Поцелуй небес - Людмила Григорьевна Бояджиева
Алексей пошел в восьмой класс и вскоре после новогоднего школьного вечера, в финале которого, уже разгулявшись и раздухарившись он сбацал в коридоре чечетку, был рекомендован подсмотревшим танец завучем в заводской клуб для занятий хореографией. В ансамбле Леша Козловский стал солистом, а после победы в зональном конкурсе, начал усиленно готовиться к участию в Международном фестивале молодежи и студентов, который должен был состояться в Москве в августе 1957 года…
…В июне 1957 года юрист, немецкий политэмигрант Остин Браун, снимавший комнаты на Рю Лебань маленького городка на юге Франции, решительным образом изменил свое финансовое и общественное положение. Став совладельцем крупного европейского концерна, он начал работу по созданию приличествующего его месту имущественного статуса.
Дом на Острове у французской Ривьеры подыскал агент по продаже недвижимости, взахлеб твердя о необычайном везении месье Брауна: вилла, только что выстроенная для очень известного своей эксцентричностью американского шоумена, скандально разорившегося, была выставлена на продажу. Строительство дома по проекту именитого архитектора было практически завершено, оставались лишь отделочные работы, устройство парка и оснащение водного гаража.
Мощный катер авиационных очертаний Браун выбрал по каталогу, а покупкой яхты занялся сам. Оказалось — это очень приятное дело, прогуливаться в сопровождении солидного консультанта по специальному причалу, вдоль которого покачивались ждущие хозяина суда — катера всех мастей, моторные лодки, яхты — от прогулочной до крейсерской и даже небольшая парусная шхуна.
Определиться с выбором Остину было нетрудно. Он пропускал мимо ушей комментарии по поводу водоизместимости, скорости и маневренных качеств той или иной модели, но внимательно оглядывал внешнюю стать. Откуда было знать опытному фирмачу-консультанту, что этот клиент, действуя в обратном общепринятому порядке, подбирает яхту под имя, т. е. в первую очередь для того, чтобы вывести на белом, изящно выгнутом носу заветные буквы.
— Вот эта, пожалуй, — остановился он у стройной, легкой яхты, напоминающей чем-то веселого породистого жеребенка.
— Отличный выбор, — просиял консультант. — У мсье наметанный глаз. Это суденышко — штучная работа! Оригинальная модель, выпущена всего в двух экземплярах.
Подписав чек на огромную сумму и приняв поздравление с удачным приобретением, Браун в специальной графе купчей с удовольствием пометил условие: отбуксовку яхты к собственному Острову и начертание имени, цвет и шрифт для которого он выбрал в специальном альбоме. «Наверное, с таким вот остервенелым упоением вырезает школьник на парковой скамейке инициалы своей девушки. Сердце замирает от тайной радости — не важно, помечаешь ли ты вновь открытую звезду, яхту или просто тополь в саду. Это всегда клятва и дар» — думал он, с сожалением перепоручая процедуру написания профессионалу. «Вот и все, что я сделал для тебя, Витька. Прости, что больше ничего не смог, хорошая моя», — прошептал он и покинул причал.
3
…Виктория Анатольевна караулила у плиты картофель в мундире, пыхтевшую под тяжелой чугунной крышкой, проложенной газетой «Правда». На кухне было душно и сумрачно — вечернее окно, без шторок и занавесок, запотело, голая лампочка под потолком излучала свои 60 ватт. Две конфорки рядом с набухающей кашей, занятые соседскими кастрюлями, распространяли вкусный запах свиного борща.
Анатольевна в этот раз на мясо не наскребла — зарплата будет послезавтра, а картошечка с постным маслом и так хорошо пойдет. Счастье, что Алексей разносолами неизбалован, и аппетит у него волчий — все сметет, что на столь не поставь. Главное, чтобы побольше было.
Как залетная птаха впорхнула Ольга — в пестром халатике и капроновой зеленой косынке поверх оранжевых бигуди, на ходу отключила газ, схватила из шкафчика печенье и хлопнула по плечу застывшую на своем табурете соседку:
— Да брось ты свою стряпню, Анатольевна! Пошли ко мне — там по телику Поль Робсон поет — прямо из Москвы.
Получив на комбинате к майским праздникам премиальные, Ольга купила новенький «Темп-2», с огромным экраном, чуть ли не вдвое больше КВНовского, что с линзой вообще было почти как кино. Сдвинув стулья поближе, женщины прильнули к экрану. Яркий голубой прямоугольник, отрегулированный ручкой «контрастность» и успокоенный от поперечных подергиваний «частотой кадров» открывал невероятно отчетливую и абсолютно невозможную здесь, в этой комнате, картину. Это было не просто «окно в мир», как писали газеты, а выход в другое измерение — за пределы реального, мыслимого, допустимого. Виктория, оказавшись перед экраном, каждый раз стеснялась взгляда дикторши и машинально поправляла халат. Почему тогда, еще до войны, обсуждая с Остапом на волжском берегу перспективы технического прогресса, обещавшего появление «видео-радио», они были радостно готовы ко всему, что сулила наука — полетам на Луну, чтению мыслей на расстоянии, перемещениям во времени и продлению жизни за пределы возможных сроков. Но не могли и представить не только Хиросиму и Нагасаки, но и простого артобстрела, уносящего жизнь? Как же случилось, что страшное, жестокое стало нормой, житейской привычной бедой, а чудеса мирной жизни смущали необъяснимой, тяжелой обидой.
То, что показывал сейчас телевизор, было сказкой сбывшейся для других, украденной радостью, миновавшей, обошедшей стороной ее, Виктории жизнь.
Вся Москва пела и гуляла в эти светлые, короткие летние ночи. По площадям и улицам, взявшись за руки, с букетами сирени бродила молодежь из разных стран — мексиканцы в широкополых сомбреро, какие-то узкоглазые китайцы и даже негры, которых там, в Америке ожидали зверства куклуксклановцев и костры линча, широко улыбались обезьяньими губами, пританцовывая с русскими девушками «Катюшу». А по Москве-реке скользили водные трамвайчики — мимо башенных высоток, под выгнутыми мостами и расцветающим салютными гроздьями небом. «Речка движется и не движется, вся из лунного серебра…» — пели юные голоса. Виктория чувствовала, как по спине побежали мурашки и душа занялась волнением. «Жизнь-то, жизнь-то теперь какая!» — замирала она, поправляя на коленях укутанный в одеяло чугунок с картошкой.
— Смотри, смотри Анатольевна! Модницы все в белых босоножках и юбки широченные, надо себе такую сварганить, — тыкала пальцем в экран Ольга. — У меня была точь-в-точь такая! Темно-синий штапель в горох, солнце-клеш. И босоножки на каблучках беленькие, «скороходовские», — оживилась вдруг Виктория, — и Волга наша не хуже этой Москвы-реки была, а уж берега!
— Ой, что-то не представляю тебя, Анатольевна, на
