Не буди Лешего - Юрге Китон
— Ну так главное что тебе люба. Живи да радуйся, — я его похлопал по плечу. — Живёте вы дружно. Ты речная нежить и она тоже. И никакая она не страшная. Зелена слегка с лица да космата. Да кожа как у жабы бугриста.
— А ты тоже заметил, какова кожа у моей красавицы! — заулыбался Воднейшество. — Хороша шкура у Кикиморы, этого не отнять.
— Ну… да, — поддакнул я кое-как. Видать у разной нежити и вкусы разные.
— И вот пришёл же супостат! Иди теперь, рубись с ним!
— Боишься, Воднейшество?
— Да не то чтобы… — он посмотрел в стол, покрутил рукой. — Не то чтобы… Не сильно я ловок в этом, говорю.
— За реку отвечай, а в драку тебя никто насильно не гонит.
— Да как же я не пойду, Алёша? Неужели я хуже Кощея с Горяном? Ну пусть я нечисть мелкая, низкоранговая. Не такого высокого полёта птица. Налим я речной, но и я сгожусь. Я про другое думаю. Кощей сказал, умрёт из нас кто-то.
— Может, не так разглядел. Мало ли нечисти?
— Да нет, он именно нас имел в виду. Да и уж наверное не себя, Кощея. Он же бессмертный. Да и не свою жену — она сама смерть.
— Не такой уж Кощей и бессмертный. Про смерть его в игле, что в яйце, только глухой не слышал.
— Ну может. А ведь верней всего, Алёша, что это ты будешь, — он вздохнул глубоко и в карту ткнул. — Врага мы будем в лесные ловушки заманивать и огнём жечь. Посмотри сюда. Правильно я рассудил, что сердце леса недалече от того места, где мы с тобой сидим?
— Да, мой дом аккурат над ним.
— Ну вот, а окружен он мёртвым источником. А по большой дуге живым. И дальше два ручья сливаются в немалое озеро.
— А ты чего эту воду считаешь — ведь не твоя она.
— А всё же вода. И законам природным подчиняется. Стало быть, и мне. Только не годна эта вода для защиты леса. Мало её, да и не того она качества.
— Ты что удумал?
— А то, что если совсем всё будет плохо, я по этим двум руслам реку пущу, и окружит она дом твой и хоть какую-то часть леса. Потому как если весь лес сгорит, стало быть, и ты умрёшь тоже.
— Если мне суждено сгинуть, пусть так, — я помолчал, раздумывая. — Я не боюсь.
— Ты что это, Алёша? — удивился Водяной.
— Ты всё верно говоришь. Мы будем загонять вражину в ловушку, окружим лесом. И будем сжигать всех огнем. И лес заодно. А лес это я.
— И как же это понять, что ты не боишься?
— До сих пор не пойму, хороший я Хозяин или плохой? Почему Лешаки всё со мной воюют? Почему не перешли ко мне, если так хотят в этот лес? Почему постоянно встают вурдалаки? Какой Леший каждый день бьётся? Я уж привык. Да так быть не должно. Не охотно принимает меня лес Хозяином, а после того, как разрешу пожечь его на корню, так и вовсе он меня отринет. А это и так и эдак смерть. Видать, суждено так.
— Это зря ты так, Лешенька. Тебя всякая птица и зверь уважает. Все в руки идут. Каждая тварь тебя слушается.
— А надо, видать, пожестче. Лес это не лужайка одна с цветочками да травками-муравками. Много всего происходит в лесу.
— Ну ты как хочешь, рассуждай, а я по-другому скажу. Надо будет — я по этим руслам реки пущу, как сразу сказал. Чтоб воды было больше — лес защищать.
— И тогда смешаешь источники с живой и мёртвой водой и ни одного у нас не будет.
— А нам они особо и без надобности!
— Я в своём каждый день купаюсь, — не согласился я.
— Будешь купаться в другом месте. Я тебе реку ближе пушу, вертать не буду. Разберёшься со временем.
Тревожно. Начал заниматься сырой рассвет. Надо бы немного отдохнуть. Отправил Водяного спать в пристройку, сам вернулся к Раде в комнату.
Девица спала, раскинувшись по своей половине кровати. Её сын, Радогор, сам добрался до матери и пробовал добыть себе еды. Я растолкал Раду.
— Девица, у тебя ребёнок голодный.
— А-а, который? — сонно ответила она, высвобождая грудь.
— Да уже оба, — я за ней наблюдал. Она покормила Радогора, не поднимаясь, потом взяла на руки Велислава и привстала, приложив второго ребенка к другой груди. Я положил ей под спину подушку. Рада, прикрывая глаза, прошептала.
— Лешенька, если я засну, положи детей между нами, а?
— Хорошо, Рада.
Она и впрямь заснула. Я забрал у неё ребенка и положил рядом с братом. Посмотрел на Раду. Одел её, накрыл и лёг спать сам. Какое-то время смотрел на детей и на свою руку рядом. Знают мои руки и тепло новорожденных волчат, оленят, другой лесной живности. А теперь подержал в руках детей людских. И те же самые руки мои знают тяжесть топора. Знают, как опускать его на чужие головы.
И лежу я сейчас в кровати с чужими детьми и чужой женой, а её муж умрет завтра, может, и так ничего этого и не увидит.
А сам я? Подсмотрел чужую жизнь за одну ночь. А завтра пойду своею жизнью жить, мне привычною.
Заснул всё-таки. Проснулся уже от того, что Рада сама меня будила. Глаза открыл, понял, что пошевелиться не могу.
А всё потому что на груди у меня спит один ребёнок. На голове второй ребёнок — грызёт мой рог. На животе у меня Баюн, блохастая нечисть, мурчит довольно, а в ногах спит белый волк.
— Девица, признавайся, а ты где спала?
Что-то покраснела она подозрительно.
Со всех сторон обложили, что и не сдвинуться. И это в моей постели собственной. Вот она какая — жизнь семейная…
Глава 24. Накануне
С утра уже все были на месте. Прилетел Кощей. Водяной пришёл сонный. Отлучался всё-таки к Кикиморе. Рада нас накормила завтраком, а после Кощей сообразил для неё одежды поудобнее и подарил меч.
Мы перед облётом территорий задержались, пока ждали Горыныча, с Кощеем вместе тренировали Раду сражаться на мечах.
Ничего путного у неё не получалось. Но вскоре стало выходить. Ну сможет хоть правильно поднять меч, да если вдруг — рубануть как надо.
Прилетел Горыныч, оценил новый облик Рады
