Знахарь - Александр Павлович Сапегин
Через пять часов наряд полиции подобрал пьяного в хлам студента МГУ, который настолько переборщил с возлияниями, что уснул на улице, в роли кровати избрав заплёванную курильщиками лавку в одном из внутренних московских дворов и только бдительность граждан не позволила ночным татям обобрать пропойцу до нитки. Хотя крутились возле забулдыги подозрительные личности, крутились. Утром проснувшемуся в медвытрезвителе и плохо соображающему Роману сунули под нос протокол с постановлением о взимании штрафа за нарушение общественного порядка. Через три часа выписка об административном нарушении и неподобающем поведении студента легла на стол ректора университета.
Прочитав документ, ректор хмыкнул. Знакомая фамилия, только спустить дело на тормозах не получится, так как полиция завела дурную привычку направлять копии в профсоюз и студсовет. Разбирательство последует однозначно, тем более, в свете грядущей отчётно-перевыборной конференции никто не станет класть бумаги под сукно, наоборот, заинтересованным лицам требуется показать работу. Участь наследника графа Ермолова предрешена. Ему лучше самому написать заявление об отчислении, чем стать парией.
* * *— Добрый вечер, Володя!
— Здравствуйте, Екатерина Сергеевна.
Владимир, вернувшийся из похода по магазинам, подозрительно покосился на хозяйку доходного дома. Не нравилось ему, как прозвучало «Володя» из её уст. К бабке не ходи, мадам к нему с какой-нибудь просьбой, иначе елейный взгляд не поддаётся рациональному объяснению.
— Вы ведь ко мне не просто так, Екатерина Сергеевна? Прошу, проходите в квартиру, не будем развлекать публику неловкими ужимками на пороге.
— Что у вас на этот раз? — поставив пакеты с продуктами на стол, спросил Владимир.
— Не у меня, — чуть зарделась щеками Екатерина Сергеевна, до сих пор ощущавшая некоторую вину за инцидент с матерью Павла. — У моей хорошей знакомой, точнее у её дочери есть деликатная проблема.
— Надеюсь не как у Павла? — сразу ежом ощетинился Владимир.
— Что вы, Володя, — замахала руками Екатерина Сергеевна. — Настя девочка адекватная, только забеременеть никак не может, пятый год замужем, всех врачей обошли… Не могли бы вы… Хотя бы одним глазком… Даже если ваш вердикт будет отрицательным…
— Одним глазком, — сдался Владимир. — Я ничего не обещаю, вы должны сами понимать. Завтра в восемнадцать ноль-ноль у меня нет клиентов, пусть дочка вашей знакомой приезжает. Гляну, что с ней и как.
— Мы всё понимаем, — обрадованно закивала женщина. — Спасибо, Володя!
* * *Владимир битый час изображал столб у светлого провала окна, будто от разглядывания уличного пейзажа что-нибудь изменится. Ничего, ровным счётом ничего в наружном мире не поменяется, переживай он не переживай.
Победы и поражения в его насыщенной событиями жизни шли рука об руку. Только-только ты взобрался на очередную вершину и не успел порадоваться восхождению, как кубарем скатился вниз. И ладно бы, если бы от тебя что-то зависело. Как сказано выше — ничего, ровным счётом, ничего! Судьба-злодейка сама причудливо тасует карты, не зная, какая из них выпадет в следующий момент.
Вздохнув словно старый, побитый жизнью пёс, Владимир обернулся к столу, на котором ветер, сквозняком просочившийся через открытые форточки, игрался шелестящими бумагами самого официального вида. Невидимый забавник то приподнимал края страниц в открытой папке, то принимался едва двигать на потрескавшейся лаковой поверхности столешницы пару отдельно лежащих листочков, скреплённых обычной скрепкой.
Канцелярская папка из плотного картона прочно удерживала в себе одну из вех жизни молодого квартиросъёмщика, одним своим присутствием рисуя черту, зовущуюся «до и после». Потрепав лёгкие тюли, ветер вновь невесомо дунул на бумагу, заставив её трепетать в мнимом испуге и боязни упасть на пол. Вместе с листами затрепетали крыльями имперские орлы на «шапках» и синих печатях.
Одним движением задёрнув шторы, Владимир прошёл к маленькому угловому диванчику и после нескольких мгновений раздумывания о чём-то своём, не связанном с проклятой «канцелярией», окунулся в мягкие объятия мебели. Отец ни на один из судов не приехал, впрочем, иного от родителя ожидать не стоило. Папашка с мачехой красноречиво высказались во время посещения отпрыска в СИЗО. Чаровников-старший тогда долго разорялся на тему позора на его лысую голову и попранного достоинства фамилии. Звучали слова про авторитет в около криминальных кругах и прочая хрень. Мачеха больше отмалчивалась, за неё вещали нескрываемые злорадное торжество, мрачная радость и высокомерное презрение, изливающиеся из искусно подведённых глаз. В какой-то момент папашка в своём глухарином монологе, когда токующая птица, надувшая зоб, не слышит и не видит окружающий мир, дошёл до того, что он ни знать, не видеть позора своего рода не желает. Владимир не стал дослушивать отца, с первых слов ему стало понятно — ночная кукушка перекуковала и переформатировала мозги мужа, не мытьём, так катаньем вложив в них своё отношение к ненавистному пасынку, тем более «птице» было чем оперировать и на что давить. Округлившийся животик мадам Чаровниковой яснее ясного намекал на ожидаемое пополнение в семействе и судя по поведению оной личности, она ждала мальчика, вследствие чего ребром встал вопрос с наследником. Судя по всему, Владимира окончательно вычёркивали из списка «счастливчиков», тем более он сам предоставил мачехе удобный повод устранить досадную помеху с пути ещё не родившегося ребёнка. Кивнув охраннику, Владимир вышел из комнаты свиданий. Честно говоря, не очень-то хотелось и он ни на что не рассчитывал, но до чего же противно и погано было у него
