Елена Коровина - Черный Дракон
— Но куда? — испугалась Виктория.
— А никуда! — приняла решение Вета. — Запрёмся на засов. Они подумают, что просто комната закрыта. Впихнут его туда, где мы раньше сидели. Потом уйдут, мы и выберемся.
Виктория метнулась к двери и, навалившись всем весом, затолкала засов в паз. И вовремя — голоса с матом и всхлипыванием уже приближались. Вот они послышались рядом. Кто-то дёрнул дверь и опять выругался:
— Заперто!
Второй голос подсказал:
— Сюда!
Двое втащили свою жертву туда, где недавно сидели Рина с Ветой. И странное дело — стены подвала были толстенными, но голоса в соседней комнате оказались слышны.
Рина догадалась первой и прошептала:
— Где-то в стене щель, трещина или ещё что-то!
Дамы кинулись искать. Рина осмотрела то место, где стояла. И нашла!
Трещина шла понизу. Многого, ясно, не разглядишь. Но попытаться стоит. Жестом Рина показала, откуда звук. Виктория брезгливо подобрала подол своей белой шубки. Понятно, что не хотела изгваздать. Мать попыталась нагнуться, но покачала головой.
Рина, позабыв о чистоте дублёнки, бухнулась на пол. Но увидела опять же только две пары кирзовых сапог и пару башмаков на меху.
— Хочешь поговорить напоследок, у тебя пара минут! — И одна пара сапог повернулась к двери. — Только не думаю, что он расколется!
— Это уж я сам разберусь! — пробурчала вторая пара сапог.
Секунда, и дверь захлопнулась. Сапоги и ботинки остались одни.
— Лёня! Выслушай меня!
— Не подходи, иуда! — Башмаки отшатнулись. Видно, их обладатель отпрянул к стене. — Как ты мог, Гера! Мы с твоим отцом дружили сорок лет. Я качал тебя на руках. А помнишь, когда ты заболел и тебе понадобились дорогие лекарства, я вышел на сцену с температурой сорок? Потому что понимал — моя температура не идёт ни в какое сравнение с тем, что двадцатилетний взрослый парень заболел корью. Корь для взрослых почти смертельна!
— И все говорили, что ты играл замечательно. Себя превзошёл. А превзойти тебя, великого трагика Орлинского, практически невозможно.
— И вот ты предал меня! Ты!.. Сын моего старого друга. Мой самый преданный поклонник. Мальчик, которым я гордился и ради которого в последнее время жил. Ты втёрся в моё доверие, в мою жизнь, в мою карьеру. Разве не я уговорил дирекцию дать тебе первые роли, когда узнал, что ты не хочешь быть историком, как твой отец, а мечтаешь о сценической славе?!
— Да, — процедили сапоги. — Ты добыл мне роли героев-любовников. Отчего нет? Был же я твоим любовником в жизни…
— Да как ты можешь?! Не ты ли рыдал у меня в гримёрной оттого, что я не уделяю тебе внимания?! До тебя мне и в голову не приходило глядеть на мальчиков. Ты был у меня первым!
— А ты у меня! — Сапоги приблизились к башмакам. — Мы стали судьбой друг друга. Лёня, я всегда считал тебя главным трагиком России. Ты лучший Гамлет вот уже двадцать лет. И тебе не надо переходить ни к Отелло, ни тем более к королю Лиру. Ты не стареешь, Лёня. Ты вечно молод.
— Потому что я молод душой. И сцена даёт мне…
— Полно, Лёня! Я-то знаю, что тебе даёт молодость. Кольцо, которое ты прячешь от всех. И прячешь здесь, в этой усадьбе. Не знаю, как оно попало к тебе ещё в прошлом веке. Но знаю, что и в нынешнем 1921 году ты ни на йоту не постарел. Хотя твой друг, мой отец, умер от дряхлости уже пять лет назад.
— Глупости! Глупости! — свистяще зашептали башмаки. — Я просто гениальный актёр. Старость не поспевает за мной.
— Не важно, Лёня! У каждого личные счета в банке времени. Но я по-прежнему готов положить за тебя жизнь. За великого трагика Леонида Орлинского. Разве ты забыл, что я уже много лет храню тайну смерти твоего сына? Это ли не лучшее доказательство того, как я тебе предан?
— Какой тайны, побойся Бога! — Ботинки помялись на месте. — Никакой тайны нет и не было. Один жуткий несчастный случай.
— А я часто его вспоминаю. Думаю о справедливости.
— И поэтому ты переметнулся на сторону новой власти? Пошёл искать справедливость? Но у кого?! Это же сплошное отребье. Да ни один настоящий рабочий не одобряет их действий. А что они делают с крестьянами? Продразвёрстки, вечные изымания несправедливо нажитого?! А эта борьба с контрреволюцией и саботажем? Кто саботажник? Наш друг Коля Гумилёв?! Блестящий русский поэт — а его расстреляли в августе как врага народа. И ты с ними, в их ЧК?! Как это могло случиться, Гера?!
