Лэйни Тейлор - Дни крови и света
Свева спускалась вслед за Рафом, уклоняясь от нависающего плюща. За ними бушевал пожар, но южный ветер относил дым в сторону, поэтому надвигающаяся беда еще не давала о себе знать. С пригорков было видно, как небо застилают клубы черного дыма.
Как ангелы могли так поступить? Неужели они готовы уничтожить все вокруг ради того, чтобы добить горстку химер? Да и зачем это — разорять, убивать, жечь?
«Оставьте нас в покое!» Свева, конечно, понимала, что это по-детски: в мире всегда были войны, а все ее беды и огорчения значат не больше, чем мельтешение лесной мошкары в лучах солнечного света.
«Нет, я что-то значу», — упрямо твердила Свева. И Саразал тоже, и мотыльки, и гадючьи мухи, и крадущиеся по деревьям сконты, и мелкие звездчатые соцветия тензий, и даже кусачие блошки… Все хотят жить.
И Раф что-то значит, хотя от него пахнет кровью и сырым мясом.
Он помогает им. Конечно, когда Раф схватил Саразал в охапку, Свева ни чуточки не сомневалась, что он не съест сестру, однако продолжала опасливо коситься на него, а ее сердце испуганно трепетало, как на крючке. Дашнаги — хищники, они едят мясо. Такая у них натура, и с этим ничего не поделаешь. А любить его не обязательно, вот как блошек. Не нравятся они Свеве. И он тоже не нравится. И обогнать его легче легкого — он с ношей.
— Мы не едим дама, — объяснил Раф. — И других высших зверей тоже. Ты наверняка это знаешь.
Свева, конечно, знала, но дашнагам на слово верить не следует.
— Что, даже когда очень голодные? — Почему-то ей очень хотелось думать о нем худшее.
— Я очень голоден, а вы еще живы, — заявил он, не останавливаясь.
Свеве стали казаться нелепыми ее недавние страхи: Саразал мирно посапывала у Рафа на плече, а он шел на задних лапах, хотя намного проще бросить сестру и умчаться вдаль огромными скачками. Однако он не оставил их.
Со дна оврага донесся запах капринов. Дашнаг, с его острым чутьем хищника, унюхал их гораздо раньше. Почему он пошел вслед за капринами? Эти блеющие пастухи ходят медленно, вперевалочку, бегать не умеют. Похоже, они еще и свои стада гонят.
В конце спуска Раф остановился.
— Они из деревни рядом с акведуком, — уверенно сказал он Свеве.
Свева до смерти не забудет место, где висели серафимы с кровавыми улыбками, посланием Воителя. Как это ни чудовищно, но изуродованные тела дарили надежду на спасение. Свева решила, что жители деревни погибли, а теперь обрадовалась, хотя и не понимала, зачем Рафу их догонять.
— Каприны идут медленно, — уточнила она.
— Поэтому им потребуется помощь.
Свева покраснела, она-то думала только о собственном спасении.
— Может быть, у них есть целитель, — продолжил Раф, взглянув на Саразал, прикорнувшую у него на груди. Сестра по-прежнему не открывала глаз, поврежденная нога покоилась на сгибе его локтя, словно хищник баюкал свою жертву. Свева недоуменно похлопала ресницами. Неужели она была не права? Похоже, она мало что понимает в жизни.
А может, и вовсе ничего не понимает.
С высоты холмистая зеленая равнина казалась безграничной — сколько ни поднимайся ввысь, лесным чащам не видно конца. Однако на востоке земля собиралась складками в невысокую горную гряду, затем переходила в пустынное плато — красный суглинок, покрытый колючим кустарником. Там, зарывшись в землю близ караванных троп, терпеливо подстерегали зазевавшихся путников гигантские ядовитые жуки-щитники. По слухам, у небесных островов жили кочевые племена шакалоголовых сабов, но патрули серафимов или пропадали там без вести, или возвращались с докладом, что никаких признаков жизни не обнаружено.
На западе возвышался Береговой хребет, а за ним лежал Берег тайны, по которому разбросаны приливные деревни полурыб. Местные жители обитали и на суше, и под водой, добывали себе пропитание в морских глубинах и там же пережидали опасность, скрываясь от врага.
На юге высился Заповедный предел — самый обширный и неприступный горный массив Эреца, непреодолимая преграда на пути на юг. Гряды скал громоздились до неба, словно крепостные валы, с естественными амбразурами для воды. Стремительные реки глухо ревели в глубоких теснинах, с грохотом низвергались тысячами водопадов. По слухам, путники, которым удалось пересечь Предел, оказывались в счастливом и мирном краю, на Дальней стороне, куда через лабиринты ущелий и сквозных пещер вели тайные тропы, известные лишь жабоподобным обитателям подземного мрака.
