Кукла в чужих руках - Алексеева Наталия
Я с упоением втянула терпкий аромат лимона.
— Нет, Миш. — Проходящая мимо русичка укоризненно стрельнула на нас глазами из-под очков, и я вывернулась из-под его руки. — У меня художка сегодня.
— Соник, — проникновенно протянул он, чуть понизив голос, — ты не даешь мне ни единого шанса.
— Понимаешь, скоро конец года, и Светлана Алексеевна должна…
— Кто такая?
— Мой педагог в художке. В следующем году будет международная выставка, и я очень хочу, чтобы она выбрала мою работу! Мне нужен этот конкурс!
— А мне нужна ты!
Мне тоже очень хотелось побыть с ним, льдисто-серые глаза тянули, заставляя позабыть обо всем: о странном портрете, о ночных кошмарах, о черной девушке…
— Я постараюсь закончить пораньше, — пообещала я.
— Нет, Соник.
— Хорошо, — я сдалась, — говори, где и во сколько?
На последнем уроке, доставая учебник по химии, я обнаружила в сумке открытку. Аквариум с золотой рыбкой. Или у неведомого злопыхателя не нашлось фотки меченосца, или он забыл, какие рыбки жили у Танкера.
Я встревожилась: что означала эта находка? Послание в стиле «я знаю, что вы сделали прошлым летом» или прямая угроза обвинить меня? И кто подбросил картинку в мой рюкзак? И что ему от меня надо?!
На всякий случай я долбанула Алиева по спине и, когда он оглянулся, молча показала открытку. Дамир лишь шумно выдохнул через ноздри и отвернулся.
Вернувшись домой, я первым делом кинулась к мольберту. Сдернула с него плед и в ужасе шарахнулась. Под ногами хрустнул угольный карандаш, а я вжалась спиной в холодный оконный откос. Не отрывая взгляда от портрета, я скользнула вдоль подоконника и вылетела вон из комнаты. Привалившись к двери, плотно закрыла ее и только тогда перевела дыхание. Сердце колотилось в горле, и я дышала, как на приеме у врача: вдох-выдох, вдох-выдох.
— Софи, опять что-то случилось?
Кирюха бросил ключи на тумбочку в прихожей, снял куртку.
— Чего жмешься? Пеннивайз под кроватью?
В ответ я только затрясла головой и поманила его:
— Иди сюда.
Он недоверчиво покосился, и пяткой об носок скинул кеды.
— Чё там такое?
— Я вчера ночью нарисовала портрет.
— Докатилась, Софико, — по ночам рисуешь!
— Нет-нет, ты послушай! Рисовала как будто не я…
— И кто у тебя ночью рисовал? — Кирюха нахмурился и скрестил руки на груди.
— Нет, Кир, ты не понимаешь! Я проснулась, будто кто-то меня разбудил, а потом подошла к мольберту. Я и рисовать-то не собиралась, а рука сама собой давай двигаться — я только наблюдала. Получился портрет девушки, очень хорошо получился! Она прям как живая была, я даже испугалась — так она на меня смотрела! А теперь… теперь все наоборот!
— Не понял — что наоборот?
— Теперь она как мертвая, — прошептала я.
— То есть нарисовала ты живую девчонку, а теперь она оказалась мертвая?
Я кивнула.
— Что за мистика с фантастикой?
Кирюха решительно распахнул дверь. Я уцепилась за его толстовку и просеменила следом. Он остановился перед мольбертом, а я уткнулась носом ему в спину, вдыхая знакомый с детства запах стирального порошка.
— Ну и чего ты кипишишь, Софи? — Он развернулся спиной к мольберту и оказался со мной лицом к лицу. — Ну да, она какая-то неприятная, но, может, ты ее такой и нарисовала вчера? А потом заснула? И тебе кажется, что она не такая?
Поднявшись на цыпочки, я выглянула из-за его плеча и тут же спряталась обратно.
— Нет, Кир. — Теперь я уткнулась носом ему в подмышку. — Она мертвая!
— Да ну! — он поспешно отстранил меня на вытянутых руках, но я успела заметить, как сильно стучит его сердце. Это значило только одно — портрет испугал и его тоже.
— Мертвая! Помнишь, в фильме «Другие» фотографии умерших людей? Так раньше принято было — снимать мертвецов. Так вот она точно такая же! Ты что, не видишь?!
Я схватила его за плечи и насильно развернула к мольберту.