— Хватит! — Сапоги топнули в сердцах. — У нас нет времени. Думаешь, зачем я здесь? Только чтобы спасти тебя, Лёня! Мне пришлось рисковать, пробивая возможность попасть в группу к этому типу Игнатову. Он тут большая шишка. Но и пройда отчаянная. Знаешь, как его зовут прямо в глаза? Убийца врагов революции. И он гордится этим. Но только он не дурак. Думаю, он прознал о твоём кольце. О том, что ты его в этом доме прячешь, вот и привёз тебя сюда. Понял, что кольцо — его единственная охранная грамота. Ведь для таких, как он, пуля всегда найдётся. Не враги, так свои в расход пустят. Вот он и хочет обезопаситься. Но мы его переиграем. Сделаем так. Ты скажи, где спрятал кольцо. Я найду и покажу ему. Но дальше всё будет по-нашему. Мне придётся его убить. Впрочем, я сделаю это с удовольствием. А пока меня не будет, ты просмотри вот эти бумаги. Это разрешение на выезд тебе и мне. Якобы по делам ВЧК. Заучи свои новые фамилию, имя, отчество. Название отдела, где мы работаем. Тут список товарищей, кто за нас поручился. Всё это могут проверять по дороге. Затверди, как «Отче наш». Впрочем, у тебя же актёрская память.
Послышалось шуршание бумаг.
— Говори скорей, где кольцо?
Послышался шёпот и всхлип:
— Ты только не обмани меня, Гера!..
Стукнула дверь. Пробежали торопливые шаги. В соседней комнате, уже не стесняясь, заплакал великий трагик Орлинский.
— Ой, девочки! — судорожно вздохнула в углу Виктория. — Игнатов — это ведь мой прапрадед. И кольцо — вот оно.
Виктория вытянула руку. Ал-Наг мерцал отвратительным светом.
— Как же он его найдёт, если перстень тут? — фыркнула Вета. — Ох, и втянула ты нас, дамочка, в историю! А если кольцо пропадёт, как мы вообще из этого времени выберемся?! Какой тут год?
— Тысяча девятьсот двадцать первый! — буркнула Рина. — Зима. Декабрь, наверное, как и у нас, в 2012 году.
— И что же нам делать?! — плаксиво прошептала Виктория.
До неё начинал доходить весь ужас положения.
И тут ожила Ветка:
— Не знаю как и что, но ты нас отсюда выведешь! У меня там Лёнчик остался. Давай командуй своему перстню! Как сюда нас втянул, так пусть и обратно вытянет!
И Ветка ухватилась за полу Викочкиной шубки. Раздался треск. Виктория отскочила, но её шуба оказалась цела.
— Это на улице! — выдохнула Рина. — Стреляют!
И снова раздалась пальба.
— А вдруг этого Игнатова действительно убили! — чуть не в голос взвыла Виктория. — Ведь тогда я запросто могу не родиться на свет.
— Молчать! — цыкнула Вета. — Дверь!
И действительно, стало слышно, что внешняя тяжёлая дверь подвала опять открывается. Рина съёжилась. Если войдёт Игнатов, значит, он убил этого Геру, неудавшегося историка и актёра, а теперь и покойного члена ВЧК. Значит, трагик Орлинский обречён. Но если войдёт Гера — что будет? Вдруг Виктория Викторовна исчезнет на глазах? И тогда они с мамой вообще не выберутся ни из этого времени, ни из этого подвала. Ведь у них уже не будет кольца Виктории.
Ринка схватила маму и начальницу за руки и, не медля ни секунды, подумала только об одном:
«Домой!»
Или она подумала о Доминике? Доминик — дом…
Всю троицу тряхнуло. Ринка вцепилась в руки спутниц мёртвой хваткой. Вокруг разлился туман. В голове противнейшим образом завизжал комар. И всё стабилизировалось.
Рина открыла глаза. Опять всё то же. Они по-прежнему стояли в том же подвале. Только за дверью раздавались чьи-то весёлые голоса. Кто-то стучал в дверь и вопил подвыпившим женским голосом:
— Домой! Давно пора домой! Выходите же! Чего заперлись? Пойдёмте откушать чаю. А потом и фейерверк будет. А после трагик Орлинский обещал прочесть сонеты Шекспира. Правда, Лёнчик?
И уже знакомый голос Лёнчика ответил:
— Как скажет прекрасная хозяйка! Приказывайте, моя госпожа!
И капризный голос хозяйки подтвердил:
— Приказываю! Читайте!
— Нет, нет! — закричал какой-то мужчина. — Не в подвале же! Потом! Вот откушаем чаю, полюбуемся на огненные знамения, тогда и стихи послушаем.
В дверь снова заколотили:
— Да выходите же! Пора!
Рина посмотрела на спутниц:
— Может, и вправду — пора! Выйдем?
— Хуже не будет! — проговорила Вета.
— Раз мы ускользнули от ЧК, — возбуждённо проговорила Виктория, — и я жива, значит, мой предок всё же получил кольцо.
— Свезло тебе, подруга! — рявкнула Вета. — Твой прапра убил Орлинского и его дружка Геру!
