Эра Дракулы - Ньюман Ким
— Как тебя зовут, милый? — спросил Вардалек.
— Д-д-джорджи…
— Хаха, а как тебя еще называют? Жоржик-Коржик, пирожок и пышка?
Придется вмешаться. Вздохнув, Женевьева встала.
— Пирожком и пышкой ты станешь, — мурлыкал Вардалек, его зубы царапали пухлую шею мальчика.
— Джентльмены, — начала она, — позвольте этим людям заниматься своими делами и оставьте их в покое.
Карпатцы замолчали от удивления. Рот Вардалека открылся, и Дьёдонне увидела, что от всех его зубов, кроме клыков, осталась лишь зеленая гниль.
— Уйди, «новорожденная», — насмешливо отозвался Куда. — Если понимаешь, что для тебя лучше.
— Она — не «новорожденная», — пробормотал Костаки.
— Кто эта несносная маленькая персона? — спросил Вардалек. Он слизывал слезы со щек Джорджи. — И почему она все еще остается не-мертвой спустя несколько секунд после того, как оскорбила меня?
Мартин оставил Вудбриджа в покое и бросился на нее. Быстрая, словно бешено раскрученный зоотроп, Женевьева резко наклонилась в сторону и вонзила локоть подхалиму под ребра, когда тот проносился мимо, отбросив его через всю комнату. Вампир рухнул, волчий шлем упал с его головы, и кто-то едва ли случайно опрокинул в него горшок с похлебкой.
— Я — Женевьева Сандрин де Л'Иль Дьёдонне, — объявила она, — из чистой кровной линии Шанданьяка.
По крайней мере, на Костаки это произвело впечатление. Он сел прямо, словно внимая, его кровавые глаза расширились. Фон Клатка заметил изменившееся отношение товарища и, не сдвинувшись с места, также вышел из драки. Она видела нечто подобное в покерной гостиной Аризоны, когда дантист, обвиненный в мошенничестве, заявил трем дюжим погонщикам, возившимся с кобурами, что его имя — Холлидей. Тогда двое из них выглядели точно так же, как сейчас Костаки и фон Клатка. Она уже уехала из Тумстоуна и похорон третьего не увидела.
В схватке остался только граф Вардалек.
— Отпусти мальчика, — сказала она, — «новорожденный»!
Ярость вспыхнула в глазах венгра, когда тот оттолкнул Джорджи и встал. Он был выше ее и столь же стар. В руках его таилась ужасающая сила. Вздувшиеся ногти превратились в кинжалы, лак на них поплыл, как масло на противне. Он покрыл расстояние до Женевьевы со скоростью змеи, люди вокруг не успели даже моргнуть. Граф был быстрым, но происходил из больной кровной линии Влада Цепеша. Женевьева схватила его за запястья, остановив ножи-пальцы в дюйме от своих глаз.
Вардалек оскалился, пена потекла по напудренному подбородку, капая на пышное жабо. Смрадное дыхание графа, словно по поверью, отдавало могилой. Мускулы венгра от напряжения питонами заворочались под кожей, но Женевьева не ослабила хватки и медленно убрала руки противника от лица, подняв их так, словно устанавливала стрелки огромных часов на без десяти два.
Сквернословя по-мадьярски, Вардалек сделал предположение, что Женевьева имеет постоянную плотскую связь с баранами. Что ее груди сосут только кошки, которые от такого яда скоро отравятся. Что семь поколений навозных жуков скопились в волосах ее бесполезной женственности. Дьёдонне послала ему воздушный поцелуй, сжала пальцы, услышав, как трещат кости, и острыми ногтями разрезала тонкие вены на запястьях венгра. В его водянистых глазах показалась паника.
Тихо, так, чтобы слышал только он, Женевьева сообщила Вардалеку на его родном языке, что, по ее мнению, предки графа занимались любовью только с горными козлами, а его детородный орган столь же вял, как и недавно вскрытый чумной бубон. Потом она поинтересовалась, как же теперь дьявол обходится без собственной задницы, ведь Вардалек использует эту нежную часть чертовой анатомии в качестве лица.
— Отпустите его, — сказал фон Клатка без малейшей угрозы в голосе.
— Вырви его гнилое сердце, — пробормотал кто-то, неожиданно расхрабрившись после того, как над карпатцем стали одерживать победу.
