньком. Лариска таких любит. Вон как оживилась, когда он пришел. Перья распушила, дура. А он на нее внимания не обратил. Как уж она перед зеркалом вертелась! Кофточек прикупила, аж три штуки. Только куда ей с цыганкой тягаться – смех. Нет, я не против этого товарища, мне он даже нравится. Но рисковый. И если уж пошла такая пьянка – думать головой надо, а не одним местом. Составил он Лариске моей бизнес-план… ну типа развития театра, премьера, привлечение капитала…
Увлекаясь темой, Стародумов стал выражаться довольно складно, и только частое громкое икание портило эффект. Ника принесла ему воды, и он несколькими глотками осушил стакан – и снова икнул.
– Ой. Так вот. Мечников. Это-то все хорошо, ладно, молодец, возьми с полки пирожок… Но потом-то я узнаю, что она кредит оформила в банке, понимаешь? Не иначе как с его подачи… Грамотей, умник!.. – Актер не удержался и добавил крепкое словцо, картинно похлопал себя по губам и лукаво блеснул уставшими глазами. – Кредит… Под залог квартиры! А лачуга-то наша хоть и записана на нее, но так ведь я тоже в ней живу. А меня спросить? А? Ни в грош меня не ставит, я тебе точно говорю. Как пустое место.
Ника этого не знала. Дело действительно рискованное. Но Кирилл – если это и правда была его идея – мог предложить такое только в случае полной уверенности в успехе всего предприятия и дальнейшем процветании театра. Иначе не стал бы привлекать своих друзей в качестве спонсоров, он слишком хорошо знает, как дорого обходится «авось»… Так вот почему он так печется о том, чтобы спектакль получился как можно лучше! Ника улыбнулась с затаенной нежностью и в эту же секунду простила его: то, что ей пришлось вылезти из своей ракушки ради постановки хореографии, – отнюдь не самая большая жертва, на которую пошли в этих стенах.
