Елена Коровина - Черный Дракон
Пару секунд все оторопело молчали. И враз закричали. От ужаса. От непонятности и ещё неосознанности случившегося. Но крик Орлинского перекрывал всё. Отчаянный крик отца, вмиг потерявшего сына.
— Врача! — кричали одни.
— Полицию! — вопили другие.
Вета протиснулась вперёд.
— Я умею оказывать первую помощь! — закричала она.
Люди в помятых масках и ставших нелепыми маскарадных костюмах расступились. Вета бросилась к мальчику. Но её опередил уже спустившийся Орлинский. Он обнял сына и прижал к себе.
Вета чертыхнулась:
— Не трогайте! Это ещё больше повредит ему!
Она забрала у Орлинского ребёнка и осторожно попыталась ощупать его. Вытирая слёзы, Орлинский отошёл в тень дома.
Рина глядела не на мальчика. Она сразу поняла, что он мёртв. Вспомнился диалог Орлинского и уже повзрослевшего Геры там, в подземелье ЧК. Тогда Гера упоминал, что много лет хранит тайну смерти сына Орлинского. Но какая тайна? Рина же только что видела, как мальчик сорвался с крыши, а Орлинский чуть ума не лишился, стараясь удержать его на скате. Или?
Рина повернулась к трагику. Орлинский, скрывающийся в тени, был уверен, что все теперь смотрят только на жертву ужасной трагедии, и потому быстро вынул из-за пазухи нечто, сверкнувшее алым светом в ночи. Рина скорее учуяла, чем увидела, — Ал-Наг.
— Вот — свежая кровь невинного младенца! — прошептал актёр. — Теперь ты отдашь мне его непрожитые годы? Мне нужна молодость. У меня есть новая трактовка Гамлета, и мне хочется сыграть Ромео.
И Орлинский обтёр кольцо руками, на которых была кровь только что погибшего сына.
Рину прошиб холодный пот. Стало плохо. Дурно. Отец обменял сына на возможность сыграть Ромео и Гамлета. Это что же творится?! Никакая самая величайшая роль не стоит жизни человека, тем паче ребёнка! Да никакая самая творческая мечта не стоит того, чтобы ТАК играть со временем! И они ещё смеют говорить, что Дракон усеивает мир трупами?! Они, готовые заставить Ал-Наг и аграф творить самые богомерзкие дела на свете?! Да этот Орлинский, сохранивший потом молодость ещё на четверть века, достоин того, чтобы Убийца врагов революции не просто застрелил его, как это, вероятно, должно было случиться потом, но четвертовал, рубил по кусочку!
Да уж верно говорят — каждый сам создаёт своё будущее.
— Дядя Лёня! — услышала вдруг Рина тихий шепоток Геры, неожиданно возникшего позади Орлинского. — Не бойся, я никому и никогда не скажу. Но я видел, Лёнечка! Там, на крыше, ты подставил ему подножку. И это не мальчик — это ты разжал руку!
Рина закрыла уши. Не видеть. Не слышать. Все действующие лица этой истории стоят друг друга. Все они, рвущиеся ко Времени, — монстры. Чудовища. И у них одна Красавица. Она — Рина. Хранительница аграфа. Что же они сделают с ней?!
— Мама! — закричала она. — Мама!
Вета оторвалась от тела ребёнка.
— Я ничего не могу сделать… — прошептала она и заплакала. — Он умер сразу же. Позвоночник сломан, и череп пробит.
— Ринка! — Виктория схватила её. — Ветка! Скорей в дом за шубами! Сейчас будет полиция. И что мы скажем? Кто мы? Откуда? У нас же нет документов!
— Да, надо уходить! — всхлипнула Вета. У неё руки были в крови. Волосы разметались. — Нам тут не место. Хотя бы уйдём из этого проклятого дома!
Они проскользнули на веранду. Там не было даже слуг. Все выбежали во двор. Вета побоялась трогать окровавленными руками шубы. Но их похватала Виктория. Свою, белую, прижала к себе. Светлинину шубу и Ринкину дублёнку ловко накинула на подруг по несчастью. И в эту секунду Рина подумала: «Лучше вернуться обратно!»
И…
Всё вокруг закружилось. Запищали надрывно комары в голове. Воздух сгустился, кажется, до того, что его можно было резать ножом. Ринка охнула, хватаясь за горло. Дышать стало нечем. Она хватала воздух. Но во рту появился странный, ни на что не похожий вкус. Ринка попыталась выковырять это нечто пальцами. Пыль? Труха? Зола?
Боже! В каком-то обрывке света она увидела, что вытаскивает изо рта и выплевывает землю. Её что, похоронили заживо? Где-то рядом услышала отхаркивание мамы и Виктории. Значит, они всё-таки живы? Но где они?
Это был не их уже ставший привычным подвал. Там — современный бетон, а здесь — старинные плиты, земляной пол. Столбы пыли кругом, будто тут только что вытрясли сотни мешков с землёй. Ну просто склеп какой-то! А может, так и есть — древний каменный мешок, о котором никто и не знает?! Но тогда и им отсюда не выбраться…
Мать застонала, и Рина кинулась к ней. Краем глаза увидела, как Виктория поднялась на карачки, пытаясь встать.
