Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк
Княжна здесь! Я вскочил. Княжна, недавно через Липотина передавшая, что ждет моего ответного визита! Ах, да никакая не княжна и не Асия Хотокалюнгина! Кошмарная богиня, в чью честь в Шотландии устраивались жуткие кровавые ритуалы, мой заклятый враг, и она же — леди Сисси, явившаяся к Джону Роджеру, темное божество ущербной луны![148] Опять пришла по мою душу!
Дикая, будоражащая нервы радость вспыхнула во мне ярким пламенем: добро пожаловать! Тебя, призрак в женском обличье, ждет позорное поражение. Я в самом подходящем настроении, я готов к встрече!
Мигом подскочив к двери, я настежь распахнул ее и воскликнул, разыгрывая эдакое снисходительное недовольство:
— Постойте, фрау Фромм! Позвольте даме войти! Я вас прошу! Прежнее распоряжение я отменяю и с удовольствием приму эту гостью. Пожалуйте!..
Чуть не оттолкнув замершую фрау Фромм, княжна прошествовала в кабинет, шурша шелками и прерывисто дыша; она с заметным усилием преодолела досаду на неожиданное препятствие, но ловко облекла свою взволнованность в приветливо-шутливые слова:
— Вот так неожиданность, дорогой друг! Оказывается, вы затворились от мира! Вы кающийся грешник или святой? В любом случае для меня, доброй приятельницы, всем сердцем пожелавшей увидеться с вами, можно сделать исключение, не правда ли?
Фрау Фромм застыла у стены, в ужасе широко раскрыв глаза и едва дыша; казалось, ее пронизывает холод, она то и дело вздрагивала всем телом. Я ободряюще кивнул ей, чтобы успокоить, и гостеприимным жестом пригласил княжну в кабинет. И уже затворял за собой дверь, как вдруг фрау Фромм в отчаянии простерла ко мне руки. Я снова кивнул и улыбнулся, всячески стараясь показать, что нет никаких оснований для тревоги.
И вот я сел напротив княжны.
Она принялась шутливо и снисходительно укорять меня, — оказывается, в прошлый раз я неверно понял ее настойчивые домогательства и потому не сдержал своего обещания в ближайшее время нанести ответный визит. Слова сыпались и сыпались, я растерялся, как бы самому-то вставить слово? Поток льстиво-кокетливых речей пришлось остановить более-менее вежливым взмахом руки. Настала тишина.
Пахнет хищным зверем, вдруг снова почувствовал я. Запах ее духов щекотал нервы. Я потер лоб, разгоняя туман, вкрадчивую, заволакивавшую мысли мглу, и заговорил:
— Княжна, позвольте еще раз заверить, я безмерно рад вашему посещению. Не покривив душой, могу сказать, что как раз сегодня хотел воспользоваться приглашением, которым вы оказали мне честь, и посетил бы вас, если бы вы меня не опередили. — Я перевел дух и не без злорадства ожидал реакции. Мнимая княжна поблагодарила кокетливым кивком и улыбнулась, но промолчала. А я, вдруг сорвавшись, быстро продолжал — решил ошеломить ее: — Видите ли, должен сказать, что мне совершенно ясно, какие надежды вы питаете относительно моей особы, ваши побудительные мотивы — как на ладони…
Княжна перебила, импульсивно воскликнув:
— Ах, меня это радует! Меня это радует чрезвычайно!
Я постарался сохранить невозмутимую мину; не отреагировав на реплику, холодным пристальным взглядом уставился в обольстительно, да-да, именно обольстительно улыбающееся лицо и заявил:
— Я вас знаю!
Она кивнула нетерпеливо, поспешно, словно услышав необычайно приятный комплимент.
Я продолжал:
— Вы называете себя княжной Хотокалюнгиной. У вас имеются, или раньше были, неважно, владения близ Екатеринодара.
Снова нетерпеливый кивок.
— А нет ли или, может, в прошлом у вас был замок в Шотландии? Или еще где-нибудь на Британских островах?
Она надменно подняла брови:
— Вот еще выдумали! Помилуйте, моя семья — и Англия? Никаких связей.
Я скептически усмехнулся:
— Вы в этом уверены, леди… Сисси?
Я бросился из засады, как пантера, сердце тревожно сжалось: что теперь? Но выдержке моей красавицы гостьи можно было позавидовать. Она весело рассмеялась, глядя мне в глаза, и сказала:
— Забавно! А что, я похожа на какую-то из ваших английских приятельниц? Между прочим, обычно говорят — ах, скорей всего это просто комплименты, — что мое лицо неповторимо, а черты совершенно кавказского типа. Не правда ли, моя внешность не подошла бы уроженке Шотландии?
— Быть может, мой несчастный родственник Джон Роджер расточал вам такие комплименты, любез… — Я осекся, так как хотел сказать «любезная истязательница кошек», но слова буквально застряли в горле, и я наскоро вывернулся: — Любезная княжна. А если хотите знать мое мнение, то поверьте, черты у вас не кавказские, а самые настоящие сатанинские… Не обидел ли я вас? Надеюсь, нет?
Княжна залилась смехом, откинув голову и выгнув длинную шею, нежный голосок переливался длинными мелодичными трелями, эдакими каденциями. И вдруг смех оборвался, княжна с любопытством уставилась на меня, даже наклонилась вперед:
— Ну, дорогой друг, вы меня заинтриговали! Не томите: что означают все эти диковинные комплименты?
— Комплименты?
— Разумеется. Похвалы совершенно изумительной изысканности. Английская леди! Сатанинские черты! Вот уж не подозревала, что однажды меня удостоят столь оригинальных эпитетов.
Стало неприятно: сколько еще продлится эта словесная перепалка? Внутреннее напряжение наконец лопнуло, как чрезмерно натянутая струна. Я перестал сдерживаться:
— Довольно, княжна, или как вам угодно себя называть! В любом случае вы — княжна преисподней! Я же сказал, что знаю вас! Слышите? Знаю! Черная Исаида может сменить свое имя, одежды, да что угодно, но меня, меня, Джона Ди, ни одна маска больше не обманет! — Я вскочил. — Вам не удастся расстроить мою «химическую свадьбу»!
Она медленно поднялась, я, прямо напротив, стоял, вцепившись в край стола, и глядел на нее в упор.
Но нет, того, чего я ждал, не последовало.
Я не поразил демона пристальным взором, не заставил отступить или растаять облачком дыма — уж не знаю, какого еще действия я в тот момент ожидал от своей пылкой тирады. Ничего подобного! Княжна смерила меня невыразимо величественным, холодным взором, однако в глубине ее глаз горели насмешливые, да, явно насмешливые огоньки. Чуть выждав, она сказала:
— Я еще не освоилась с манерой, по-видимому принятой в вашей стране в обхождении с нами, русскими изгнанниками. Так что мне не совсем ясно, не вызваны ли столь странные слова вашим состоянием, совершенно непростительным, как я считаю. Обычаи и нравы моей родины нередко кажутся грубыми, однако у нас мужчина не примет даму, если он… выпил лишнее.
На меня словно вылили ушат холодной воды, я был не в силах слова вымолвить. Щеки горели. Но привычка к учтивости по отношению к слабому полу повелевала объясниться, и я, запинаясь, пробормотал:
— Прошу вас, поймите меня…
— Невоспитанность простить трудно, сударь!
И тут мне
