Анна Кочубей - Северный ветер
— Правильно сделала, Алис. Теперь я знаю, куда смотреть, а то глаза разбегались.
Лето иронизировал — узкий пояс от платья мало что скрывал. Вернулся архонт, вытирая об себя руки. Он все слышал.
— Нет, Загорелая шея, ты ошибаешься. Она не глупа и на нас не запала, просто решила практично обсохнуть. Твоя подружка — самовлюбленное создание, испорченное вниманием мужчин и сознанием своей физической силы. Она уже пожалела, что покинула город: госпожа Вейс думала, что за стенами Дорина ее ждет верный конь, сияющий меч и трепет простых смертных, а на деле встретила ненависть и неблагодарность и слегка растерялась. Алиссен «мечтала повидать мир», но обнаружила, что он не спешит предложить смену белья по первому требованию, портит обувь и путает волосы, короче, мир гаже и прозаичнее, чем выглядел с подоконника. Но то, что она не рыдает, а ведет себя с непринужденным бесстыдством, лично мне внушает определенные надежды.
Лето засмеялся, а на щеках Алиссен появились красные пятна.
— Вы мне оба нужны, как рыбьи кости в мясном бульоне! — в запальчивости она повторила одну из пословиц своего дяди, поздно поняв, что так стало еще забавнее.
— Я такого блюда сроду не пробовал, — хмыкнул Моргват, — а что так воняет?
— Ты на что намекаешь?
— На то, что у тебя лещ сгорел, барышня! Посмотри на нас со стороны и пойми разницу: Лето — скиталец по призванию, ему плевать, есть у него крыша над головой или нет; ты привыкла возвращаться домой, что бы не случилось, а я умею приспосабливаться, поэтому всегда буду в лучшем положении, чем вы. Как сейчас. Быть или не быть бродягой — твой выбор. Не хочешь — не будь. Кстати, ты обещала исполнять мои желания. У меня появилось одно весьма забавное. Иди сюда.
— И ты ему наобещала такое? Вот ты дала маху, Алис! Не так уж он сгорел, скорее поджарился. Мне сойдет.
Лето стащил рыбу с решетки и занялся ей вплотную. Девушка никуда не убежит, а еда остыть может.
— Но я не хочу! — Алиссен оглянулась на платье, будто мокрый наряд мог ей помочь.
— Чего ты не хочешь?
— Этого!
— А конкретнее?
— Тебя!
— А разве я себя тебе предлагал?! Ну и фантазии! Хочешь сыграть в игру «казнить нельзя помиловать»? Знаете, что это?
С этими словами Моргват вынул гранитный шар из торбы.
— В жизни скучнее камня не видел, — признался Лето, выбрасывая хвост рыбины себе за спину.
Но Алиссен неожиданно покорно присела рядом с архонтом и положила шар к себе на колени.
— Держи двумя руками и засвети их. Бережно и осторожно, а не так, как в первый раз! — учил Моргват, — ты кошек любишь?
— Я люблю, — ответил Лето.
Подсвечиваясь синей магией архонта, гранитная оболочка шара медленно теряла плотность и фактуру. Вот она стала полупрозрачной, потом подернулась рябью и исчезла. Алиссен держала в руках не камень, а загадочную живую сферу!
— О! Вот это да! — выдохнула она с неподдельным восхищением.
Алиссен никогда прежде не видела моря, она и представить себе не могла, что оно настолько неистовое и прекрасное! Стихия была совсем рядом, казалось, что белесые молнии, пронзающие свинец туч, могут ударить в песок Ракхайна, а не в бушующую воду океана, порывы ледяного ветра дышат в лицо, а на губах оседают соленые брызги. Алиссен почувствовала себя внутри сферы, наедине с ураганом. Завороженная его силой, она наклонялась все ближе, пока Моргват не разжал ее руки, мягко отведя в стороны. Сфера потухла, став каменной и неинтересной.
— Такой шторм с грозой — верная смерть, — тихо произнес Лето, думая о чем-то своем, — а море-то северное, зимнее. Где-нибудь у Асгара или Эдельса. Я бывал там однажды…
— Что это за магия? Я чувствую, как кто-то живой злится, страдает, надеется. Он такой же сильный, как ветер, но не может вырваться из своей тюрьмы. Почему ему так плохо, Моргват? Как его оттуда выпустить? — волновалась Алиссен, снова протягивая руки к сфере, — отдай его мне!
Архонт отрицательно покачал головой и бережно убрал шар в сумку.
— Так ты тоже решила, что это «он», а не «она»? И хочешь освободить живую магию, а не убить ее? Почему бы нам не разбить сферу вдребезги, не уничтожить? — зачем-то допытывался Моргват.
— Странное ты спрашиваешь!
— Просто любопытно.
— К примеру, мне нравится Лето, не буду же я его убивать?
— Ой, спасибо! — вставил аквилеец, — ты меня мощно успокоила, подруга!