— Моя шуба! — простонала она.
Рина выплюнула остаток земли. Что творится? Они погибают, похороненные где-то заживо, а начальница убивается о своей белой шубе! Хотя теперь, конечно, не белой…
Вета уже перестала стонать и поглядела вполне осмысленно.
— Доченька, — прошептала она. — Доченька моя!
Мать прильнула к Рине. Господи! Неужели это возможно?! Неужели мама наконец всерьёз осознала, что у неё есть дочь? Или это просто испуг? Или ей что-то опять надо? Она же никогда не обнимала, не целовала Ринку, отмахиваясь: «Это телячьи нежности!» Да если бы Рина, уже став взрослой, не узнала, что Вета заводит любовников, она бы ни за что не поверила, что та способна обниматься и целоваться.
Но сейчас руки у мамы дрожали, когда она судорожно и неумело гладила Рину:
— Я как увидела того мальчика, как представила, что ты, моя девочка, можешь вот так, в одночасье, уйти от меня, так и поняла: ничего мне не надо в этой жизни — только чтобы ты была жива-здорова!
— Мама! — Рина не знала, что и сказать.
Всю жизнь она прожила с бабушкой и теперь испытывала абсолютно неприличное чувство радости оттого, что мама гладит её по плечу. Но ведь это ужасно — мамино чувство возникло из-за смерти того несчастного мальчика. Выходит, чьё-то несчастье даёт возможность для чьего-то счастья. И вот хотя сейчас они где-то погребены чуть не заживо, Рина улыбается… Кошмар! И Рина зарыдала.
Тогда бразды правления взяла Виктория:
— Прекратите лить слёзы! Надо выбираться. Не знаю, где мы, но лучше бы не здесь!
— А всё ты! — всхлипнула Вета. — Ты втравила нас в эту жуть. Мы сейчас выйдем! Освободимся! Как же! Вышли!
— Не кричи, — урезонила её Виктория. — Лучше подумаем, почему мы всё время попадаем куда-то не туда! Ал-Наг у меня на пальце. Но я ничего ему не говорила ни в прошлый раз, ни теперь. Он переносит нас сам. Но кто-то же отдаёт ему команды!
Ринка вспомнила. Когда они оказались рядом с пленником ЧК, она подумала: «Домой!» И куда они попали? В тот же дом Беллы, но только к хозяйке, звавшей всех: «Домой, домой!» То есть они попали на оклик Беллы в другом веке.
Второй раз испуганная Рина подумала: «Лучше вернуться обратно». И снова всё исполнилось? Выходит, они вернулись в тот же подвал — обратно. Но в какое время?!
— Думаю, перстень слышит наши мысли, — осторожно сказала Рина. — Я подумала: лучше вернуться обратно. А вы?
— Я подумала то же, — прошептала Вета.
— И я! — пробормотала Виктория.
— Так, может, перстень ни при чём? — бухнула Вета.
— Как ни при чём? — рявкнула Виктория. — Сама погляди — мы же видим друг друга, а сидим явно под землёй. Кто же освещает? Он — Ал-Наг!
И Виктория вытянула руку. Действительно, перстень на пальце давал тусклый свет, которого вполне хватало, чтобы видеть ближайшее окружение. Но Вета не согласилась:
— Может, он и светится, но наше тройное совпадение мыслей — это же явная цыганская магия! — Она повернулась к Ринке: — Уж ты-то должна знать! Неужели бабушка не говорила?
Ринка помотала головой. Виктория вскипела. Кажется, обиделась за кольцо.
— Говори толком! Я в магиях не Копенгаген!
— Как же так? — съязвила Вета. — Ты же Хранительница магического кольца!
— Мама, говори короче! — взмолилась Ринка. — Мы можем задохнуться!
— Короче, есть такое цыганское поверье: если трое, не сговариваясь, пожелают в один миг одно и то же, их желание исполнится. Вот мы и пожелали.
— Так давайте пожелаем выбраться отсюда! — Виктория схватила всех за руки. — Раз! Два! Желаем!
— Не получится! — оборвала её Вета. — Желания должны возникнуть спонтанно. Сговариваться нельзя.
Виктория отпустила их руки и завалилась на землю. Кажется, этот всплеск энтузиазма отнял у неё последние силы. Мать снова обняла Ринку:
— Помнишь, бабушка всегда говорила, что с нами ничего не случится? И точно! Я попадала в такие переплёты — но вот, видишь, живая. Мы выберемся. И ещё помянем бабушку.
Ринка вздрогнула. С ней ничего не случится — но так говорила не только бабушка, но и Доминик. Какая же она идиотка! Как могла она поверить Глебу, что Доминик напал на неё?! Он же сказал: никогда не обидит, даже не рассердится. Хотя, впрочем, чего сердиться на дуру? Забрать у неё нужный аграф — и дело с концом. Ну а потом зачем обижать? Убить, как он сказал, и всё.
