Камиль Фламмарион - Неведомое
Чэнтри Гаррис,
издатель «New-Zealand Маil»
в Веллингтоне (Новая Зеландия)
CIII. Однажды (это было в четверг 1849 года) я отправился, как это часто делал, провести вечер с преп. Гаррисоном и его семьей, с которой находился в самых дружеских отношениях.
Погода стояла прекрасная, и мы все пошли гулять в Зоологический сад. Привожу эти подробности нарочно в доказательство того, что все члены семейства Гаррисон были в этот день совершенно здоровы, и никто не мог ожидать последующих странных событий. На другой день я поехал гостить к своим родным, жившим на даче, в 25 милях от Лондона, по большой дороге. В понедельник, пообедав в половине третьего, я оставил дам в гостиной, а сам пошел пройтись по саду до большой дороги. Заметьте, что день был августовский, солнечный, ясный и что я шел по очень широкой и людной дороге, неподалеку от постоялого двора. Я находился в самом спокойном, жизнерадостном расположении духа, был тогда молод, полон сил, и ничто вокруг не могло сделать меня склонным к химерам. На небольшом расстоянии от меня шли крестьяне.
Вдруг передо мной вырос «призрак», да так близко, что, будь это человеческое существо, оно задело бы меня, — на несколько мгновений он заслонил от меня окрестный вид и окружающие предметы. Определенных очертаний этого призрака я не различил, но видел, что губы его шевелятся и что-то шепчут; взор его уставился в мои глаза с таким суровым, строгим выражением, что я невольно попятился. Инстинктивно и, кажется, вслух я проговорил: «Боже праведный! Это Гаррисон!», хотя я и не думал о нем в эту минуту. По прошествии нескольких секунд, показавшихся мне целой вечностью, призрак исчез. Я оставался прикованным к месту, и странное состояние, какое я испытывал, не позволяло сомневаться в реальности видения. Я чувствовал, как вся кровь стынет у меня в жилах; нервы были спокойны, но я ощущал смертельный холод во всем теле. Эти ощущения продолжались около часа; постепенно все прошло, по мере восстановления нормального кровообращения. Никогда больше не случалось мне испытывать подобного впечатления. Вернувшись, я не стал рассказывать о случившемся дамам, чтобы не испугать их, и неприятное впечатление мало-помалу стушевалось.
Я уже говорил, что дача, где я гостил, стояла у большой дороги. На расстоянии 200–300 метров рядом с ней не было другого жилья; перед фасадом возвышалась железная решетка, высотой футов в семь, для защиты дома от бродяг. Двери всегда запирались с наступлением сумерек. Аллея футов в 30 длиной, усыпанная гравием, тянулась от входной двери к тропинке, ведущей в село. Вечер был тихий, ясный, спокойный. Никто не мог бы неслышно подойти к дому среди глубокой тишины летнего вечера. Кроме того, большая собака сторожила входную дверь, а внутри дома находилась маленькая такса, лаявшая при малейшем шорохе. Перед тем, как разойтись, мы сидели в гостиной; с нами была и такса. Слуги ушли спать в заднюю комнату, отстоявшую футов на шестьдесят.
Внезапно раздался у входной двери шум, такой сильный и настойчивый (дверь заколыхалась в раме и затряслась от страшных ударов), что мы все вскочили в один миг, страшно перепуганные; сбежались полуодетые слуги узнать, что такое случилось.
Все бросились к двери, но больше ничего не увидели и не услышали. Такса, против обыкновения, вся дрожа, забилась под диван и ни за что не хотела выходить в потемках. У дверей молотка не было, никакие предметы не падали, и немыслимо было кому бы то ни было забраться в дом или выйти из него неслышно среди этой глубокой тишины. Обитатели дома были потрясены. И мне стоило немало труда убедить хозяев и прислугу улечься спать.
Я был по натуре так мало впечатлителен, что не заподозрил тогда никакой связи между этим фактом и явлением «призрака» в тот же день; в свою очередь, я отправился спать, на свободе размышляя обо всем этом и стараясь найти объяснение этому казусу.
Я оставался на даче до утра среды, не думая, не гадая, что случилось за мое отсутствие. Вернувшись в город, я немедленно отправился в свою контору. Писарь вышел мне навстречу и доложил, что какой-то господин раза два заходил ко мне и желает видеть меня немедленно.
