Рассказы - Грэм Мастертон
— Серпом? — упавшим голосом прошептала Марджори.
Дядюшка Майкл потряс рукой, согнув указательный палец в форме крюка:
— Думаешь, откуда взял сэр Джеймс идею с капитаном Крюком?
— Но и меня так порезали.
— Точно, — кивнул дядюшка Майкл. — Именно об этом и речь. Тот, кто напал на тебя, тот, кто похитил Уильяма, — это Пётр.
— Что ты говоришь? Твоей истории больше ста лет! Как такое возможно?
— Точно так же в тысяча девятьсот первом году Пётр пытался выкрасть из коляски меня. Моя нянюшка пыталась отогнать его, но он полоснул её по шее и перерезал яремную вену. Мой братец с сестрёнкой пытались бороться, но Пётр обоих забрал с собой. Они были совсем малыши, и шансов победить взрослого у них, увы, не было. Несколько недель спустя пловец наткнулся на их тела в Серпантине.[38]
Прижав костлявую старческую руку ко рту, дядюшка надолго замолчал. Затем продолжил:
— Матушка совсем обезумела от горя. Каким-то удивительным образом она знала, кто убил её детей. Каждый день она ходила в Кенсингтонские сады и следила практически за каждым мужчиной. И наконец наткнулась на того самого. Вперившись тяжёлым взглядом в двух сидящих на скамье нянек, он стоял между деревьев. Мама подошла к нему и обвинила в содеянном. Прямо в лицо сказала ему, что знает, кто он таков, — убийца её детей.
Знаешь, что он ответил? Никогда мне не забыть о том, как мама рассказывала об этом… До сих пор мурашки бегут по коже… Вот что поведал этот Пётр: «Никогда не было у меня ни отца, ни матери. И побыть ребёнком мне тоже не удалось. Но зато одна старуха на Гаити мне обещала, что я навечно останусь молодым при условии, что стану отправлять к ней на крыльях ветра души маленьких детей. Так я и делал: целовал их, высасывал души и посылал по ветру на Гаити».
И знаешь ли, что ещё сказал он матери? Вот его слова: «Хоть души твоих детей отлетели на далёкий остров, но, если ты захочешь, они будут жить. Можешь пойти к их могилам, позвать их — они вернутся к тебе. Надобно только слово матери».
Мама спросила: «Кто ты? Что ты?» А он ответил одним словом: «Пан». По-польски это не что иное, как просто «человек». Поэтому мама звала его Пётр Пан. Именно отсюда взял имя для своего персонажа сэр Джеймс Барри. Жуткая ирония — в действительности капитан Крюк и Питер Пэн вовсе не были врагами, а были одним и тем же человеком.
Марджори в ужасе глядела на дядюшку Майкла:
— Что же сделала бабушка? Она позвала своих детей, да?
Дядя покачал головой:
— Она приказала положить на их могилы тяжёлые гранитные плиты. Потом, как я тебе уже рассказывал, попыталась доступными ей способами предупредить о Петре Пане других матерей.
— Значит, она на самом деле думала, что сможет позвать и вернуть детей к жизни?
— Думаю, что да. Но она часто говорила мне: «Что за жизнь без души?»
Марджори просидела с дядюшкой Майклом дотемна. Голова старика упала, он захрапел.
Она стояла в морге. Падающий из окна верхнего света солнечный луч высвечивал её лицо белым. Платье было чёрным, и шляпка тоже. Пальцы сжимали чёрную сумочку.
Крышка белого гроба Уильяма была открыта, а сам он лежал на белой шёлковой подушке, с закрытыми глазами, крохотные ресницы чернели на фоне мертвенно-бледных щёк, губы слегка приоткрылись, словно мальчик все ещё дышал.
По обе стороны гроба горели свечи, в двух высоких вазах стояли белые гладиолусы. В морге царила глубокая тишина, только еле слышно доносился отдалённый рокот движения и порой глубоко внизу, легонько сотрясая основание здания, проносился поезд Центральной линии метрополитена.
Сердце Марджори стучало медленно и ровно.
«Дитя моё, — подумала женщина, — мой бедный милый малыш».
Она подошла ближе к гробу. Нерешительно протянула руку и погладила чудные детские локоны. Какие они мягкие и шелковистые! Как мучительно касаться их!
— Уильям, — выдохнула она.
Но он не шевельнулся, холодный и неподвижный. Не двигается, не дышит.
— Уильям, — громче позвала Марджори. — Уильям, дорогой, вернись ко мне. Очнись же, мистер Билл!
Но всё же малыш не двигался. И не дышал.
Марджори немного помедлила. Она почти устыдилась, что поверила в россказни дядюшки Майкла. Пётр Пан, как бы не так! Старик просто выжил из ума.
Тихонечко, на цыпочках, она пошла к двери. В последний раз посмотрела на Уильяма и притворила за собой дверь.
Только она отпустила ручку двери, как тишину пронзил самый душераздирающий и пронзительный вопль из всех, что ей доводилось слышать.
В Кенсингтонских садах, среди деревьев, сухопарый человек в чёрном поднял голову и вслушивался и внимал, словно в завывании ветра мог различить детский плач. Он слушал, он улыбался, но не спускал глаз с двух приближавшихся молодых женщин с колясками.
«Да благословит Бог матерей везде и всюду», — подумал он.
Перевод: Мария Савина-Баблоян
Сексуальный объект
Graham Masterton, «Sex Object», 1993
Скрестив лодыжки, она сидела спиной к тусклой лампе дневного света. Безупречная осанка, безупречный костюм от Карла Лагерфельда и чёрная соломенная шляпка — и ноги тоже были безупречны.
Из-за света позади доктор Арколио почти не видел её лица. Но одного голоса было достаточно, чтобы понять, что она была в отчаянии — так, как на это способны только жёны очень, очень богатых мужчин.
Жена простого мужчины никогда о таком и думать не станет — не то что отчаиваться.
Она сказала:
— Мой парикмахер говорит, вы самый лучший.
Доктор Арколио сжал руки. Он был лысый и смуглый, с очень волосатыми руками.
— Ваш парикмахер? — эхом отозвался он.
— Джон Сан-Анджело… У него есть друг, который хотел сделать операцию.
— Понятно.
Она была раздражённой и дёрганой, словно беговая лошадь.
— Дело в том… Он сказал, что вы можете это сделать по-другому, не как все остальные… Чтобы все было настоящим. Он сказал, вы можете сделать так, что она и по ощущениям будет настоящей. Что совсем не отличить.
Доктор Арколио задумался и кивнул.
— Совершенно верно. Но я работаю с трансплантатами, понимаете, а не с модификациями имеющихся тканей. Это как пересадка сердца или почек… Сначала нам нужно найти донора, пересадить
