Наш двор (сборник) - Бобылёва Дарья
Престарелая Дора Михайловна Вейс увидела в зеркале своего покойного мужа, но ни на секунду не поверила, что он, весь изломанный и перекрученный — настоящий. Жена слесаря из ЖЭКа, которого накануне в психушку увезли, тоже увидела что-то такое, от чего всю оставшуюся ночь просидела на кухне при свете и допила мужнину чекушку. А восьмиклассница Саша, которая сама себя называла Алекс и ни в какую брусвяную луну тоже, разумеется, не поверила, увидела в зеркале американского певца Курта Кобейна, который недавно застрелился у себя в Штатах. Певец шлепал губами и манил ее к себе.
И всякий раз повторялось одно и то же: стоило увидевшему — кроме Доры Михайловны, конечно, которая только плюнула и перекрестилась, — так вот, стоило увидевшему в отражении дорогого покойника потянуться к нему, как тот пропадал, зеркало темнело и мутнело, и все в нем как будто ходило ходуном. Иногда вдобавок в отражении возникала девица с двумя косами и принималась беззвучно стучать по стеклу и разевать рот. Дора Михайловна, тоже ее увидевшая, удивилась, до чего девица похожа на одну из младших гадалок, которую она частенько видела во дворе гуляющей с коляской.
Долго бежала Пелагея по зеркальному коридору за Ряженым и много видела неподвижно висящих в зыбком светлом пространстве людей, в основном, по счастью, незнакомых. Глаза у них были раскрыты так широко и удивленно, точно они до самой последней секунды не верили, что с ними, взрослыми трезвомыслящими гражданами, может такое случиться. «Насколько же давно он вот так людей к себе утаскивает? — думала Пелагея. — И что он с ними делает потом?..»
И тут впереди возникло большое окно — изнутри коридора зеркала казались окнами, за которыми маячили людские жилища, обшарпанные ванные, комнаты с геранью и тюлем на окнах, сумрачные коридоры, манившие Пелагею своим бесхитростным, обжитым уютом.
А у большого зеркала-окна уже вертелся Ряженый, ловко менял облик, натягивал на себя шкуру очередного покойника. Пелагея решила в этот раз подкрасться не спеша, потихоньку, чтобы не спугнуть его — всякий раз, когда она настигала Ряженого, он замечал ее и сразу убегал. Только в первый раз он схватил ее, поднял вверх и разжал лапы — а Пелагея грохнулась на зеркальный пол, если это был пол, потерла ушибленные места и кинулась на Ряженого с кулаками. Тут-то он бросился наутек.
А Пелагея почему-то была уверена, что незримо присутствующей рядом бабушке нужно, чтобы он оставался на месте…
Неопределенного возраста мужик Владимир, больше известный в нашем дворе среди любителей сообразить на троих как Вовка-Лось, обитал в одной из комнат коммунального барака с подругой Анжелкой — по сути, женой, нерасписанные просто жили, — и маленьким сыном, которого тоже звали Вовкой. В комнате им втроем было тесно и неудобно, особенно много места занимало абсолютно, по мнению Лося, бесполезное старинное зеркало, Анжелкино наследство от бабушки, которая квартиру и деньги отписала тем, кто посообразительнее оказался и сумел вовремя подсуетиться, а внучке, которая в коммуналке, между прочим, ютится, с дитем, — пожалуйте зеркало в резной дубовой раме. Незаменимая в коммунальном быту вещь. Анжелка зеркало выкинуть не давала, говорила, особенно выпивши, что это дорогущая старинная штука, антиквариат, и когда-нибудь они его продадут и озолотятся.
— Так продай! — говорил Лось, но Анжелка только глаза закатывала — ничего он, мол, не понимает.
Так вот каково же было удивление Лося, когда он при свете ночника Вовки-младшего увидел в этом бестолковом антиквариате своего закадычного друга, самого надежного человека на планете Земля, настоящего мужика — короче, Женьку Попика, которого пару лет назад пырнули ножом в драке.
Вовка поднялся с матраса и пошел, как завороженный, к зеркалу. Не заметил в полутьме табуретку, уронил, замычала во сне Анжелка — она, кажется, опять беременная была. Проснулся Вовка-младший и тоже увидел Попика в зеркале — дядя Женя часто угощал его леденцами монпансье из жестяной коробочки и катал на плечах.