Это оказался некто Чадуик, близкий знакомый семьи Гаррисон. Вот что он рассказал мне, к моему великому изумлению:
— В Вандсворт-Роде вдруг объявилась страшная эпидемия холеры, — у Гаррисонов дом опустел. Жилица заболела в пятницу и умерла; ее служанка заболела в тот же вечер и тоже скончалась; г-жа Гаррисон заболела в субботу и умерла; горничную болезнь сразила в воскресенье. Кухарку, больную, увезли из дому. Сам несчастный Гаррисон захворал в воскресенье вечером, и его увезли из дому в Гампстэд, для перемены воздуха. Он умолял окружающих, чтобы послали за вами, но никто не знал, где вы находитесь. Ради Бога, едем скорее, иначе мы его не застанем в живых.
Я поехал, но мы опоздали, — Гаррисон уже умер.
Г. Б. Гартлинг.
12, Вестборн Гарден Фолькстон
Случай этот, без сомнения, один из самых поразительных, самых драматичных и необычайных из всех, известных нам; он относится к числу самых удивительных переживаний, испытанных одновременно несколькими лицами и даже животными. Мы вернемся к нему при общем обсуждении причин.
А вот еще два случая не менее любопытных, касающихся коллективных видений.
CIV. В ночь 21 августа 1869 года, около девяти часов я сидела у себя в комнате в доме своей матери, в Дэвенпорте. Мой семилетний племянник уже лег спать в смежной комнате. Вдруг я с удивлением увидела его вбегающим ко мне в испуге.
— Ах, тетя, я только что видел папу, — кричал мальчик, — он обошел вокруг моей постели.
— Пустяки! — отвечала я. — Тебе, должно быть, приснилось.
Мальчик возразил, что это вовсе не сон, и ни за что не хотел возвращаться в свою комнату. Увидав, что мне не удается уговорить его, я позволила ему лечь на мою постель. К 11 часам улеглась и я. Час спустя я вдруг совершенно отчетливо увидела фигуру брата моего, сидевшего на стуле у камина (мой брат в то время находился в Гонгконге); особенно поразила меня смертельная бледность его лица. Мой племянник в то время уже спал глубоким сном. Я так испугалась, что закрылась с головой одеялом. Вскоре я совершенно ясно услышала его голос, зовущий меня по имени; зов повторился три раза. Когда я решилась выглянуть — он уже исчез.
На другое утро я рассказала матери и сестре обо всем случившемся и записала происшествие в свою памятную книжку. Следующая почта из Китая принесла нам печальную весть о смерти моего брата: скончался он скоропостижно 21 августа 1869 года, на рейде Гонгконга, от солнечного удара.
Минни Кокс,
Квинстоун (Ирландия)
CV. Один наш близкий знакомый — офицер полка шотландских гайлендеров, был тяжело ранен в колено в битве при Тель-эль-Кебире. Мы были с его матерью большими приятельницами, и, когда госпитальное судно «Карфаген» привезло офицера на Мальту, то мать его попросила меня проведать сына и сделать распоряжения для доставки его на сушу.
— Приехав на корабль, я застала беднягу очень тяжело больным; мне сказали, что опасно будет перевозить его в госпиталь. После долгих упрашиваний нам разрешили — матери и мне — посещать его и ухаживать за ним. Несчастный был так слаб, что врачи боялись сделать ему ампутацию ноги, а между тем такая операция была для него единственным шансом спасения. В ноге его открылась гангрена, некоторые части ее гнили и отпадали. Но так как положение его то ухудшалось, то улучшалось, то врачи начинали уже надеяться, что авось он кое-как поправится, хотя останется хромым на всю жизнь и, может быть, впадет в чахотку. В ночь на 4 января 1886 года в состоянии раненого никакого ухудшения не замечалось; тогда его мать увезла меня к себе отдохнуть немного. Больной впал как бы в летаргическое состояние, и доктор сказал, что, так как он находится под действием морфия, то, вероятно, проспит всю ночь. Я согласилась оставить его, с тем, чтобы утром непременно вернуться. Около трех часов ночи мой старший мальчик, спавший в одной со мной комнате, вдруг позвал меня: «Мама, мама, смотри, вон господин Б…» Я быстро поднялась, в самом деле, призрачная фигура господина Б. носилась по комнате, приблизительно на расстоянии полфута от пола. Потом он исчез через окно, улыбаясь мне. Он был в ночном костюме; но, странное дело, отвалившиеся пальцы на больной ноге у призрака были совершенно целы и невредимы. Мы оба это заметили, сын мой и я.
Через полчаса пришел посыльный известить меня, что господин Б. скончался в три часа. Мать его рассказывала, что он пришел в полусознание в момент кончины и вспоминал обо мне. Всю свою жизнь я не могла себе простить, что ушла в эту ночь.
Евгения Викгам».
Муж г-жи Викгам, подполковник артиллерии,
своей подписью удостоверяет правдивость этого рассказа.
