Зазеркалье. Записки психиатра - Наталия Юрьевна Вико
– Довольно браниться, Саша, – Соловьев привалился к подоконнику. – Ты же знаешь, я не без странностей, – добродушно улыбнулся он, обнаружив ранние морщинки в уголках глаз. – Но делаю это специально для женского полу, чтоб привлечь их внимание, – почти весело посмотрел на приятеля. – Видел там, в зале, одна-единственная особа этого самого пола? В темно-зеленом платье, рыженькая? Конопушечки здесь, здесь… – принялся быстро тыкать себя пальцем в лицо, шею, руки и грудь.
– Как это ты под платьем разглядел-то? – развеселился Ревзин.
– А у меня образное мышление хорошо развито! – засмеялся Соловьев, но вдруг оборвал смех, услышав бой часов. – Сколько пробило? – нахмурился он, будто не поверил.
– Шесть.
– Да неужто шесть? – изумился он. – Ничего себе я заработался! Опять, понимаешь ли, «автоматическое письмо» на меня опрокинулось.
– Не только письмо автоматическое, но и значки я у тебя в тетради краем глаза углядел, – Ревзин глянул вопросительно. – Сейчас не хочу докучать расспросами, но… что за значки там у тебя в тексте? Шифр какой?
– Да-да, значки… Понимаешь, – Соловьев оживился, – в прошлый раз тоже много знаков было… и символов… И вот что интересно, безо всякого с моей стороны ожидания я обнаружил, что они восходят ни много ни мало к традициям герметической египетской религии.
– Так ты считаешь герметизм египетской религией? – поинтересовался Ревзин.
– Пару раз даже упоминание было имени ее основателя Гермеса Трисмегиста, или Трижды Величайшего. Он, кстати, ко мне сегодня приходил, – сказал Соловьев вполголоса, подавшись к приятелю.
– Гермес? В библиотеку? – невозмутимо уточнил Ревзин, пряча улыбку.
Соловьев не успел ответить, потому что из читального зала вышла мисс Литтл и направилась к ним. Лицо ее, видимо, с целью скрыть багровые пятна, выступившие от волнения, было обильно присыпано пудрой, что в сочетании с высокой прической и открытым лбом придавало ей сходство с королевской особой.
– Господа, изволите ли вы продолжать занятия или на сегодня уже достаточно? – спросила она, многозначительно посмотрев на Соловьева.
– Да-да, дорогая мисс Литтл, – смущенно улыбнулся тот, – уж, пожалуй, довольно на сегодня. Благодарю вас. Книги оставьте на мое имя, я еще с ними завтра поработаю. Подожди минутку внизу, я только тетрадь возьму и вещи, – попросил он приятеля и направился в читальный зал.
Через полчаса Ревзин, поднявшись по лестнице, обнаружил Соловьева сидящим на верхней ступеньке с открытой тетрадью в руках.
– Ой, Саша! – радостно воскликнул тот, поднимаясь. – Я только на минутку присел.
– Да ладно, чего уж там, – снисходительно улыбнулся Ревзин. – Говорил же я тебе, что Библиотека Британского музея как ловушка. Кстати, как думаешь, Владимир, лет этак через сто – сто пятьдесят потомки, верно, будут снисходительно посмеиваться над нашими духовными исканиями и иллюзиями?
– Над техническими достижениями, может, и будут, а что же касаемо души… – Соловьев задумался. – Вечное не устаревает. Дай-то им бог до позабытых высот древней философской мысли подняться, к коим мы сейчас заново притрагиваемся…
* * *Клуб «Артефакт», куда приехала Александра, обосновался в уютном московском переулке в обветшавшей снаружи, но вполне сохранившейся внутри исторической постройке, в которой в советские времена располагалось общество то ли трезвости, то ли научного атеизма. А может, и оба вместе, потому как неизвестно, что тогда было важнее для человека новой исторической общности – не пить или не верить в Бога. Старинный особнячок неведомым образом укрылся от зорких глаз городских чиновников, жадных до всего муниципального недвижимого имущества, как по мановению волшебной палочки превращавшегося в иномарки, породистых жеребцов, предметы роскоши и иные милые вещицы, способные порадовать глаз и скрасить скучную, монотонную и низкооплачиваемую службу на благо вечно недовольных жителей города. На самом деле никто точно ничего не знал. Поговаривали даже о том, что, по указанию некой жены некого высокопоставленного лица, строение было зарезервировано карандашной галочкой в обширном списке городской недвижимости и в результате даже не включено в городской реестр. А может, просто номер перепутали. В адресный реестр внесли один, а на дом повесили табличку с другим. Разве ж уследишь за всем в таком большом хозяйстве? А потом супруга этого самого лица, закрутившись в вечной женской суете и хлопотах по бизнесу, вроде как потеряла интерес к объекту. Но ведь кто знает этих женщин? Сегодня потеряла, а завтра снова найдет и строго спросит. Карандашную галочку в списке ведь никто не отменял. Потому осторожные управские чиновники постройку от коммунальных благ на всякий случай не отключали, глупых вопросов вслух не задавали и на открытые торги дом выставлять остерегались. Да и что там выставлять, если ни в реестре, ни в регистрационной службе записи нет? Благодаря этому невероятному стечению обстоятельств дом-призрак продолжал существовать, и вольнодумная общественность хорошо знала где, потому что регулярно здесь собиралась еще со стародавних времен заката перестройки, похоронившей гигантского идола с многосложным именем «идеологическая борьба двух мировых систем», решавшего за неразумных жителей страны, «что такое хорошо и что такое плохо», и безжалостной рукой отправлявшего мотать сроки любителей просмотра на экзотических тогда видеомагнитофонах «Греческой смоковницы» и прочей разлагающей западной кинопродукции, которая (и до сих пор не понятно) то ли еще эротика, то ли уже порнография. Впрочем, какая разница для прокуроров страны, в которой семьдесят лет не было секса? Разве что иногда, кое-где, по ночам и очень-очень тихо, чтобы не побеспокоить соседей за тонкими перегородками коммуналок.
В последнее время Александра не раз бывала в клубе, не упуская случая поучаствовать во всех заметных мероприятиях, хоть как-то связанных с ее египетской темой, и пообщаться с людьми, которых маман, скептически настроенная ко всему необычному, необъяснимому и непонятному для ее безусловно «здравого» ума, уже успела окрестить едким словечком «пирамидиоты». Сама Александра не была столь категорична. Потому что диагноз ставила только после обследования. А симптомы… Симптомы еще не повод для диагноза.
Вход в клуб был свободным, чай с печеньем и сушками бесплатным, темы для обсуждений интересными, а люди… Какие люди сюда приходили! Какие страсти кипели по вечерам! Какие потрясающие беседы велись! Высказаться мог каждый. Промолчать тоже. Свобода молчания порой дороже свободы слова, потому как шелуха слов скрывает мысли, как скорлупа плод. Публика в клубе была терпеливой и доброжелательной. Почти всегда. Александра обычно садилась в последнем ряду, наблюдала и слушала, стараясь оставаться незаметной, а в собственных суждениях – отстраненной и беспристрастной. И в этот раз, войдя в просторный
