Артур Мейчен - Мейчен

Мисс Холсуэл оторопело уставилась на счет. Затем поднялась и позвонила в колокольчик. В комнате было очень жарко, казалось, она задыхается от душного воздуха лондонских улиц. Холсуэл прошел несколько шагов по комнате. И вдруг остановился и вздрогнул.

— Джейн, ответь мне, пожалуйста, приезжал ли мистер Холсуэл домой сегодня ночью? И ходила ли ты сегодня утром искать для него кеб?

— Да, мэм, по крайней мере…

— Что «по крайней мере»? Ты ведь сама проводила его к экипажу, так?

— Да, мэм, конечно, так и было. Но, прошу прощения, сэр, мне показалось, у вас сильно изменился голос, когда вы приказали кебмену ехать в Степни, хотя сперва говорили, что вам нужно на вокзал в Ватерлоо.

— Боже мой, вы что, сговорились? Я был в это время в Плимуте, я просто не мог быть здесь!

— Перестань, Фрэнк! Я поняла, ты шутишь. Посмотри, ты привез вчера вот это. Ты брал его с собой в Девон, помнишь?

Она держала в руках серебряный портсигар с его инициалами, выгравированными иа крышке. Это был ее подарок, он выронил его, когда гулял с Керром, и потом тщетно шарил в траве, горюя о потере.

Холсуэл взял портсигар в руки. Ему казалось, что он во сне, хотя через открытое окно вполне реально доносились голоса мальчишек-газетчиков: «Свежие новости! Специальный выпуск!» На город опускались сумерки, в комнате становилось темно. Внезапная догадка озарила его ум. Он вспомнил Керра, свое странное сходство с ним, вспомнил лицо, промелькнувшее в вагоне встречного поезда. Теперь он знал, кто поднял оброненный им портсигар, он очень хорошо знал, кто приходил к его жене вчера вечером.

Горничная была понятливой девушкой и потихоньку вышла. Никто не слыхал, о чем говорили в ту ночь супруги Холсуэл. Но еще до рассвета он уехал. Видимо, в Америку. Миссис Холсуэл умерла, не дожив до лета.

Перевод О. Дудоладовой

Очень много лет назад, ныне покойный Стефен Филиппе, известный поэт и драматург, сам того не желая, оказался виновным в клевете. Одно время он проживал где-то на южном побережье, кажется, в Литтлхемптоие, и по слухам, добравшимся даже в наши края, уехал оттуда по очень странной причине: в доме водились привидения. Слухи проникли на Флит-стрит, и одна из газет прислала репортера, чтобы взять у поэта интервью. Его рассказ о доме, полном призраков, оказался иоистине поразительным. Я забыл подробности и не могу вспомнить, каковы именно были шумы, или голоса, или явления, преследовавшие Стефена Филиппса, однако факт не подлежит сомнению — привидения действительно существовали и их было очень много. Но когда в газете появилось это сенсационное интервью, владелец дома подал в суд, обвиняя издательство в нанесении материального ущерба. Ни Филиппсу, ни газетчикам не приходило в голову, что они могут испортить репутацию дома и это сделает его непригодным для найма. Владелец же заявил, что из-за этой клеветы дом, когда-то занимаемый поэтом, уже полтора года остается без жильцов. У меня выпало из памяти, как закончилось дело, помню только, что кому-то из них, кажется, пришлось заплатить газете штраф. Но я воспринял это как предупреждение для себя и поэтому сразу заявляю: все имена и названия в нижеследующем рассказе вымышленные. Нет такого сквера, как Кони-Корт, не существует такого подворья, как Керзон-Инн (хотя Саут-сквер и Грейс-Инн когда-то были), и, значит, мне нет нужды скрывать подлинные события.

Тем не менее допустим, как и положено в рассказе, что все называется именно так, а не иначе. Тогда следует сказать, что Керзон-Инн находится где-то между Флит-стрит и Хол-борном и добраться туда можно лабиринтом кривых переулков и мощеных аллей, ограниченных железными столбиками. Подворье включает в себя небольшой холл (обратите внимание на замысловатое псевдоготическое украшение главного входа, датированного 1755 годом), огромное и очень старое, но все еще цветущее тутовое дерево, обнесенное невысокой оградкой, а кроме того четырехугольный дворик под названием сквер Эссей и еще один — сквер Кони-Корт. Там расположены девять жилых построек старинной темно-красной кирпичной кладки, которые были возведены еще в 1670 году. Входы украшены коринфскими пилястрами, как при входе на галерею, ведущую к королевской скамье в Темпле'. Резьба деревянных крылец приписывается Гринлингу Гиббонсу — заблуждение, возникшее по причине неверно понятых аллюзий в одном из писем того времени. Но как бы там ни было, деревянных навесов над входами ровно девять и ни одним больше, поэтому вполне понятно недоумение управляющего, мистера Хеммингса, когда он получил чек на двадцать фунтов с таким сопроводительным письмом для усиления эффекта:

«Дорогой сэр, прошу вас получить чек на двадцать фунтов в качестве причитающейся ва. и ренты за истекший квартал сего года, за мои комнаты на Кони-Корт, 76, Керзон-Инн. Искренне ваш, Майкл Карвер».