— Портрет выглядит как посмертная фотография!
Я бубнила слова в мягкую ткань толстовки, но перед глазами упрямо стояла только что виденная картина. Безжизненно склоненная голова. Неестественно распахнутые глаза и черные тени под ними. Зрачки разной величины! Уголки губ опущены, а глубокие носогубные складки придают скорбный вид. И весь ее облик просто вопит о том, что она мертва! И самое ужасное, что я эту девушку узнала! Это она явилась мне в клубе! Это она тянула ко мне узкие кисти! Это она хотела поймать меня!
Не в силах больше это терпеть, я сорвала портрет и бросилась к печке.
— Дай зажигалку!
Полукруглая железная дверца поддавалась туго, и, кинув рисунок на пол, я потянула обеими руками. Дверца нехотя открылась, будто они с портретом в сговоре. Обнажились застарелые хлопья сажи и пепла. Я затолкала портрет внутрь и трясущимися пальцами схватила протянутую Кирюхой зажигалку. Огонь занялся не сразу, сначала прихватился нижний уголок, потом черная каемка поползла по краям. Я завороженно смотрела в печное жерло, Кирюха присел рядом и сжал мои холодные пальцы.
Отшатнулись мы от печи одновременно. Лист, брошенный тыльной белой стороной вверх, вдруг перевернулся и заслонил собой проем! Черная девушка пыталась вырваться наружу! Мертвые глаза с нескрываемой злобой вперились в пространство, и Кирюха быстро захлопнул дверцу.
— Быть тебе, Софико, знаменитостью — мне сейчас такая жуть померещилась, увидишь ночью, трусами не отмахаешься!
— Ты тоже видел? А я уж думала, у меня крыша едет!
Меня трясло как от холода, от волнения я грызла ноготь мизинца. Стоя передо мной на коленях, Кирюха осторожно взял мои руки в свои.
— Успокойся, Сонь. Мало ли чего привидится. Давай поговорим…
Но не успел он закончить, как из-за печной дверцы раздался удар. Негромкий, но вполне отчетливый. От ужаса меня отбросило назад. Не разбирая дороги, я вылетела из комнаты. Кирюха за мной.
— Чертовщина какая-то, — выругался он, идя на кухню. — Сонька, это все ты виновата! А ведь у меня к тебе сугубо практический разговор!
Я села на диван, обхватила колени руками и опасливо уставилась в коридор. Мне казалось, что сейчас появится та самая черная девушка. Ее призрак или что-нибудь похуже. Что может быть страшнее привидения, я представляла слабо, но чувствовала, что еще немного, и сорвусь. И только Кирюхина беспечная болтовня мирила меня с положением вещей. Он бодро хлопал дверцей холодильника, гремел кастрюлей, звенел тарелками.
— Эй, Софико!
— А? — я перевела на него невидящий взгляд.
— Я говорю: ты есть будешь или продолжишь ногтями питаться?
Я вытащила мизинец изо рта.
— Не буду. — И снова уставилась в темноту коридора. Меня не отпускало чувство, что за нами наблюдают.
— Да хватит тебе! — рассердился Кирюха и захлопнул кухонную дверь. Чашки на столе жалобно звякнули.
После этого мне не стало легче, но таращиться в коридор я прекратила. Кирюха поставил передо мной тарелку с супом, и я брезгливо отогнала ложкой кольца вареного лука: тетя Наташа не отличалась особой страстью к готовке, хотя, может, на этот раз суп был творением самого Кирюхи, не зря он так усердно старался накормить меня. Чтоб не обижать его, я принялась потихоньку есть и с каждой горячей ложкой потусторонний ужас отпускал. Через десять минут я была готова к диалогу.
— О чем ты хотел поговорить?
— Во-первых, о деньгах. Я сегодня съездил в фирму, которая занимается покупкой-продажей ценных монет. Там, как мы и думали, нам ничего не светит. Чтобы официально продать наше добро, требуется письменное согласие родителей. И у меня родилась одна идейка. — Кирюха переломил кусок хлеба, закинул в рот и продолжил излагать: — Ты возьмешь паспорт своей матери…
И тут я запротестовала:
— Кир, я уже не хочу этих денег. Совсем! С тех пор как мы их нашли, началась вся эта фигня.
— Какая фигня? — Он откинулся на стуле и скрестил руки на груди.
— Ну вот это вот, — я развела руками, охватывая все вокруг, — рисунок этот, мерещится всякое, отражение в стекле…
