Александр Шерман - Душа мумии. Рассказы о мумиях. Том 1

Раненое насекомое обвило дрожащим жалом мои пальцы и до крови исцарапало их крепкими лапками; я так сильно его ненавидел, что, не колеблясь ни секунды, швырнул врага в пламя.

Послышался вопль, напоминавший стенания агонизирующей женщины, и дверь в кабинет захлопнулась с громким стуком. Огонь быстро пожрал насекомое. Со смертью его пламя угасло. Внезапный страх сжал мое сердце, и я задрожал: казалось, вот-вот появится или случится нечто ужасное. Я смотрел на резной камень в руке, ничего вокруг не замечая. И снова, как во время оно, я прочитал надпись: «Три тысячи лет спустя — новая жизнь». Год или два я не вспоминал о пророчестве, но теперь, из всех воспоминаний, оно первым пришло ко мне, тогда как память о египетской гробнице должна была сгореть вместе с насекомым в очистительном огне. Необычный прилив сил, который так помог мне в схватке с врагом, иссяк, оставив меня ослабевшим от волнения и усталости. Руки и ноги дрожали, голова раскалывалась от острой боли, во рту пересохло. Я повернулся, собираясь покинуть комнату, где сам воздух был пронизан ужасом, где каждый предмет, всякий уголок, пролом в стене и мертвый пепел в камине слишком явственно напоминали мне о пережитых событиях и картинах, которые я мечтал бы забыть.

О Боже! В кресле позади меня сидела мумия, живая мумия из гробницы; она следила за мной маленькими коварными глазками и пыталась высвободить руку из-под гниющих покровов. Мумия была точно такой, какой я впервые увидел ее, прежде чем она рассыпалась в прах от дыхания чистого ветра пустыни. Повелительным жестом она приказала мне сесть и приподнялась, намереваясь загородить выход. С криком ужаса я выбежал из комнаты. Холодный воздух и вид снующих по улице людей вскоре успокоили меня; стыдясь своего испуга, я подошел к двери спальни в надежде окончательно развеять иллюзию. Я приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Мумия подтащила кресло ближе к камину и собирала белый пепел — останки сгоревшего насекомого. Давний ужас, таившийся в душе, затуманил мой разум и лишил меня способности рассуждать здраво. С криком отчаяния я торопливо запер дверь, выбежал из дома и бесцельно бродил по улицам, пока не начало светать.

Она все еще в спальне, и я пытаюсь уморить ее голодом. Дом мне продать не удалось. Кое-кто из близких друзей выражал желание его приобрести, но когда я рассказывал им об обитательнице спальни и, в доказательство моих слов, позволял заглянуть в замочную скважину, лица их бледнели от ужаса и они спешили покинуть дом. Я не могу позволить себе подобной откровенности с незнакомцами, ведь последствия могут быть куда более плачевными: распространятся слухи, которые могут нанести ущерб моей репутации. Из этого я заключил, что единственный способ избавиться от живого инкуба — заморить голодом до смерти. Во мне нет ни жалости, ни милосердия. Жизнь с таким ужасным созданием хуже преднамеренного убийства.

Я заколотил все окна и рассчитал слуг. Я один несу свое бремя.

Справившись кое-как со страхом, я занял комнату рядом с кабинетом. В ночной тиши я слышу, как женщина медленно расхаживает по комнате; время от времени она начинает напевать такие странные, необычайные мелодии, что я в испуге убегаю из дома и провожу на улице несколько часов.

Мне кажется, она никогда не умрет; прошло уже девять дней с тех пор, как она появилась. Вчера, когда я сидел у себя, прислушиваясь к непонятным скрежещущим звукам, которые доносились из кабинета, на пол с разделявшей две комнаты стены вдруг посыпалась штукатурка. Эта Сущность, эта Живая Смерть пыталась проломить стену! Я спешно купил строительные материалы и довел толщину стены до трех футов. Я работал день и ночь — теперь я в безопасности.

Я слышу ее предсмертные стоны. Но куда — ах, куда! к какой новой жизни полетит эта неумирающая египетская душа? И что будет со мною? Останусь ли я навечно связан ужасной судьбой с непроницаемой тайной, кружась в том, что Гермес Трисмегист{52} из Фив именует «нисходящими элементами Божества?»[22]

Я умираю вместе с нею. Всего через несколько часов нам со всей ясностью откроется истинное значение слов, начертанных на изукрашенном камне в долине Мемфиса, «где в немногих знаках изложены все тайны жизни, и души, и грядущего, и вечного кругообращения».