И это все. Никакого адреса, никакой даты. На почтовой марке стояла литера N. Письмо было получено с первой почтой 11 ноября 1913 года. Так уж повелось с незапамятных времен, что ежеквартальная рента в Керзон-Инн вносилась не по общепринятым числам, а по шотландской традиции. Поэтому День св. Мартина, 11 ноября, был как раз днем оп-

1 Здание суда в Лондоне. латы и относительно этого недоумений не возникаю. Но все дело в том, что на Кони-Корт нет такого номера — 76, и в книгах гостиницы не значится такого постояльца, как Майкл Карвер. Мистер Хеммингс принялся за выяснение, но никто из ответственных лиц не смог помочь ему. Привратник, прослуживший на подворье сорок лет, уверял, что за всю свою службу не встречал подобного имени на дверных табличках пансиона. Тогда управляющий обратился к жильцам. Он обошел номера 6, 7 и 8, но безрезультатно.

В старых пансионах обычно оседают самые разнообразные люди. Основную часть номеров занимали офисы странных и незаметных компаний. На дверях у них висели таблички: «Трексел. Производственный синдикат, ЛТД», «col1_1Н.», «Комитет по охране водорослей: Дж. Нэш, секретарь». Было одно крошечное начинающее издательство во главе с молодым человеком, полагающим, что на стихах можно заработать. Кроме того, были частные жильцы, например, как значилось на одной из дверей, «Мистер и миссис Юджин Шелдон». Однако другие были помечены только инициалами: «А.Д.С.», «Ф.Х.С.», причем некоторые из них так и оставались для остальных жильцов всего лишь инициалами, потому что их обладатели никогда не появлялись среди дня. Они выползали по ночам, когда ворота были уже на запоре, и бродили взад-вперед по Эссей-сквер и Кони-Корт, пугливые и неслышные, не глядя друг на друга и не разжимая губ. Управляющий прошелся и по этим личностям, но ни один из этих людей не смог ничего поведать о Майкле Карвере, хотя кое-кто жил в своих комнатах уже по тридцать лет.

Назавтра после Дня св. Мартина как всегда состоялось квартальное заседание общества «Пансион», и озабоченный Хеммингс изложил обстоятельства дела президенту и членам правления. После долгих рассуждений решили принять все как есть. С тех пор в Керзон-Инн стали квартал за кварталом приходить чеки на 20 фунтов с формальным извещением. Ни обратного адреса, ни даты отправления, все с той же литерой N, означающей Северный округ. Дело регулярно представлялось на суд правления, и неизменно выносилось решение: оставить все как есть.

Так продолжалось до Дня св. Мартина 1918 г. Как всегда пришел чек. Однако сопроводительное письмо было несколько иным, а именно:

«Дорогой сэр, прошу вас получить чек па двадцать фунтов в качестве причитающейся вам ренты за истекший квартал сего года, за мои комнаты на Копи-Корт, 76, Керзон-Инн. В моей гостиной большое сырое пятно на потолке, мне кажется, от трещины в крыше. Буду благодарен, если вы немедленно примете меры. Искренне ваш, Майкл Карвер*.

Управляющий почувствовал себя полным болваном. Какая протечка крыши может быть в номере, которого нет ни на Кони-Корт, ни во всем подворье! И каким образом правление будет принимать меры к несуществующей крыше! На завтрашнем заседании мистер Хеммингс молча положил письмо на стол: оно говорило само за себя. Президент внимательно прочел его. Затем письмо внимательно прочли десять членов правления. Один из них, бывший стряпчий, предложил сделать запрос в банк мистера Карвера.

— Иной раз приходится блефовать и перед банкирами, — сказал он с надеждой.

Но мистер Карвер был клиентом банка Телсона, и стряпчему следовало бы это знать. Хеммингс получил от них вежливое уведомление в том, что мистеры Телсоны не имеют привычки обсуждать дела своих клиентов с посторонними. Таким образом, на некоторое время дело заглохло. Однако в следующий раз обычный чек от мистера Карвера сопровождался весьма неприятным письмом, выражающим недовольство, что его просьбе не было оказано должного внимания, а между тем сырое пятно распространилось по всему потолку, и штукатурка грозит рухнуть на ковер. «Буду чрезвычайно признателен, если крыша будет починена немедленно» — так заканчивалось это послание. Президент и члены правления снова принялись разбирать дело. Кто-то сделал предположение, что все это просто розыгрыш любителя шуток, а другой прибавил: «Притом сумасшедшего», но эти предположения были отклонены как безосновательные. Под конец заседания правление вынесло вердикт: оставить все как есть.