Кого не взяли на небо - Клим Мглин
«Почему мелкая так любит это пластиковое говно?» — сержант оглядел разбитый приклад, но образ Аглаи Бездны с её любимой пушкой в руках тотчас развеялся: на броню прыгнул ещё кто-то. Монакура приготовился пальнуть, но вовремя сдержался.
— Непорядочек, — заявил неупокоенный фараон Джет, поправляя покосившийся флагшток с изодранным штандартом.
— Где Йоля? — прохрипел сержант — в ожесточённом хаосе битвы, бушующей вокруг, он никак не мог уловить очертания знакомого чёрного мини, расшитого жёлтыми дохлыми рожицами.
— Там, — кивнул владыка и протянул вперёд окровавленный кончик гарпуна.
Монакура вгляделся в мутное, серое марево, истекающее от подножия маяка: шеренги призрачных воинов содрогались — серебряный вихрь метался по рядам обречённых, привнося в однообразную палитру шквал ярко-алых брызг.
— Словно миксер, взбивающий молочный коктейль, — ухмыльнулся барабанщик.
— С клубничкой, — оскалился безгубым ртом Джет.
— И добрая щепоть корицы, — Пуу указал на золотистые всполохи, сопровождающие смертельный ураган.
— Сехмет... Они всегда были вместе... — из уголка глаза, закрытых мутным бельмом, выкатилась скупая слезинка, —Мы всегда были вместе: и в жизни, и в смерти. Присматривай за штандартом, Бодхисаттва, — владыка указал на знамя с Большим Серым Волком и, строго взглянув на бывшего барабанщика, спрыгнул вниз.
Сопровождаемый верными машинистами, вооружёнными жуткими ржавыми железяками, напоминающие садовые ножницы, фараон бросился к стене щитов, что продолжала нерушимо стоять возле погрязших в кровавой каше гусениц «Леопарда».
Взгляд Монакура на миг поймал искажённое от напряжения лицо Скаидриса — лив вцепился в ремни щита, стоя в строю вместе с дохлыми скандинавскими пиратами.
Восторженное опьянение, вызванное первыми минутами боя, уходило, как и потусторонний мрак затмения, подсвеченный вневременным радужным сиянием — на песчаную косу обрушился шквальный ветер с Балтики, а небеса явили зловещий полумесяц кровавого солнца, что выглянул из-под чёрного диска. Медленно тлеющая гора трупов небесных воинов разгорелась ярким багрянцем и ноздри сержанта терзала едкая вонь палёных перьев. Вихри сажи взмывали вверх маленькими торнадо, и небесное воинство, упорно прущее на ржавый танк и кучку оборванцев, его окружающих, сменило цвет. Молочные лики ангелов, бледные рожи праведников, белые перья и прозрачная кожа — всё покрылось разводами копоти, превратив воинство Рая в серую, копошащуюся толпу.
— Пока передохну, — раздался над ухом низкий рокот: не голос, но рычание.
Пуу осторожно обернулся. Рядом с ним возвышалась грозная воительница: косички её гривы щекотали обнажённые плечи сержанта Волчьего Сквада. Кожаная, расшитая золотыми бляхами кираса, плотно обтягивала стройный торс, и под оливковой кожей перекатывались бугорки мускул. У женщины была голова льва-самца.
— Пусти ж таки моих детишек внутрь, — Сехмет постучала по люку «Леопарда» причудливо изогнутым клинком двуручного кхопиша, а жёлто-красные глаза льва обеспокоенно следили за алой полосой, пробивающейся из-под угольного диска.
Монакура немедленно откинул в сторону дверцу и в образовавшийся лаз немедленно устремились парочка потрёпанных вурдалаков — леди и джентльмен ожесточённо толкались и слегка дымили.
— Твои любимчики? — поинтересовался Пуу, — Загоняй остальных, хватит нам тут кебабов.
Сержант указал на гору разгорающихся трупов.