Дьёдонне толкнула вампира вниз, ноги у него подогнулись, он чуть не упал, но Женевьева, не разжимая рук, заставила графа встать на колени, и тот захныкал, чуть ли не жалостливо глядя ей в лицо. Она почувствовала, как воздух сушит обнажившиеся клыки, как мускулы лица начали растягиваться, превращая его в звериную маску.
Голова Вардалека откинулась назад, глаза налились кровью. Золотой шлем волос соскользнул на пол, обнажив воспаленную кожу на голове. Женевьева отпустила старейшину, и тот рухнул около ее ног. Фон Клатка и Костаки помогли ему подняться, последний чуть ли не с нежностью водрузил парик на темя графа. Куда тоже встал и вытащил меч, сверкнувший характерным отблеском серебра, сплавленного с железом. Костаки с отвращением заставил его вернуть оружие в ножны.
Вудбридж уже открыл дверь, готовясь выставить их на улицу. Джорджи убежал, поспешив смыть слюну Вардалека с лица. Женевьева быстро обрела привычную спокойно-красивую форму, но осталась настороже. Болтовня в трактире возобновилась, и аккордеонист, хорошо знавший только одну тему, затянул песню «Она была всего лишь птицей в клетке золотой».
Фон Клатка вывел Вардалека на улицу, за ними последовал Куда, волоча по полу грязный хвост. Костаки остался, обозревая обломки. Он посмотрел туда, куда рыцарь бросил деньги, и криво улыбнулся, фыркнув. Банкноты давно исчезли, словно пролитое пиво, впитанное губкой. Цыганка невинно стояла в противоположном конце паба. От усмешки невозмутимое лицо гвардейца, казалось, треснуло вдоль морщин, но разрывы тотчас залечились.
— Госпожа старейшина, — сказал он и отдал честь, прежде чем повернуться к выходу, — мое почтение.
Глава 10
ПАУКИ В СОБСТВЕННОЙ ПАУТИНЕ
Они приехали в Лаймхаус. Место находилось где-то неподалеку от Темзы. Борегар по опыту знал, что плохая репутация этого района вполне заслуженна. Каждую ночь здесь вымывало на грязный берег столько безымянных трупов, сколькими Серебряный Нож не мог похвастаться и за три месяца. Со скрипом, стуком и шарканьем экипаж проехал сквозь каменный проход, после чего остановился. Кэбмену, наверное, пришлось согнуться вдвое, чтобы не задеть потолок арки.
Чарльз схватился за рукоять меча-трости. Двери открылись, и во тьме сверкнули красные глаза.
— Прошу прощения за неудобство, Борегар, — промурлыкал шелковый голос, мужской, но не слишком мужественный, — но я думаю, вы поймете. Мы находимся в несколько щекотливом положении…
Чарльз вышел из кэба и оказался во дворе одного из перенаселенных городских районов рядом с доками. Туман здесь стелился завитками, свисал листьями водорослей, словно желтой кисеей. Вокруг стояли люди. Говоривший оказался англичанином, вампиром в хорошем пальто и мягкой шляпе, лицо его скрывала тьма. Судя по нарочито расслабленной позе, он, скорее всего, некогда был спортсменом; Борегар легко мог бы выдержать с ним раунда четыре. Кроме него вокруг стояли согбенные китайцы с косичками, скрывавшие ладони в широких рукавах одежд. Большинство оказались «теплыми», но рядом с экипажем находился «новорожденный», обнаженный до пояса, который тем самым показывал свои татуировки с драконами и безразличие не-мертвого к осенней прохладе.
Когда англичанин ступил вперед, лунный свет озарил его молодое лицо. У него были красивые ресницы, как у женщины, и Борегар сразу узнал этого человека.
— Я видел, как вы выбили шесть шестерок из шести мячей в 1885 году,[10] — сказал он. — В Мадрасе. Матч «Джентльменов» против «Игроков».
Спортсмен скромно пожал плечами.
— Приходится играть с тем, что швырнула тебе судьба, я всегда так говорю.
Чарльз слышал, как имя этого человека упоминали в Звездной палате, в связи с дерзкими, но в то же время удивительно изящными ограблениями ювелиров. Судя по всему, участие спортсмена в похищении подтверждало то, что именно он являлся автором тех криминальных подвигов. Борегар полагал, что даже джентльмен обязан иметь профессию, и в матчах по крикету всегда болел за «Игроков».
