Рассказы - Грэм Мастертон
Он открыл глаза и посмотрел на меня, и его лицо было торжествующим и серым от кислородного голодания. Он сделал это. Он сделал это со мной, спустя все эти годы. Я беспокоился о нем, заботился о нем и обещал спасти его, а он сделал меня орудием своего собственного смертельного повешения.
Джейми пытался заговорить, пытался насмехаться надо мной, но петля слишком туго сжимала его гортань. Он извивался все сильнее и сильнее, и по мере того, как он извивался, я видел, как поднимается его пенис, пульсируя с каждым ударом сердца. Его глаза выпучились. Внезапно его язык вывалился между губ, толстый и серый.
У меня был простой выбор: я мог держаться за свой конец веревки, подвешивая его, или же я мог отпустить его. В этом случае он упал бы с четвертого этажа в шахту лифта.
Я ждал и цеплялся за веревку, и по мере того, как я цеплялся за веревку, мне все становилось ясно. Что такое любой спаситель, в конечном счете? Что такое любой преданный друг? Мы ничего не делаем, кроме как оттягиваем неизбежное ради наших собственных эгоистичных целей. Мы — не что иное, как палачи в ожидании приговора.
Я был таким деликатным. Я так сильно заботился о Джейми. На самом деле, я продлил его агонию.
Мне следовало позволить ему повеситься в старших классах. А еще лучше, его матери следовало позволить ему задушить себя собственной подушкой.
В тридцати футах подо мной он все извивался и извивался, а потом издал высокий, тонкий крик, подобного которому я никогда не слышал ни до, ни после. Это было жалобно, свято, восторженно, печально. Сперма брызнула из его члена, два, три, четыре раза, и упала в шахту лифта.
Я наклонился.
Я сказал:
— Будь ты проклят, Джейми.
Не знаю, услышал ли он меня.
Затем я отпустил его.
Перевод: Zanahorras
Отзвуки зла
Graham Masterton, «Resonant Evil», 2014
Авторы проекта выражают глубокую признательность Ивану Миронову за предоставленный перевод рассказа
Мартин съехал на обочину и заглушил двигатель.
— Вот, — произнёс он. — Попробуй скажи, что он не совершенен.
Серена посмотрела на белый двухэтажный дом с неровной лужайкой, заросшей кустами пузыреплодника, и облупившимися оконными рамами. Шесть или семь балясин в ограждении веранды отсутствовали, что придавало дому вид щербатого рта, а жалюзи одного из верхних окон висели криво.
— Ты не говорил, что здесь требуется ремонт, — сказала она. — Сколько они за него просят?
— Пятьсот девяносто девять. Почти даром. Тут пять спален, две с половиной ванных и полностью изолированный дворик с видом на Литтл Понд, если взобраться на стремянку.
— Ну не знаю. Похоже, тут прорва работы. А я ведь не становлюсь моложе.
— Просто загляни внутрь, — убеждал её Мартин. — Обещаю, ты влюбишься в него.
— Ну хорошо, — неохотно согласилась Серена.
Мартин выбрался из машины и обошёл вокруг, чтобы открыть ей дверцу. Хоть она и была на шестом месяце, она всё ещё была худой, если не считать животика. Её длинные белокурые волосы были завязаны сзади бледно-голубым шарфом, а на ней была бледно-голубая сорочка и обтягивающие чёрные леггинсы. Её джинсовые босоножки были на пятидюймовых платформах, но Мартин не возражал, потому что сам был на семь дюймов выше неё; худой, темноволосый и долговязый — он больше походил на баскетболиста, чем на нейробиолога.
Они прошли по дорожке и взобрались по ступенькам. Мартин вытащил ключ, который ему дали агенты по недвижимости, и отпер выцветшую зелёную входную дверь. На ней висел окислившийся латунный дверной молоток в форме рычащей волчьей головы.
— Может, стоило сначала постучаться? Ну, на случай, если там ещё остались какие-нибудь призраки. Я бы не хотел их напугать.
— Ты лучше меня не пугай, — сказала Серена. — Дом и так выглядит достаточно жутко.
— Не волнуйся, — сказал ей Мартин. — Все призраки — в голове. Поверь мне. Я — профессионал.
Он распахнул дверь, и петли громко заскрипели, словно их годами не смазывали.
— Знаешь, кто тут жил раньше? Винсент Грейлинг. Как тебе такая приятная неожиданность?
Серена заглянула в зал. Там было темно и душно из-за того, что все жалюзи в доме были закрыты, а сам дом обшит лакированным дубом. Она вошла внутрь, поскрипывая босоножками по твердому дубовому полу. По левую руку в зале стояла крутая колониальная лестница, которая вела на площадку-балкон. Некоторые из подступеней прогнили и требовали замены, а четыре или пять балясин — отсутствовали, как и на веранде снаружи. Огромная хрустальная люстра, оплетённая похожей на тряпки паутиной, свисала с потолка.
Она хмыкнула.
— Такое ощущение, что здесь уже целую вечность никто не жил.
— Здесь и не жили. Винсент Грейлинг умер в 1957-м. Агенты по недвижимости сказали мне, что дом оставался во владении его семьи, но никто из них не хотел жить тут, так что они сдавали его, пока он не обветшал. Хотели продать его, но не могли определиться, кому из членов семьи должна достаться большая часть от сделки. И на продажу его выставили только потому, что предпоследний из них отправился к праотцам.
Широкий проём по правую руку вёл в гостиную. Несмотря на темноту, они всё же разглядели потрёпанный диван из коричневой кожи, два непарных кресла с растянутыми капроновыми чехлами, модернистский кофейный столик в форме палитры художника и обычную лампу с поломанным абажуром.
— Ты же не собираешься тут жить только потому, что это дом Винсента Грейлинга, да? — спросила Серена. — В смысле… милый… ты прикинул, во сколько нам встанет реконструкция? Уж не говоря о новой мебели.
— Хорошо, — сказал Мартин. — Каюсь. Винсенг Грейлинг — один из моих самых больших кумиров. Но посмотри, что мы получаем за эти деньги. Дальше по улице есть дом гораздо меньше, и стоит он около восьми сотен.
— Я всегда думала, что Винсенг Грейлинг — какой-то псих, — сказала Серена, двигаясь за Мартином по коридору на кухню. — Разве он не проводил какие-то эксперименты — портил людям аппетит, показывая им во время еды ужасные картинки?
— Да, это один из экспериментов. Да и большая часть его исследований, если честно, была довольно странной. Но он достиг невероятных успехов в синестезии. Это когда ты стимулируешь одно чувство, к примеру, слух, а оно воздействует на другое, например, вкус. Он открыл, что некоторые люди, когда слышат телефонный звонок, чувствуют солёное на языке.
— А что насчёт запаха? — спросила Серена. — Я
