Уникум (СИ) - Билик Дмитрий Александрович
Пробуждение было неоднозначным. С одной стороны, я боялся пошевелиться, потому что все тело превратилось в один большой синяк. С другой — именно сегодня позволено валяться сколько душе угодно. Потому что в воскресенье нет уроков и тренировок.
— Мда, — оглядел меня Рамиль, когда я спускался с кровати. — Может, тебе в медпункт?
— Пройдет, — отмахнулся я, — сейчас в душ схожу и все нормально будет.
Только ответил, как в дверь постучали. Я не подозревал, кто снаружи, но знал точно, кого там нет — Якута. Того в детстве стучать не научили. Он врывался, как реклама посреди фильма. Впрочем, после характерного звука дверь открылась, еще бы, замков же у нас не было, и вошел Козлович. В выглаженном пиджаке, расчесанными волосами и с дурацкой бородкой, которая никак не вписывалась в образ аккуратиста.
— Доброе утро, — он на мгновение задержался взглядом на мне, разглядывая синяки на теле. Даже захотелось надеть футболку. Впрочем, куратор ничего не сказал. — Байков, Кузнецов, одеваемся и в главный корпус.
— А чего опять произошло-то? — начал вспоминать я, не совершил ли каких-нибудь опрометчивых поступков в состоянии шоколадного опьянения.
— Произошел конец месяца. Пора получать стипендию.
Глава 12
Только я начинал думать, что знаю о школе почти все, как она в очередной раз меня удивляла. Оказалось, что главный корпус — с натертым полом внизу и лестницами, ведущими наверх, к административно-экзекуционной части, лишь верхушка айсберга. Козлович проводил нас к дальней от входа стене, где в тени люстры, сливаясь с обоями, обнаружилась дверь. Именно туда мы и вошли, сходу оказавшись еще на одной лестнице, убегающей высокими ступеньками вниз.
На прощание куратор выдал нам два квитка. В моем значилось: «Школа Терново предоставляет стипендию Кузнецову Максиму Олеговичу по причине сиротства». Тоже самое было написано и у Байкова. Разве что ФИО значилась другая.
Не сказать чтобы я боялся. В чреве школьного подземелья слышались голоса, значит, там мы будем не одни. Да и спустившись с лестницы, мы оказались в ярко освещенном коридоре с несколькими дверьми. Очередь была в дальнюю.
Выяснилось, что мы с Димоном последние, прибывшие на этот праздник жизни. Что неудивительно. Наша комната располагалась в конце флигеля, вот Козлович и сообщил нам уже после всех. Даже после Мишки, который стоял перед тремя пацанами и одной девчонкой. Мы оказались последними.
— Вы тоже тут! — обрадовался Максимов, размахивая квитком. Я разглядел лишь «значительных успехов в учебе».
— Нет, на самом деле нас убили, пока мы спали, и теперь наши призраки будут вечно слоняться по школе! — сказал Байков, который, видимо, чувствовал себя неудобно. Он был единственный из благородных в очереди.
— Серьезно?! — Максимов так яростно поправил очки, что дужка жалобно скрипнула.
— Мишка, ну хватит верить во всякую фигню. Нет, нас Козлович позвал. Сказал, деньги давать будут.
— Не совсем деньги, — поправил меня Димон. — Точнее деньги, но не только.
— Я окончательно запутался.
— Увидишь, — коротко кинул Байков.
— Я тогда с вами встану, — уже окончательно убедился в нашем существовании Максимов.
— Ага, а очередь профукаешь, иди, иди, — прогнал я его, — лучше потом расскажешь, что и как.
Растянувшаяся цепочка двигалась не слишком быстро. С другой стороны, нас тут было всего-ничего. Больше интересовало что там за дверью, потому что одноклассники выходили с таким выражением лица, будто внутри на столе танцевала голая Елизавета Карловна. На вопросы отвечали односложно и постарались поскорее пробежать мимо, наверх.
Более того, даже Максимов со скорбным и будто загипнотизированным видом промчался, сжимая что-то в руке и не произнеся ни слова. Вот так и делись шоколадом с товарищами.
— Иди вперед, — толкнул я Байкова, когда подошло время. За нами уже никого не было. — Только расскажешь потом все.
— Договорились, — кивнул Димон.
Тот отсутствовал пару минут, после чего благородный выскочил, как ошпаренный. Он потерял присущее ему самообладание, словно перед ним сейчас оказался не одноклассник, а йогуртовый торт.
