Да будет воля моя - Евгений Кузнецов
Грузная женщина заковыляла вверх по лестнице, наваливаясь на скрипучие перила.
Глава 12
Софа заметно нервничала, меряя шагами спальню, когда на пороге появилась ее мать. В одной руке та держала распечатанную на принтере фотографию улыбающегося Соломона, а в другой у нее была невысокая, толстая свеча черного цвета, зажигалка и набор портняжных булавок в картонной упаковке.
Софа насмешливо ухмыльнулась:
— Мама, неужели ты всерьез веришь во всю эту чепуху?
Грузная женщина села на кровать:
— Ты многого не знаешь, Софья. Думаешь, этот жалкий проходимец, — она потрясла фотографией Соломона, — по своей воле женился на тебе? Неужели ты забыла, как он волочился за твоей двоюродной сестрой Розкой? Как не давал прохода Ираидке с Аидкой? Как таскался даже за страхолюдиной Зулькой…
— Но мама, причем здесь это?
— А притом! Думаешь, он по большой и пламенной любви выбрал для женитьбы именно тебя?
— Для меня это не секрет, мама. Я прекрасно понимаю, что он женился на мне ради папиных связей.
— Его связей? А кто, по-твоему, его самого сделал начальником отдела? Да если б не моя мать, этот мелкий кляузник так и остался бы на побегушках у Додоева. Небось не забыла, как с тем случился сердечный приступ?
— Ну?
— Так вот, это была моя мать, твоя бабка! А помнишь, как она вырвала клок волосёнок с башки твоего Руя в день вашей помолвки, сказав, что в них запутался паук?
— И что?
— А то! Ровно через три с половиной месяца вы поженились!
— Пф! Можно подумать! А если бы не я…
— Что — ты? Ты даже удержать мужика не смогла, которого тебе подали, готовенького, на блюде!
— Это все из-за тебя! Он просил, умолял выгнать тебя, но я не соглашалась. А мне он клялся здоровьем наших детей, что любит меня и никогда не оставит!
— А ты и поверила ему. Только отъявленный лжец и мерзавец клянется тем, что ему не принадлежит. Ведь дети-то не его.
— Откуда ты знаешь? То есть с чего ты взяла, что ему это известно?
— Я сама ему сказала. Ну и что? Пускай знает свое место, чтоб нос не задирал.
— Мама! Но что же ты наделала?
— Ну, что сделано, то сделано. Вот поэтому-то и нужно опередить его, чтобы он не оставил нас, тебя с детками без денег. А сейчас садись рядом и не мельтеши перед глазами. Но сначала придвинь ближе тумбочку, а то у меня что-то радикулит снова ноет. Видно, на полнолуние.
Софа придвинула прикроватную тумбочку ближе к матери и села на кровать рядом с ней.
Грузная женщина принялась раскладывать на тумбочке магические предметы, бормоча под нос:
— Как там она все это делала… Свеча… Иглы… Что за чем следует… А, к черту, главное — правильно произнести заговор. Маммон сказал, что это непременно сработает, была бы вера.
Она высыпала перед собой с дюжину булавок с круглыми головками, подожгла зажигалкой свечу, а фотографию взяла в руки, после чего обратилась к безмолвствующей Софе:
— Так, вроде все готово. А теперь я буду произносить материн заговор, а ты повторяй его за мной. Но помни, как сказал Маммон, важно, чтобы слова как бы исходили от тебя самой, по твоей собственной воле. Уяснила?
Софа кивнула:
— Угу. А кто такой Маммон?
— Не знаю, какой-то конкурент Соломона, что ли. Но он говорит истину. Ну ладно, с Богом.
Грузная женщина выбрала на тумбочке одну из булавок, поднесла ее острым концом к пламени свечи и монотонным голосом заговорила:
— Будь ты проклят, Соломон Руй…
— Будь ты проклят, Соломон Руй, — стала повторять за ней Софа.
— Софа! Не за мной повторяй, а вместе со мной! Что тут неясного?
— Но ты же сама сказала, повторяй за мной.
— Ладно, давай еще раз все сначала. Будь ты проклят, Соломон Руй. Проклят во веки веков…
— Будь ты проклят, Соломон Руй. Проклят на веки…
Грузная женщина испепелила дочь взглядом:
— Что же ты все время мне вредишь? Это же магический заговор, его нельзя нарушать. Давай еще раз, но только будь внимательней. Ну же, соберись! Итак. Будь ты проклят, Соломон Руй…
— Будь ты проклят, Соломон Руй…
— …Проклят во веки веков…
— …Проклят во веки веков…
— …Пусть онемеют уста твои…
— …Пусть онемеют уста твои…
С этими словами грузная женщина отняла от пламени свечи раскаленную докрасна булавку, занесла ее над фотографией Соломона и проколола рот. Оставив булавку в фотографии, она взяла новую и провела ею над огнем свечи:
— Да пусть ослепнут глаза твои. Сперва окулюс декстер[12].
Грузная женщина воткнула вторую булавку в правый глаз на фото и взяла с тумбочки очередную булавку. Прокаливая ее в пламени черной свечи, она продолжала:
— А затем окулюс… Эм-м… Левикус окулюс.
Так и не вспомнив латинского названия, она пронзила второй глаз, взяла новую булавку и поднесла ее к разгоревшемуся пламени свечи. Булавка быстро раскалилась докрасна. Обжигая пальцы, грузная женщина занесла ее над фотографией Соломона и воскликнула:
— Сдохни, похотливая тварь!
Она вонзила булавку точно в лоб Соломону, и тут же завопила:
— А-а-а…
— Мама, что случилось?
— А ты разве сама не видишь?
Софа вдруг поняла, что фотография не падает с руки матери, несмотря на то, что та отчаянно пытается ее стряхнуть — фотография была пришпилена к пальцу булавкой. Она насквозь прошила первую фалангу среднего пальца, и ее почерневшее острие выглядывало рядом с ногтем. Софа поймала руку матери за запястье и выдернула булавку. Из поврежденного сосуда брызнула кровь.
— Господи, сколько крови-то, — пробормотала Софа. — Мам, сожми палец. Сожми же его!
Грузная женщина посмотрела на свою окровавленную руку и закатила глаза к потолку:
— Ой, в висках стучит… Как бой похоронных литавров…
Софа уложила мать на спину и подложила ей под голову подушку:
— Мам, приляг, приляг. Вот так.
— Не хватает воздуха… Меркнет в глазах…
— Сейчас, мам, сейчас померим давление.
Софа выбежала из спальни и буквально в ту же минуту вернулась с электронным тонометром в руках. Грузная женщина, держась за сердце, часто и хрипло дышала. Ее лицо было бледнее савана. Софа умело закатала рукав ее халата, надела на руку манжету и накачала воздух. Прозвучал звуковой сигнал. Показатели на экране тонометра зашкаливали.
— Двести десять на сто пять, — пробормотала Софа. — Господи, что же делать? Мам, где твои таблетки?
Грузная женщина сделала неопределенный жест рукой и едва слышно прошелестела бескровными губами:
— Там… Нет, вызывай скорую… Заупокойные голоса… А-ах… — истратив остаток сил, она захрипела, и ее прозрачные глаза закатились,