— Здрасьте, дядя Женя! — радостно выпалил Вовка-младший и поспешил к зеркалу.
Пелагея, подкравшись к Ряженому со спины почти вплотную, почувствовала особенно сильный запах кофе с перцем и поняла, что это, наверное, знак для нее. Она прыгнула на Ряженого, обвила его руками и стиснула изо всех сил как будто бескостное тело. Ряженый завертелся на месте, издавая все тот же отчаянный и омерзительный визг забиваемой свиньи. Замигал свет, по стенам пронеслись оранжевые отблески, что-то хлопнуло — и пространство вокруг как будто изменилось. Ряженый сдулся наполовину, как шарик, и выскользнул из рук Пелагеи. Бросился было на нее, но Пелагея, ни шагу назад не сделав, закрылась скрещенными руками:
— Сгинь-рассыпься!
Ряженый отскочил — и врезался в стену. Завыл, метнулся в другую сторону — и врезался снова.
И тут Пелагея поняла, что именно изменилось вокруг них, — они больше не были в зеркальном коридоре. Они оказались в зеркальной комнате, узкой и тесной, с большим овальным окном, за которым виднелось чье-то темное захламленное жилище. Их отрезало от коридора.
Ряженый кинулся к окну-зеркалу, единственному выходу отсюда. Уйдет, запаниковала Пелагея и опять повисла на нем. За окном стояли и таращились на них заросший мужичок лет сорока и маленький мальчик.
— Завесьте зеркало! — кричала им Пелагея. — Тряпку накиньте!
А они только оторопело смотрели, как она беззвучно шевелит губами.
И тут Ряженый изловчился, высвободил длинную руку-щупальце, схватил мальчика и молниеносно затащил его внутрь, в зеркальную комнату. Повернул шею, точно филин, так, что лицо его оказалось над спиной, нос к носу с Пелагеей, и захихикал. Маска покойного Жени Попика немного сползла с него, и за мятой человеческой кожей скалился безгубый рот с темными зубами-иголками. Вовка-младший, которого Ряженый крепко прижимал к себе, то хныкал, то хихикал — ему было щекотно, а происходящее вокруг казалось страшноватым, но необыкновенно интересным сном.
С той стороны Вовка-Лось рвался к зеркалу с лыжной палкой, но заспанная перепуганная Анжелка удерживала его. Она плохо видела без очков, Вовкиным выкрикам, что там, мол, сын их родной в зеркале, не поверила и, разумеется, решила, что у сожителя началась-таки белая горячка.
Зеркальные стены вдруг затрещали, и Пелагея поначалу решила, что это Вовка-Лось все-таки врезал по фамильной реликвии палкой. Но зеркало-окно по-прежнему было цело. А по стенам вокруг сами собой бежали, разветвляясь, ручейки трещин.
Сейчас все обрушится, подумала Пелагея и принялась изо всех сил лупить Ряженого по рукам, но он не отпускал мальчишку, только хихикал. Ему, кажется, было весело, голова на тонкой шее вертелась туда-сюда, блестели из-под сползшей маски крохотные круглые глазки. Шея перекрутилась, будто бельевая резинка — еще совсем недавно Пелагея прыгала через такие резинки с подружками. Вот бы сейчас резинку, веревку, хоть что-нибудь…
Она схватилась за собственную длинную косу и обвила ее вокруг шеи Ряженого. С силой потянула за пушистый кончик — и Ряженый забулькал, задергался, шаря пальцами по гладко заплетенным волосам. Пелагея морщилась — неприятно все-таки, когда за косы дергают — и затягивала все туже. Ряженый отпустил мальчика и, хрипя, мешком осел на пол. Пелагея накинула ему на шею вторую косу и потянула ее в противоположную сторону.
А вокруг трещало, словно они оказались на реке во время весеннего ледохода. Зеркальные стены превращались в причудливую мозаику из множества мелких кусочков.
Ряженый больше не шевелился. Пелагея распутала свои косы, брезгливо их отряхнула и шагнула к забившемуся в угол Вовке. Подняла его, толкнула к зеркалу-окну — мол, иди домой, вон как мама с папой волнуются. Лось с Анжелкой уже, кажется, дрались — по крайней мере, Анжелка очень активно пыталась завладеть лыжной палкой, спасая ценный антиквариат.
