J.M. - Ад Лабрисфорта
И к чему же теперь нужно приготовиться? К появлению Минотавра? И ни одной Ариадны на тысячу километров вокруг...
Коридоры, коридоры. Некоторые ведут под небольшим углом вверх, другие, наоборот, понижаются. Одни расположены прямо, другие извиваются, как щупальца гигантского спрута. Их сотни... тысячи... бесконечное множество.
Здесь тяжело было дышать. Стены словно придавливали к земле. Но Уэсли шел и шел, попадая все в новые и новые тупики. Поворачивал назад, искал другие тоннели... и снова приходил в тупики.
Западня... Отсюда не выбраться.
Вот очередной "слепой", заканчивающийся глухой стеной коридор. Уэсли хотел уже повернуть обратно, но вдруг разглядел в углу что-то... кого-то. Там сидел человек. Человек очень маленького роста. Или... неужели ребенок?
Да, это был ребенок. Темнокожий мальчик лет десяти. Обхватив руками подтянутые к подбородку колени, он смотрел в пол перед собой. Но когда Уэсли приблизился, мальчик поднял лицо и взглянул на него... взглянул светлыми, голубыми глазами. И почему-то видеть этот взгляд было хуже, намного хуже, чем всех тех чудовищ, которые промелькнули перед глазами Флэша в прошлой параллели Лабрисфорта.
- Я долго ждал, когда ты придешь, - сказал мальчик. В его голосе прозвучали тоскливые ноты. - Теперь мне хотя бы есть с кем поговорить.
- Почему ты здесь? - спросил Уэсли, сам того не желая. Его голосом как будто управлял кто-то посторонний.
- Я здесь живу.
- Но разве здесь твое место?
- Когда-то оно было не здесь. Среди людей... среди других детей... Но потом утонула девочка, и я больше не смог там жить. Я ушел.
- Почему?
- Потому что там слишком тяжело. Слишком много жестокости, ненависти и страха.
Уэсли вздрогнул. На секунду ему показалось, что с ним говорит вовсе не ребенок, а одно из отвратительных порождений Лабрисфорта, напялившее на себя маску мальчишки. И оно издевается, произнося вслух его, Флэша, собственные мысли. И вот сейчас сбросит свою личину и рассмеется ехидным смехом... Но этого не произошло. Ребенок остался ребенком, который продолжал говорить:
- Там живут люди, обычные люди, неплохие люди... Но часто они сами не замечают, как причиняют боль другим. Но их злоба делает свое дело. Она разъедает реальности, она просачивается сквозь миры... И собирается в пропастях, в глубоких-глубоких озерах тьмы.
- В пропастях? Таких как Лабрисфорт?
- Да. Тьма собирается, и становится живой. Ее источник - люди там, наверху... Но здесь она живет уже сама по себе. Живет и набирает силу. И возвращается к тем, кто ее породил. И превращает в своих рабов.
- Но если ты знаешь все это, почему не стал сопротивляться тьме?
- Это невозможно. - Снова в интонации мальчика послышалась печаль, какой просто не должно быть в голосе ребенка.
- Почему? Люди совершают и добрые поступки. Они тоже должны что-то значить...
- Я ничего не знаю об этом, - безучастно пожал плечами маленький собеседник Уэсли. И добавил с неожиданным нажимом: - И ты тоже не знаешь.
- Неправда, - возразил Уэсли. - Ну, подумай: если тьма существует - должен существовать и свет. И он может бороться с тьмой.
- Бороться? Нет, - тут же откликнулся мальчишка. - Не может. Бабочка не сможет летать, если у нее крылья только справа, или только слева.
- Ладно... Но ты-то зачем ушел жить в эту пропасть?
- А зачем дожидаться, когда в нее рухнет все? - вопросом на вопрос ответил он.
- Но ведь пока этот момент еще не наступил. А ты все время сидишь здесь, и не видишь ничего другого...
- Нет, вижу иногда. Иногда, очень редко, я ухожу отсюда. И где-нибудь гуляю. Или рисую... на стенах, или на чем-нибудь еще. Но потом возвращаюсь. А ты лучше сядь, отдохни. Здесь тяжело стоять.
- Нет, мне нужно идти. - Уэсли сделал шаг назад. Мальчик ничего не сказал, только снова покачал головой с обреченным видом - и отвел взгляд.
Вот в чем опасность лабиринта. Здесь не будут нападать, не будут бить и рвать когтями. Здешняя безликая сила заставляет повиноваться иначе. Она вызывает чувство безысходности и бесконечной усталости, принуждает сесть, застыть неподвижно и не двигаться с места. Остаться тут навсегда.
Ну уж нет. В отличие от мальчишки, Уэсли не собирался становится жителем лабиринта. Заставляют сесть? Значит, надо бежать.