Вершины Заповедного предела покрывали огромные ледники, похожие на хрустальные города — приют гигантских буреловов, способных лавировать среди ледяных башен в потоках свирепых ветров.
Таковы южные земли, давний объект имперской экспансии. Бесконечные лесистые равнины — непокорное сердце обширной территории. Удержать в повиновении этот дикий край не удастся даже всем армиям Иорама. Серафимы могли и дальше разорять деревни и поля, но химерам всегда удавалось ускользнуть: среди них больше кочевых племен, чем фермеров, а сжечь все вокруг невозможно.
Пожары устроили, чтобы выкурить беглецов из леса на юго-восток, где деревья редели и множество ручьев сливались в великую реку Кир. Там их будут ждать.
Акива надеялся, что из этой затеи ничего не выйдет, и усиленно саботировал кампанию. Завидев просвет в кронах, говорящий о близости родника — подходящее место укрытия для химер, — Акива уводил отряд в другую сторону. Истребителю Тварей никто не перечил, только Азаил странно поглядывал на брата.
Лираз прикомандировали к другому отряду, и Акива часто думал, выполняет ли она приказы с обычным рвением.
— Ну и как, по-твоему? — внезапно спросил Азаил.
Вечерело, за весь день отряд не встретил ни одного беглого раба или фермера.
— Ты о чем?
— О том, кто стоит за этими нападениями.
Что же он на самом деле думал? Акива не знал. Вид жестоко изуродованных тел ужасал — и странно обнадеживал. Акива не верил надежде, не подпускал ее близко, боялся, что она окажется бесплодной. Неужели есть еще один воскреситель?
— Не призраки, — осторожно ответил он.
— Да, скорее всего не призраки, — согласился Азаил. — Любопытно, однако. На клинках наших солдат нет ни капли крови, на земле — ни малейшего следа, только отпечатки копыт сбежавших крестьян… Пять атак за одну ночь — сколько же было нападавших? Судя по всему, они невероятно сильны — и крылаты, раз исчезли без следа. Похоже, у них были хамсы, иначе нашим удалось бы ранить кого-нибудь. Пожалуй, это только начало.
Акива и сам пришел к тем же выводам.
Азаил пристально посмотрел ему в глаза.
— С чем мы имеем дело?
— Фантомы, — неохотно признал Акива. — Других объяснений нет.
— Еще один воскреситель?
Акива помолчал и ответил:
— Может быть.
Понимал ли Азаил, как много для Акивы значит появление еще одного воскресителя? Ведь это дает надежду на возвращение Кэроу к жизни. Мог ли он отнестись с сочувствием к таким чаяниям? Неужели Азаил простил только потому, что Кэроу погибла, как будто от этого безумство Акивы стало делом прошлым и забытым, как будто они и вправду могут зажить как прежде.
Акиве не нужны никакие «как прежде». Что же ему осталось?
— Сюда! — скомандовала Калла, лейтенант Второго легиона, превосходящего по численности остальные военные подразделения Империи. Она указывала на овраг, где в просвете между деревьями виднелись мелькающие тела. Стадо! Каприны. У Акивы все сжалось внутри. Идиоты! Не смогли затеряться на такой громадной территории!
Отвлекать от них внимание поздно, придется спуститься вместе со всеми. На случай засады Калла приказала Акиве с Азаилом зайти в обход с дальнего конца оврага. Они полетели, пристально всматриваясь в прогалины между деревьями, но увидели только сплошной поток руна.
Скрепя сердце Акива обнажил мечи. Воинская подготовка подразумевала, что, взяв в руки клинок, ты сам становишься клинком. Находишь артерии — и вскрываешь, находишь конечности — и отрубаешь, берешь живую плоть — и отправляешь в объятия смерти. Убийство — единственное предназначение солдата.
Акива не желал быть слепым орудием воли безумца. Конечно, можно дезертировать, сбежать. Он не обязан участвовать в этой резне. Однако мало прекратить убийство химер… Давным-давно он мечтал о большем.
Зашелестели кроны, отряд ангелов стремительно слетел вниз. В голове Акивы звучал голос: «Только жизнь растет, ширится и наполняет миры. У нас один господин: или жизнь, или смерть». Когда Бримстоун произнес эти слова, для Акивы они ничего не значили. Теперь он все понял, но как воину поменять господина?
Когда мечи обнажены, откуда взяться надежде, что кровопролития не будет?
28
Самое тяжелое молчание