Свободен! Моя воля все еще движет мертвой рукой, выводящей эти строки, но сам я витаю высоко над нею, подобно звезде. В Вечность!

«Колоссы Мемнона» во второй половине XIX в. Фот. Антонио Беато

Джейн Годвин Остин

ТРИ ТЫСЯЧИ ЛЕТ СПУСТЯ{53}

(1868)

— Помните свою последнюю просьбу, когда мы расстались в Париже и вы отправились на родину, а я — в Египет, где закопался в могилы фараонов? — спросил Вэнс у Марион Харли. Молодая дама и новейший герой восточных странствий обедали в «Мадам Бельэтуаль».

— Конечно, — невозмутимо ответила Марион. — Я попросила вас найти мумию принцессы и привезти мне какое-нибудь ее украшение.

— А вы, помнится, обещали его носить, — продолжал Вэнс, напрасно ожидая, что его визави побледнеет от страха.

— Совершенно верно. Я обещала его носить и готова выполнить обещание. Вы привезли украшение?

— В противном случае я не решился бы предстать перед вами, — вежливо улыбаясь, отвечал путешественник.

— И что же это?

— Могу я заглянуть к вам завтра и вручить его?

— Буду очень рада вас видеть.

На следующий день, в двенадцать часов, Вэнс позвонил в дверь изящного особняка мистера Питера Харли и спросил мисс Харли. Его немедленно провели в гостиную, которую украшала своим присутствием молодая особа. Марион подошла к нему и протянула руку.

— Добро пожаловать домой! — произнесла она немногим более оживленно, чем приветствовала бы дряхлого профессора, возвратившегося в родные пенаты через Персию после долгого турне по Востоку.

Миллард Вэнс пожал протянутую руку, чуть задержав ее в своей и пронзив сердце девушки внимательным взглядом карих глаз.

— Вы так добры… Но дома у меня нет, как вы знаете.

— Вам следует понимать это слово шире и считать домом родную страну, а соотечественников — своей семьей, хотя бы на время, — сказала Марион, невольно покраснев и кляня себя за это. Она торопливо обернулась и добавила:

— Это мистер Вэнс, Джульетта. Моя кузина Джульетта, мистер Вэнс.

Миловидная фигурка, почти незаметная в огромном кресле, поднялась и с улыбкой поклонилась в ответ на полный достоинства поклон путешественника. Затем девушка уселась на диван рядом с Марион, будто предлагая ему сравнить нежные золотистые кудри, белое личико и прекрасные голубые глаза с черными волосами и сдержанной, классической красотой кузины.

Вэнс, краем глаза посматривая на них, ни одной не мог вручить лавры победительницы и мысленно воздал им должное за построенную на резком контрасте живую картину — уловку, для которой Джульетта была чересчур невинна, а Марион слишком горда.

Минут через десять Вэнс достал из кармана небольшую индийскую шкатулку и подал ее мисс Харли.

— Вот и трофей из земли фараонов, что вы любезно позволили мне принести, — сказал он.

Марион открыла коробочку и издала тихий возглас изумления. Казалось, она вся была заполнена золотыми жуками, сиявшими фосфоресцирующими искрами. Марион быстро захлопнула крышку и подняла взгляд на смеющееся лицо Вэнса.

— Они вас не тронут; они сидят на цепи, — сказал он и открыл шкатулку, лежавшую на коленях Марион. Оттуда он вынул ожерелье из золотых скарабеев с изумрудными глазами и зелеными эмалевыми крыльями. Каждое насекомое соединяла с соседним золотая цепочка, такая тонкая, что они располагали полной свободой движений. Застежкой служил отполированный золотой медальон с глубоко вырезанными на нем символами или буквами, которые было нелегко разглядеть и тем более расшифровать.

— Ах, какая восхитительная, чудесная, странная вещь! — воскликнула Джульетта Рэндольф, когда Вэнс покачал свешивающимся с пальца блестящим ожерельем. Марион, однако, вздрогнула и побледнела.

— Откуда оно, мистер Вэнс? — спросила она.

— С шейки принцессы из рода фараонов, как вы и просили, — ответил Вэнс, следя с мальчишеской гордостью за произведенным эффектом.

— Ах, расскажите нам все поскорее, пожалуйста, мистер Вэнс! — как попало к вам ожерелье, и как она выглядела, словом, все! — взмолилась Джульетта и устроилась поудобнее в уголке дивана, словно ребенок, ожидающий услышать сказку.

Вэнс признательно посмотрел на нее и смущенно перевел взгляд на гордые черные глаза Марион Харли; девушка, сама того не сознавая, послала ему ответный взгляд. Он весело произнес: