Шесть баллов по Рихтеру - Екатерина Алексеевна Каретникова
– Ты всегда ходишь за ручку? – спросила Тюша со всем ехидством, на которое была способна.
– Нет, только с маленькими девочками по лесу, – спокойно ответил Феликс. – Чтобы не заблудились.
– Тут не лес, – проворчала Тюша, но руку не отняла. – И я не маленькая, вообще-то. Просто у меня рост такой.
– Какой?
– Ниже среднего!
Отец спустился с порога – такой же, как обычно, только лицо чуть бледнее. Правда, что ли, волновался за Тюшу?
– Пап, мы тут, – сказала она.
Отец кивнул и распахнул дверь пошире.
– Заходите. Сегодня правило: всех впускаю, никого не выпускаю.
– Боишься, что промокнем? – хихикнула Тюша.
– Считай, что так.
– Но дождь даже не начался еще!
– Когда начнется, поздно будет, – ответил отец и посмотрел странно.
Как будто до сих пор боялся за Тюшу. Как будто она была маленькой девочкой, а он ее потерял.
Глава вторая. Одна дождинка – еще не дождь
– Мы долго тут будем сидеть? – не выдержала Тюша.
Ее бесило, что отец запер их в избушке, а сам куда-то сбежал, да еще и маму взял с собой. Тюша видела в окно, как они садились в катер. Мама была в длинном зеленом плаще, даже не туристском, а военном, кажется. И папа был в таком же, только подлиннее. Вот куда их понесло, если гроза совсем близко? В грозу нельзя быть на воде – опасно. И уж кому, как не папе с мамой это знать. Они и Тюше сто раз объясняли, с детства. Тюше объясняли, а сами собрались как на пожар, и отчалили. Только мотор взревел.
– Ну а что? – осторожно спросил Феликс. – Погода вон – так себе. Чего не посидеть-то? Хочешь, я чай заварю?
Тюша фыркнула – вот ведь спокойный выискался. А вообще, ладно. Пусть заваривает. Все равно пока совершенно непонятно, чем заниматься. Никакой сети на «Гремучей» отродясь не было – ни интернета, ни чтоб позвонить. По вечерам отец уходил на гору, поближе к вышке, и звонил оттуда.
Феликс ушел, громко топая, а потом вернулся с двумя разномастными чашками в руках.
На тюшиной был розовый цветок, на его – пятнистая щука и два окуня.
Тюша заглянула – ее чашка оказалась пустой.
– А где чай? – спросила она нетерпеливо.
– Заваривается, – успокоил Феликс. – Я бы еще листьев нарвал. Тут смородина есть, малина. Даже земляника, кажется. Но раз нам сказали не выходить – не будем.
– Ой, да ладно тебе! – фыркнула Тюша. – Далеко, так и быть, не пойдем. Но здесь-то, на «Гремучей», можно, наверное, погулять? Или ты трусишь?
– Я – что? – медленно переспросил Феликс.
И Тюша испугалась. Потому что лицо у него побледнело, глаза стали холодными и темными, как обломки подводных камней, а губы собрались в суровую нитку.
– Ты ничего, – на всякий случай пробормотала Тюша.
Но Феликс, кажется, не расслышал.
Он смотрел на Тюшу этими новыми глазами и как будто не узнавал.
– Я ничего не боюсь, поняла? – сказал он наконец. – Если бы я чего-то боялся, от меня давно бы ничего не осталось. Или осталось то, на что смотреть противно. Еще в детском саду. Ты ходила в детский сад?
Тюша быстро помотала головой:
– Нет. Меня мама дома оставила. Она сама дома работала, и они с папой решили, что так будет проще.
– Тебе повезло, – кивнул Феликс. – Так, действительно…
Он замолчал, подбирая нужное слово.
– Так, действительно, проще.
Кажется, ничего нового не нашлось, и ему пришлось удовлетвориться Тюшиной формулировкой.
– Да что такого ужасного в детском саду? – возмутилась Тюша. – У меня все подружки ходили. Им нравилось. Утром приходишь. Там играешь, гуляешь, спишь, ешь, а потом домой. Все!
– Ну это у них все. У меня-то садик был круглосуточный. С пятидневкой.
Феликс сказал и криво усмехнулся. Может, пожалел, что вообще про это заговорил.
– Как круглосуточный с пятидневкой? – растерялась Тюша.
Она знала, что в школе бывает пятидневка и до сих пор не могла понять, хорошо это или плохо. С одной стороны хорошо, потому что выходных два, а не один. А с другой – так себе, потому что каждый день по восемь уроков. С ума сойти можно. Особенно, если шестым уроком физкультура, а седьмым и восьмым две алгебры или истории.
Но в садике, похоже, была совсем не та пятидневка.
– Это что, – начала Тюша, – тебя туда приводили на пять дней? С ночевками?
– Ага, – кивнул Феликс. – Приводили в понедельник, забирали в пятницу. И живи, как хочешь. Хорошо тем, кто нормально мог со всеми дружить. Я не мог.
– А почему?
– А потому что им не нравилось мое имя. И фамилия. И вообще – они-то все пришли в сад одновременно, а я на год позже. Я чужой был. Новенький.
Тюша испуганно посмотрела на Феликса.
– Да что плохого в твоем имени?
– Ничего.
– И в фамилии ничего.
Тут Тюша сообразила, что фамилию Феликса она не слышала, и ей стало чуть-чуть не по себе. Он же сейчас об этом вспомнит, и неизвестно, что подумает. Может, решит, что она издевается?
Тюше ужасно не хотелось, чтобы он так подумал.
– Да знаю я, – сказал Феликс. – Им было бы любое смешно, наверное.
– Слушай, – Тюша посмотрела на Феликса по-другому, – а если так, то они просто были плохие, да?
Он пожал плечами.
– Вряд ли все могли быть плохими. Маленькие просто, глупые. А воспитательница…
Глаза у Феликса сузились и превратились в черные щелки:
– Ну есть люди, короче, которым с детьми нельзя. Вот ей было нельзя.
За окном громыхнуло. Тюша вдруг поняла, что в комнате почти темно.
– Сейчас начнется, – сказала она, хоть Феликс и сам, кажется, сообразил.
Трудно было не сообразить.
– Чайник вскипел, – вспомнил Феликс, вышел и через пару минут вернулся с белым электрическим чайником. – Видишь, он маленький. Я сначала, чтоб заварить, вскипятил, а теперь уже, чтоб заварку было чем разбавить.
– А думаешь, в грозу можно? – спросила Тюша.
Ей нравилось, что Феликс сам заваривает чай и ходит с чайником, а не предлагает ей этим заняться. Это было непривычно, но приятно.
– Чай-то пить? – уточнил Феликс. – Не, ты что? В грозу можно сидеть под кроватью или в шкафу. И не шевелиться.
За окном снова громыхнуло. Как будто на железный лист бросили камней.
– Что-то сильная сегодня она, – вздохнула Тюша.
Ей стало тревожно. За родителей, за себя, за Феликса. Вроде еще утром она его знать не знала, а сейчас никого ближе и не было.
Молния осветила комнату ярче люстры. Тюша увидела хлопья пыли в