— Это все, кто остался — ответила ему женщина-лев, — Мы тоже несём потери. И устаём. Вот сейчас немного передохну и сменю Волка.
Сехмет тяжело опустилась на люк, захлопнувшийся за вампирами.
Пуу уставился вперёд — в пепельном мареве едва различались силуэты сражающихся.
— Мы будто бы противостоим призрачному киселю, — нахмурился он,— Это какая-то гротескная толчея в заколдованном сортире. Мерзостная фантасмагория. Где, блять, эпическая битва?
— Так это оно и есть, — усмехнулась восседающая на башне танка львица с телом человека, — Ты о царе Леониде, предводителе трёх сотен боевых пидарасов слышал? Конечно, слышал. Так вот: перед тобой, Бодхисаттва — реконструкция однозначно эпических и несомненно культовых Фермопил. В прекрасном северном антураже и под атмосферным мистическим налётом.
— Хм, — бывший барабанщик ожесточённо впился в бороду; толстые пальцы выудили из зарослей гигантскую, распухшую от крови вошь и раздавили несчастное насекомое, — Место для боя выбрано с умом — я не спорю: Йоля — прирождённый полководец. Но какова вероятность исхода сражения в нашу пользу? Или нам априори пиздец, как и тем лютым гомикам из Спарты?
Кривое лезвие кхопиша описало дугу вокруг маяка:
— Они должны кончится. Праведники. А мы обязаны уцелеть к этому моменту. Вся задумка старины Упуаута состоит именно в этом. Это ж, блять, чистилище в исполнении Великого Волка. Чистилище для них, — кончик жуткого клинка указал на рвущиеся в кровавые куски шеренги наседающих серых чудищ.
— Всё просто, Бодхисаттва. Этому миру быть. И никакой Апокалипсис не остановит неотвратимое вращение Великого Колеса. Вопрос в том, кем будет населён этот милый уголок, наполненный сладкими страстями Сансары? Этих несчастных тварей необходимо вернуть в мир явленный: коварный Иегова принудительно забрал все эти сущности в свой иллюзорный Рай — старику не терпелось воплотить в жизнь бредни своего пророка: головой поехавшего Ивана Богослова. «Откровение», несомненно — шедевр. Литературный. Но не более того. Ты сам то прикинь: какой, нахуй, красный дракон? Драконов — не бывает.
— Бывает, — заявил Монакура, — Я сам видел.
Он указал пальцем на крышу домика смотрителя:
— Вона он, красный дракон. Гримом кличут.
Пылающие звериные очи Сехмет скользнули по силуэтам ведьм, обступивших сияющую Сигни.
— Не будем о больном, Бодхисаттва: там Морриган, и эта сука поопаснее любого красного дракона. Однако ты правильно выбрал направление: твоя просветлённая интуиция всегда подсказывает тебе верный путь. Ты знаешь, что на самом деле никакая Йоля у тебя никогда не говорила в голове?
— Говорила, — нахмурился Монакура, — И даже кричала. От удовольствия. Так что не пизди, рыжая, я сам знаю, когда тётка со мной говорит безмолвно. У нас, типа, полное единение. Инь и янь. Болтик и гаечка.
— Ладно-ладно,— кончик красного языка скользнул по оскаленным жёлтым клыкам, — Не кипятись, Бодхисаттва, однако знаешь, зачем тут Пробуждённая?
— Светит, — пожал плечами сержант, — Я виноват перед этой девочкой: не так давно я её убил. А Йоля оживила.
— Всё было не так, глупенький, — женская рука, измазанная кровью ангелов и праведников, скользнула по заросшей рыжим волосом щеке барабанщика, — Но это уже не важно: Сигни здесь раздаёт билеты на карусель. Нереально весёлую карусель. Все, кто сейчас умирает от наших клинков, получат приглашение на будущий аттракцион. Чёртово колесо под сводами Пустоты. Умереть пред очами Пробуждённого — крайне положительная карма. Плюс ко всему этому,
