Пастухи призраков (СИ) - Ламичева Юлия
– Анны нет, – шепнула Лида Лене, и, вслух: – Расстановка неполная, пожалуйста, опиши карту подробней.
– Ну, там ещё две башни и в речке рак. Упс! Одного заместителя не хватает. Либо забиваем, либо ловим прохожих в подворотне. Какое слово выкинуть?
Лида встала.
– Я тоже участвую.
– Тебе видней, – кивнула Лена. – А ты уверена, что нас тут песцом не накроет?
Рома заёрзал. Чернявая пигалица попыталась что-то сказать, но заткнулась под взглядом начальницы. Лампа бросала блики на череп Адиля.
– Выбирай! – искры вспыхнули в серьгах Лиды и пропали.
Лена обратилась к чернявой:
– Тебя как зовут?
– Вика.
– Вот и славненько, Вика, ты – первая башня («маломерная»). Адиль – ты вторая башня («в этом хоть какой-то смысл есть»). Рома, ты – вода. Лиды, ты – рак («прицепишься – не отцепишься»).
Расставить новых участников Лена не успела.
– У, дурища! – пропела Вика голосом, в котором кончились зубы.
Лида выскочила вон, хлопнув дверью. На этом представление кончилось. Заместители растерянно переглядывались, троим первым возвращение к реальности давалось с немалым трудом. Лена отправилась на поиски сестры. Офис закрыт, значит – кабинет. Заперто.
– Идиотка! – сдавленно прошипела Лида из-за двери. – Скажи, что я не рак!
– А я всё гадал, кто у нас волком будет, – раздался сзади глумливый Ромин голос. – Лен, как думаешь, что случится, если мы выломаем эту дверь и войдём? Лида прыгнет от нас в окошко? Всё равно этаж первый…
– Отвали! – шикнула на него Лена. – Лид, ты не рак. Выйди уже наконец.
Прибежали помощницы. Света всхлипывала, Вика опасливо посматривала в зеркало.
Замок щёлкнул. На Лену с новой силой навалился Дракула Брема Стокера: кровавые струйки под носом, аппетитные пятна в вырезе платья, макияж Лиды эффектно дополняли слипшиеся от крови ресницы.
– Э… – выразилась Лена. – Тебе легче?
***
Кое-как умытая встрёпанная Лида сидела в кресле. Вокруг суетился Рома, пытаясь соорудить вокруг неё нечто вроде кокона при помощи белой шёлковой верёвочки.
– Напрасно возимся, – бурчал он, – одержимые обладают силой нескольких десятков человек, тут цепь надо или две.
Верёвочка из сушилки для белья (прикупленная Викой себе в ванную) доверия и правда не внушала. Ещё меньше внушал его бантик, которым Рома увенчал труды.
– Нашёл время издеваться! – зло бросила ему Лена.
– Слушайте, я нормальный лузер, а не склонный к бандажу и дисциплине террорист. Не умею я вязать заложников!
– Уйди.
– Этому клоуну ничего нельзя доверить, – поморщилась Лида.
– Конечно-конечно, – радостно отозвался Рома. – Лид, просто признайся, где прячешь наручники, и мы сделаем всё, как полагается. У девочек вроде тебя может и дыба заваляться – для особых случаев. Хотя я бы предпочёл клетку. В смысле в данной ситуации. Лид, у тебя нет складной клетки? Честное слово, папе не скажу.
На Лидином лице застыло доброжелательное выражение цирковой кошки, бегущей по канату кверху задом.
– Если в твоём черепе когда-нибудь имелось образование в форме мозга, то за ненадобностью оно давно превратилось в творог.
Рома улыбнулся ещё шире.
– Не надо стесняться внутренних потребностей, ты же психолог. А ещё есть специальные скамьи для фиксации. Ведь ты не собираешься сорваться с привязи и всех нас перекусать? Ни фига себе! Тётя Лена, ты где научилась таким узлам? В магазине тренинги проводят? Повышаете качество обслуживания?
– Ром, за… – Лена осеклась. – В общем, хватит фигню пороть.
Испуганно на неё покосившись, Рома притих, но его настроение оказалось заразным.
– Что теперь? – спросила Лена, разминая пальцы. – Начертать мелом круг и зажечь три чёрные свечки из жира чёрного кота?
– Включи телевизор, – Лида мотнула головой в сторону стеллажа.
Под восточной тканью скрывался немаленький и очень плоский экран. Рома мерзко присвистнул.
– Мы собираемся баловаться торсионными лучами? – пугливый взгляд в сторону Лены. – Что же ты такое смотришь, Лида? Чего-нибудь ужасно гадкое. И ты нам это сейчас покажешь? Правда-правда?