— Или я бы владела драгоценным камнем, очень ценным и красивым, стала бы я его разбивать? Конечно, нет!
— Ты бы его продала, — засмеялся Лето.
— А вот и неправда! Я бы его носила с собой и любовалась!
Моргват хмыкнул: именно так он и поступал, таская сферу с душой Урагана по дорогам Эймара и заглядывая внутрь вечерами.
— Нитки в боковом кармане сумки, гребень тоже где-то там завалялся. Приведи себя в порядок, а потом я скажу, что ты видела в сфере, так и быть. За страстный поцелуй. Или за два.
— Я лучше поцелую Лето или жабу!
— Отлично, сойдемся на жабе. Я сам тебе ее поймаю, — пообещал Моргват.
— Для тебя что я, что жаба — одинаково?!
Пораженный Лето перестал жевать. Алиссен занялась починкой платья, повернувшись к спутникам спиной.
* * *«Милая моя доченька!» Больше Алиссен не смогла прочитать ни слова: строчки расплылись и запрыгали перед глазами. Никто не называл девушку вот так уже одиннадцать лет. Алиссен не забыла мать, но ее образ хранился в самом дальнем углу ее сознания за пыльной занавеской, — так было проще. А сердце день за днем, год за годом одевалось в броню цинизма и поверхностной, легкой лжи. В этом был виноват и дядя Вальтер, с философией «не обманешь — не продашь», и магия архонта, грозящая разоблачением, да и сама природа девушки: Алиссен любила игру, как состояние души, как образ жизни, как вкуснейшее лекарство от скуки. И в этом бесконечном спектакле она являлась самой красивой, любимой, самой лучшей куклой из всех игрушек, придуманных Создателем.
Она уронила письмо на колени и украдкой оглядела своих спутников. Лето спал, укрытый курткой сира Анвелла, — это архонт без особого труда помог ему избавиться от предрассудков. Моргват сидел, обняв руками колени и положив на них голову. Было неясно — бодрствует он или тоже видит сны. Баржа догорала. Ее обглоданный остов иногда подсвечивался красноватыми всполохами у бортов, съеденных пламенем не полностью. Стояла глубокая, тихая ночь. Над головой высыпали звезды, ворковал Ракхайн, кроткий, удовлетворенный жертвами.
Алиссен смахнула слезы и прочла письмо от начала до конца:
«Милая моя доченька! От Эстариса до Дорина путь неблизкий, и я не успею приехать к твоему совершеннолетию в августе, поэтому пишу это письмо заранее. Скоро ты станешь совсем взрослая, самостоятельная девушка, и тебе предстоит сделать нелегкий выбор: остаться с дядей или отправиться со мной в путешествие. Не в Аквилею, а в другую страну, Алиссен. Ты, наверное, удивлялась, зачем я так часто навещаю наших приморских родственников? Я езжу не к ним, доченька. От границы до Харстана морем — рукой подать, и, хотя этот путь опасен, я рискую ради встречи с твоим отцом. Его имя — Саттар хар Ами, мы женаты по законам Хармы, а ты — наша дочь. В Эймаре брак с харматанцем не имеет силы, более того, такой союз в нынешние времена могут расценить, как измену. Я лишена наследства в Дорине, но ты, достигнув восемнадцатилетия, вступишь в долю с Вальтером на землю и дом, а после его смерти получишь право распоряжаться всем имуществом. Я расскажу подробности, когда вернусь. Не ругайся с дядей, он неплохой человек, я иногда сама удивляюсь, как вы похожи. Целую, Адда хар Ами, твоя мать».
Слезы высохли. Алиссен хотелось выть, а не плакать. Или кусать локти от бессилия. Письмо не было прощальным, оно оказалось деловым. Адда Вейс. Адда хар Ами… Ее мать не собиралась умирать, не завещала вечную любовь, не благословляла и не давала советов, как жить дальше, но тайна, которую она поведала, объясняла очень многое. Стали понятны грязные намеки дяди и его злость: племянница являлась совладельцем дома и лавки, а не бесправной нахлебницей, как он всегда представлял! «Меня одиннадцать лет тыкали носом, что я „харматанское отродье“ и „никто“! Старик все прекрасно знал! Мне нужны были деньги? Я могла продать свою часть и уехать! Но стало поздно, когда все узнали, что я — архонт!»
Алиссен скомкала бумагу и бросила в костер, но тут же вскочила и выхватила ее из пламени. Что она делает! Это же письмо от мамы! Адда Вейс уехала в Аквилею весной 3213 года, накануне совершеннолетия дочери, лета скверны, уничтожившего половину города и обращения Алиссен в архонты, но так и не вернулась. Вальтер искал сестру, он объехал все южное побережье, но Адда бесследно исчезла. «Если бы мать была жива, она бы не молчала столько лет», — подумала Алиссен, — «я так и не узнаю, что случилось. А письмо надо уничтожить: оно рассказывает, кто я и откуда, и даже не будь я архонтом, я могу попасть в тюрьму за то, кем являюсь».