— Димон, — схватил я его за плечо, потому что тот намеревался прорваться. — Ну так что?
— Надо идти, надо.
Он с прытью, которую трудно было угадать в этом пухлом пацане, вырвался из моих рук и помчался по коридору. Нет, тут точно что-то неладно. Но не уходить же теперь? К тому же, все, кто вышел оттуда — живые, пусть и слегка шебутные. Я медленно повернул ручку и заглянул внутрь.
Помещение в большей мере напоминало склад или бюро найденных вещей. Какие-то свертки, тюки, коробки. Из-за полумрака приходилось напрягаться, чтобы разглядеть очертания предметов. Все освещение — лишь бра у входа и коптящая свеча на заваленном квитками столе. Я пригляделся, а ведь там кто-то сидит. Так, надо входить, а то замер на пороге.
— Здрасьте. Я тут пришел за стипендией. Кузнецов Максим, — помахал я бумажкой.
Скрюченный человек качнулся на стуле и подвинулся вперед, давая возможность разглядеть себя в свете свечи. И то, что я не свалился сразу в обморок — стало большим достижением. Нечто имело самый ужасный вид: огромные и круглые глаза, невероятных размеров рот и хищный, крючковатый нос. Гигантские лопоухие уши должны были сделать образ немного смешным. Должны были, но не делали. Казалось, что создатель поиздевался вдоволь над своим детищем, находясь в дурном расположении духа.
Роста это нечто было невысокого, едва доставало мне до плеч, с возрастом чуть сложнее. Хотя волосы, точнее космы, торчащие в разные стороны, еще не седые. Зато во внушительной бороде виднелись серебряные длинные нити подкрадывающейся старости.
— Здрасьте, — не пришло в голову ничего лучше, чем повторить приветствие.
Существо не ответило, лишь повелительно протянуло руку. Ага, квиток, ну конечно. Маленький клочок бумаги оказался в крепких пальцах незнакомца, а в воздух взметнулся яркий желтый кругляш. Я поймал монету и стал разглядывать — герб нашей школы с каждой стороны, без всякого номинала. Забавно, что и говорить. Я вопросительно посмотрел на страшилище, хотя это не вызывало никакого эстетического удовольствия, но кроме него никто не мог дать ответов.
— Сирота, — неожиданно детским голосом произнесло существо, — получает каждый месяц по одной монете. Ее можно продать, на нее можно купить все, что написано в перечне, — страшилище подняло перед собой журнал, похожий на школьный. — Все понятно? Давай быстрей, ты здесь не один!
Глаза существа стали бешено вращаться, рот вытянулся в струну, обнажив белые крепкие зубы, а сам он весь напрягся, того и гляди сейчас прыгнет. А я возьми и скажи.
— Вообще-то один. Я последний, там больше нет никого.
И страшилище вдруг прекратило светопредставление, сев на стул и опрокинувшись на спинку.
— Наконец-то. Хуже нет, чем работать с детьми. Это я тебе как квалифицированный бабай говорю.
— Бабай? — переспросил я, все еще не в силах отвести глаза от уродливого лица.
— Бабай, бомка, бука. Названий много, а суть одна. Пугачи мы. Есть такая работа, — пафосно сказало чудовище, — детей пугать.
— А зачем?
— Ну, не знаю, — пожало плечами стращилище, — заведено так. Вроде как призвание. Сила ведь она во всем есть. И с немощных ее крохи собрать можно. Когда они боятся сильно или напротив, восторгаются. Но чем дальше, тем хуже. Сейчас такой ребенок пошел, с детства в телефонах своих, ничего им не страшно. Я пару лет назад, по заветам папеньки, решил тряхнуть стариной. И что?
— Что? — спросил я.
— Явился перед осмелеткой. Глазами вращаю, зубами скрежещу, по стеклу пальцами вожу. Все как положено. И знаешь что он сказал?
Я отрицательно помотал головой.
— Прикол!.. Прикол, говорит. Ну, и чего мне делать? Пришлось из профессии уходить. Хорошо, Елизавета Карловна, крепкого ей здоровьичка, — бабай перекрестился, чем ввел меня в состояние полного изумления. Так он еще и православный? — местечко предложила. Вот, теперь заведую школьной казной. Грамоте обучен, считать умею, а припугнуть учеников, дело плевое. Ой, чего-то я разболтался.
