Зазеркалье. Записки психиатра - Наталия Юрьевна Вико
– О чем шумим сегодня? – спросила его вполголоса.
– Видите ли, Александра, – наклонившись к ее уху, глубокомысленно начал Сергей, который, по его же собственным словам, как будущий юрист отвечал на вопросы не потому, что знал ответы, а потому, что его спрашивали, – как бы это покороче сформулировать. Шумим о христианстве и гностицизме. Сегодняшняя первая битва разыгралась прямо с марша, – продемонстрировал он знание терминологии, видимо, полученное на военной кафедре. – Докладчик неосторожно заявил, – Сергей наморщил лоб и будто включил на воспроизведение звукозаписывающее устройство – память у него была феноменальная, – что «люди с сильным умом были отторгнуты от христианства, с одной стороны, примитивностью религиозных идей, предлагаемых церковью, с другой – теми противоречиями, которыми изобилуют авторитетные писания, и такими взглядами на Бога, человека и Вселенную, которые не приемлемы для развитого интеллекта». А потом еще, – он беззлобно улыбнулся, – уж очень круто по церковным догматам прошелся. Говорит: «Да велика ли разница для христианина, в какую сторону крестным ходом ходить – по ходу солнца, как старообрядцы, или навстречу ему? Или как креститься – слева направо или справа налево? Одним перстом, двумя или тремя? У всех христиан символ веры один – крест! А перекрестие – канал общения с Творцом». В общем, христиане всех стран, соединяйтесь! – негромко засмеялся он, но затих под взглядом лектора, брошенным в его сторону. – Некоторые соединяться не захотели и сразу покинули зал, – шепотом закончил он пояснения.
Александра огляделась. Публика, как всегда, собралась разнородная, хотя лектор, мужчина средних лет с профессорской бородкой, похоже, был хорошо известен большинству присутствующих, которые пришли сюда пообщаться с одним из тех, кто с удивительной для ученого мира легкостью и щедростью, похожей на расточительность, разбрасывал неожиданные, порою шокирующие сведения, заставляющие по-новому взглянуть на, казалось бы, хорошо известные факты и события.
– Таким образом, – лектор, оглядел аудиторию поверх очков с толстыми стеклами, – никогда не существовал монолит под названием «христианство». Но когда мы говорим о множестве разновидностей раннего христианства, в первую очередь о христианстве гностическом, особо подчеркиваем, что в тот период продолжала достаточно свободно развиваться философская мысль, не чуравшаяся знаний из древних, отнюдь не примитивных религиозных культов, в том числе герметической религии Древнего Египта.
Александра уселась поудобнее.
– Вот мы и подошли наконец к теме гносиса и гностицизма, – сказал лектор, видимо, подразумевая, что все сказанное до того было лишь разминкой. – Что означает слово «гносис»? – задал он вопрос. – По-гречески «гносис» означает «знание» или «понимание» и подразумевает духовное или научное прозрение. Но обычно это слово употребляют применительно к духовным учениям, процветавшим в самом начале эры христианства. В таком контексте обозначалось спасительное духовное знание, как правило, тайное или эзотерическое, открывающее душе ее истинное происхождение и предназначение. Слово «гносис» появляется и в Новом Завете, и Павел, первый новозаветный писатель, пишет о гносисе как об одном из духовных даров. Термин «гностицизм», обозначающий общее движение на пути прозрения, появился лишь в восемнадцатом веке. В гностической теме мир света, пробуждения души и знания противопоставляется миру тьмы, сна души, забвения и материи. В этой связи неплохо было бы вспомнить об алхимии, но это тема для отдельного разговора.
В сумочке Александры завибрировал мобильник. Она сдвинула крышку и посмотрела на экран.
«Все мужики – козлы! – сообщила эсэмэска. – Позвони».
«Ленка», – поняла она и усмехнулась, предчувствуя неизбежное сладкое самоистязание от предстоящего разговора. С Ленкой, когда-то эффектной, по-кошачьи грациозной, кареглазой девицей, а ныне сильно располневшей дамой с двойным подбородком и скептическим взглядом на жизнь, отравленную существованием таких «козлов», как бывший муж, они познакомились много лет назад. Точнее, их познакомил тот самый «козел», который, понятно, тогда еще таковым не назывался. Напротив, красавец-культурист с бархатисто-ласковым голосом, всегда в расстегнутой почти до пояса рубашке с коротким рукавом, обнажавшей его накачанные грудные мышцы и бицепсы, был похож на античную музейную скульптуру, на которую по недосмотру надели брюки. Впрочем, нет, скорее на аппетитную, намазанную медом булочку, вокруг которой роились бывшие, нынешние и будущие поклонницы. Александра усмехнулась и даже встряхнула головой, чтобы отогнать воспоминания и заставить мысли вернуться в настоящее.
– …Одни люди, – продолжал лектор, – как в античные времена, заняты неустанной погоней за деньгами, престижем и властью, не задумываясь о том, что придает жизни ее истинный смысл. Но во всякую эпоху находятся такие, которым мало одной видимости – они стремятся проникнуть в самое сердце реальности. В отличие от нас, в большинстве своем оценивающих все вокруг себя в духе традиционного антагонистического дуализма…
– Который люди, собственно, и назвали «диаволом», – небрежно сказал Сережа, то ли размышляя вслух, то ли демонстрируя эрудицию перед ней.
– …то есть все попарно: черное и белое, он и она, правильно и неправильно, добро и зло, – продолжил лектор, бросив удивленный, но одобрительный взгляд в сторону Сергея, – гностики были выше примитивного дуализма и выделяли три рода людей: «перстный», что означает вещественный или материальный… Вспомните в этой связи пушкинские строки про «наперсников разврата», – он сделал паузу и оглядел аудиторию. – Какое изумительно точное употребление слова! – воскликнул с восторгом. – Другой род – «душевный», он же психический, третий – «духовный», или, как они его еще называли, пневматический.
Сережа неожиданно хмыкнул. Видимо, слово «пневматический» у него вызывало другие ассоциации.
– Гностики считали, что душевный род может стремиться либо к духовному, либо к материальному, – лектор сделал паузу, давая время всем оценить сказанное. – Если выбирает духовное – спасется, если вещественное – уподобится перстному роду, пребывающему во тьме кромешной, в полном неведении относительно высшей реальности. В область же божественного бытия без потерь возвратиться могут только пневматики…
«Люди перстные, душевные и духовные. Неплохо!» – подумала Александра, мысленно пополняя собранную в «Артефакте» коллекцию дефиниций. «Люди быта и люди жизни», «люди материальные и люди духовные», «люди горизонтальные и люди вертикальные», «люди низкочастотные и люди высокочастотные» – количество уже известных ей определений, подчеркивающих разницу, было велико. В отличие от привычного для нее профессионального деления людей на больных, здоровых и относительно здоровых эти определения почти непреодолимым барьером разделяли людей на две группы, как жителей разных планет. Но все они действительно были как «черное» и «белое», как «да» и «нет», в них отсутствовало промежуточное
