Тарикат - Виталий Бриз
Все, что лежит на столе, тоже огромного размера. Каждая виноградина не уступает среднему яблоку, персики больше похожи на арбузы, а в каждую лепешку можно завернуться как в одеяло. Чтобы насытиться, мне нужно совсем немного, и я не разорю щедрых хозяев, как муравей не сможет оставить без еды осла.
***
После трапезы я решаюсь покинуть гостеприимный дом и исследовать окрестности. Садик бежит впереди с таким видом, словно уже не раз бывал в этом городе, а я постоянно останавливаюсь, чтобы рассмотреть ту или иную диковину. Дорога вымощена белыми мраморными плитами, а по обе ее стороны устроены узкие арыки с текущей прозрачной водой. На дне их сверкают прозрачные разноцветные камни, похожие на осколки цветного стекла. Я наклоняюсь и беру один из них, камень поразительно похож на ограненный рубин, коих я повидал множество, но разум подсказывает, что никто в своем уме не станет украшать уличные арыки драгоценными камнями. Хотя иногда и разум бывает не прав. Это понимание приходит ко мне в ту минуту, когда я замечаю, что даже чугунные ограды дворцов украшены бирюзой, а ручки выточены из чистейшей слоновой кости. Я привык к тому, что дома прячутся за глухими глиняными стенами, а здесь богатство выставляется напоказ. А каждый дворец достоин самого Сулеймана ибн Дауда. Но я никак не могу понять — хорошо это или плохо. Кажется, что все жители этого города равны в своем достатке, или я просто оказался в богатом районе и скоро за поворотом обнаружу трущобы?
Садик покорно ждет, пока я рассматриваю все диковины, и никак не могу насмотреться. Город словно испытывает меня, пытаясь определить какое из моих желаний больше — обладать или любоваться. И тогда я спрашиваю себя: «Бахтияр, ты бы хотел остаться в этом пустом городе, забрать себе все эти богатства и до скончания веков жить в одиночестве, не испытывая ни в чем недостатка? Ты ведь так устал от вечных скитаний и, наверное, заслужил немного покоя?» Эти мысли, сначала невнятные, разрастаются все ярче, и я почти слышу голос, уговаривающий меня остаться здесь навсегда. Вечно переходить из одного дворца в другой, рассматривать все эти красивые вещи, созданные джиннами, спать в прохладе на мягких подушках. Этот навязчивый голос продолжает соблазнять меня, нашептывая что-то о чудесах, которые я смогу увидеть, если только останусь в этом зачарованном городе.
Я останавливаюсь посреди дороги, и моя рука сама тянется к раззолоченной ручке калитки. Сквозь кружевные прутья виден обширный двор с бесконечными фонтанами, рассыпающими мелкие брызги, сверкающие на солнце. Я вижу павлинов, гордо расхаживающих по мраморным плитам. И дворец такой красоты, какую не может даже придумать человеческое воображение. Только один шаг отделяет меня от вечного блаженства, которое таится за резными дверями.
Но в этот момент раздается рычание. Это Садик, заметивший, что со мной творится что-то неладное, вцепился в одежду и тянет прочь. Я слышу слабый треск ветхой ткани, расползающейся под его зубами, и прихожу в себя от морока.
Больше я не глазею по сторонам, а иду вперед, опустив глаза, как и подобает благочестивому мусульманину. Шакал жмется к ногам, словно опасаясь, что на меня опять накатят порочные мечтания. Возможно, он лучше знает, зачем я пришел сюда и торопится исполнить свою миссию проводника.
Так мы доходим до базарной площади. Садик не отпускает мою одежду и постепенно низ выгоревшей и пыльной аба превращается в лохмотья. Изодрана даже нижняя рубаха, а ведь мне предстоит еще и обратный путь. Я вижу вереницу столов с разложенным товаром, но за прилавками никого нет, нет и покупателей. Здесь так же пусто, как и во всем остальном городе. Но мне просто необходима новая одежда. Однако того, что я ищу — здесь нет. Столы ломятся от расшитых шелком и золотом халатов, от застежек с драгоценными камнями, от поясов, украшенных золотыми бляшками и носорожьим рогом. От всей этой пестроты начинают болеть глаза и подташнивает. Но чем дальше мы продвигаемся, тем ярче становятся товары, прикрытые от солнца шелковыми навесами. Китай и Индия, Аравия и Персия, Согдиана и Хорезм — все-все прислали свои товары на этот базар. Как бывший караванщик, я восхищен, но сейчас мне нужен всего лишь крепкая и добротная аба и другие мелочи, которые выдержат обратный путь.
Наконец, я нахожу то, что ищу. Я выбираю одежду и радуюсь, что могу найти все необходимое, и даже кожаные сапоги на толстой подошве, в которых так хорошо идти по раскаленному песку. Но радость моя гаснет, даже не разгоревшись как следует, потому что вспоминаю о деньгах, которых нет, вернее, почти нет, кроме нескольких дирхемов, завалявшихся в кошеле. Этот кошель я прицепил к поясу еще в Мекке, хотя знал, что в моем путешествии деньги не понадобятся. Но все эти вещи, особенно сапоги, должны стоить дорого, и двух-трех медных монет не хватит для того, чтобы расплатиться. Я развязываю кошель и вытряхиваю содержимое в ладонь, но к моему изумлению, вместо потемневших грубых дирхемов вижу целую горсть золота. Монеты блестят как отполированные и испещрены неизвестными мне символами и знаками.
Сворачиваю выбранные товары в тугой сверток и оставляю на столе золотую монету, надеясь, что этого хватит. И вправду, никто не кричит мне вслед, что я не доплатил. Ну так ведь и кричать некому — город пуст. Услышь я за спиной грубый окрик, то скорее всего, вместо смущения бросился бы этому человеку на шею от радости, что, кроме меня, здесь есть еще кто-то. Одиночество, такое блаженное в начале, начинает тяготить.
За базаром я обнаруживаю красивую баню и устремляюсь внутрь. Конечно же, здесь нет ни банщика, ни брадобрея. Но горячая вода и все остальное наготове, словно меня только и ждали. Я влезаю в бассейн и тщательно смываю с себя пыль и грязь пустыни. Голубоватое мыло источает тонкий запах лаванды, и вскоре вся поверхность воды покрывается густой пеной. Пока я, прикрыв глаза, наслаждаюсь всеми прелестями человеческого мира, Садик, до сих пор терпеливо сидевший у двери, не выдерживает и со всего размаху прыгает в бассейн, поднимая фонтан брызг и