Развернувшись, Флэш со всех ног пустился по коридору. В тот же момент каменные стены лабиринта точно ожили - заблестели влажно, и вроде бы даже задвигались. По ним побежали волны, как по водной глади в ветреную погоду. Не коридоры - внутренности какого-то чудовищного организма...
Ходы оставались все такими же узкими. Ужасные превращения происходили в каком-нибудь полуметре от лица Уэсли. В неживом проступало живое, но, так и не достигнув состояния настоящей жизни, застывало на стадии отвратительного вечно голодного полусуществования.
А потом на стенах начали проступать лица. Сначала неясными бледными пятнами, затем все четче... Провалы ртов выкрикивали что-то на разных языках, и только часть из этих языков принадлежала человеческому миру. И только некоторые лица напоминали человеческие...
Бежать здесь было раз в десять тяжелее, чем обычно. К каждой ноге словно привязано по чугунной гире. Легкие Уэсли готовы были разорваться от напряжения, сердце стучало как сумасшедшее.
Иногда впереди из ниоткуда возникали фигуры каких-то мужчин и женщин - одни из них казались смутно знакомыми, другие - совершенно чужими. И все они шептали в один голос: "Остановись... Остановись, останься, отдохни..." И шепот становился грохотом, и гулко разносится по тоннелям.
Как же хочется последовать этому призыву... Остановиться, отдышаться, и...
Нет. Нет, нет, нельзя.
Уэсли бежал - а люди не думала отступать с его дороги. Каждый раз казалось, что столкновение с ними неизбежно. Но каждый раз его не происходило. Они оказывались не более чем туманом, призрачными бестелесными образами.
Целую вечность продолжалась гонка по лабиринту. По лабиринту-миру, пронизывающему землю и небо, не имеющему ни начала, ни конца. По лабиринту, стремящемуся к отрицательной бесконечности.
Лабиринт. Лабиринт. Лабиринт.
...Лишь очутившись в своей камере, Уэсли понял, что бежать больше не нужно.
Побег?
В последующие два дня Уэсли не предпринимал ничего, и ничего не происходило. Точнее, почти ничего. Только увеличивалась после каждой кормежки куча объедков на бумажной подложке.
А в пятницу, девятого сентября, он решил, что план пора привести в исполнение. С него хватит. Пусть два оставшихся мира катятся к чертям. Ему совсем не улыбалось сразу после них загреметь в одиннадцатый.
Зря он тогда обозвал этого несчастного, Грэга, трусом. Тот был прав: отсюда надо бежать как можно быстрее. В лабрисфортских мирах не найти ответа - как бороться с Лабрисфортом. В них лишь увязаешь все глубже, точно в болоте. Шанс для борьбы появится, только если Уэсли выберется отсюда. Тогда можно будет все обдумать... И, возможно, в голову придут какие-то дельные мысли. Но здесь и сейчас не место и не время изображать героя.
В два часа дня, как обычно, принесли обед. Уэсли, постаравшись не привлечь ненужного внимания Оллза, вывалил всю еду в унитаз. Надо действовать быстрее... Через несколько минут посуду заберут, а ложкой, как-никак, удобнее, чем руками...
Происхождение скопившейся на туалетной бумаге массы постороннему человеку показалось бы весьма сомнительным. Ее и первоначально-то можно было назвать пищей с большой натяжкой, а теперь она еще и позеленела от плесени и отвратительно воняла. Черт... Одно дело - планировать, и совсем другое - на деле затолкать в себя такую мерзость.
Но надзиратели вот-вот вернуться за посудой...
"Только бы не стошнило раньше времени" - с этой мыслью Флэш стряхнул в тарелку горку липкой дряни, мужественно воткнул в нее ложку и, зачерпнув с верхом, проглотил. Комок проскользнул по пищеводу, но, оказавшись в желудке, отчаянно запросился обратно. Нет, этого никак нельзя... Уэсли сделал глоток воды и, собрав волю в кулак, принялся методично уничтожать серо-зеленую субстанцию. Подчистив последнее, залпом выпил еще воды. В этот момент в коридоре раздались шаги. Флэш скомкал грязные листы и бросил в угол. Когда надзиратели подошли, он, как полагается, вернул посуду.
Желудок продолжал делать попытки избавиться от наполнившей его заплесневелой отравы. Флэш решил не рисковать и не делать лишних движений, а спокойно полежать на кровати.
Он лежал с закрытыми глазами и ждал. Ждал, когда зараза проникнет в кровь и наступит настоящее отравление.
Вынужденное бездействие, как обычно бывает, породило множество сомнений. Вдруг он будет чувствовать себя слишком плохо? Вдруг надзиратели решат с ним не возиться? Вдруг никакой вентиляционной решетки вообще нет?
Не думать. Не думать обо всем этом. Не думать ни о чем... Дело начато.