– Ещё слово, и я заткну тебе пасть носками, – обещала Лена. – Твоими собственными. Ты их когда менял?
Лида слабо улыбнулась.
– Намного гуманней сунуть ему голову в пакет и проскотчевать. Пожалуйста, не выключай ящик, пока не выудишь из Анны всё, что она знает о твари.
Похоже, в телевизоре не хватало антенны. По экрану бежала рябь, ни одного работающего канала. Лена обернулась к сестре.
– По-моему, он сломан или к антенне не подключён… Лид?!
Лида провисла на верёвках, волосы закрывали лицо, что, вероятно, было к лучшему. Кровь капала на колени нерешительно, точно из крана, не успевшего вполне освоить искусство протекания.
– Мысль с кругом была неплоха, – пробормотал Рома, отодвигаясь от кресла.
– Анна? – позвала Лена.
– В подполе он, в сенцах, – сообщил знакомый беззубый голос.
Лена присела на корточки, вслушиваясь в слова, долетавшие, судя по качеству звука, из того самого подполья.
– Кто? – шепнула она.
– Да кто? Серый. Я схоронила. Изба погорела, клети тож, а банька цела. Там серый. Забери, не то будет жрать, кто нашего семейства, пока всех не переведёт.
– Ан… бабушка Анна, какая банька! Восемьдесят лет прошло, на месте деревни поле. Предлагаешь перекопать в поисках костных останков?
– Чегой-то копать? Не понимаю я тебя.
– Ну, дохлого волка. В поле откопать.
– Бригаду с экскаватором папа обеспечит, – встрял Рома. – Если скелет сохранился, откопают.
– Тебя не спросили, толстомясый. Шкилет ему дай! Сума там запрятана. Дед папе делал, чтоб пасти. Папаша в тех делах не смыслили, а наши-то мужики все были пастухи, ну, и делали себе. Звали серого послужить. Зубы, когти, куски шкуры и ещё что, не знаю, ложили в суму, наговаривали, да в подпол. Серый пастуху помощник наилучший: пастух на печи полёживает, серый за скотиной глядит; в лесу-в поле рыщет, хозяину доказывает, сильный сторож, не даровой, но и гроши не тянет. А дядька Макар трусоват, свёл у барина аглицкого кобеля и себе сделал. Хорошо пас, но люди смеялись.
Анна хихикнула, точно бумагой прошелестела.
– Неужели никого не напрягало, что волки вас типа едят? – воскликнула Лена. – Пастухам настолько хорошо платили?
– Мы в достатке жили, нас звали: не бывало, чтоб у Лукашеных пропажа, – степенно ответила Анна. – «Едят», эко выдумала! Жив был пастух, серого собой кормил, вот как духов, ну да ты поболе мого знаешь, что ж с того? А помирал, серого отпускали. Дядя Анисим в бане угорел, дед егойную суму на костре спалил, пепел в реку покидал. Я деду хворост носила, токо не расслыхала, какие он слова говорил. То мужское колдовство, девки его не перенимали. Как папаша с дедом разругамшись, ушли папаша из деревни. Меня мать била сильно. Думаю: «Чего мне тут?». И ушла с папашей. Папашину суму у деда стянула, без неё папаше пасти было б не способно. После папаши надо бы мне серого отпустить, да я забоялась. Без наговору забоялась отпускать. Замуж пошла, в клети в новой избе суму схоронила. Невестка такая попалась любопытница, я в баньку перепрятала. Крепкая сума, ещё стока пролежит.
От возмущения Лена не сразу нашла, что сказать.
– У тебя муж молодой умер, из двенадцати детей выжил только сын, и то на войне погиб, а из пяти внуков осталась одна Татьяна. У которой мужа убили через месяц после свадьбы! И ты всё это время боялась сжечь грёбаную сумку?!
Лида встряхнулась сломанной марионеткой.
– Нельзя без наговору, грех!
– Ясно, – кивнула Лена. – А кормить тварь своей семьёй нормально. Что же ты его собой не кормила?
– Нашла чем попрекнуть! Ты-то – меня! Не шёл ко мне серый. Что ж, настоящего вреда с него не было. Серый, он навроде фелшера: навещал, кому равно конец, малую долю себе урывал. Что ж, коли война али мор, али кто с крыши упавший, как мой Сергуня. Детки же мёрли, так то дело обнакновенное, у кого других ни один до свадьбы не дожил. А Тане я наперёд сказывала: «Не жилец твой Мишка, судьба ему положена коротенька». Да припёрло ей, вишь, замуж: в город разохотилась, сапожки там носить. Только скоренько воротилась, Наталку в подоле принесла.
