Демон движения - Стефан Грабинский
И скорбь безбрежная и разочарование заполонили душу. Великая старая вера остывала, гасла... Каким же ничтожным и никчемным показался теперь ему этот обожаемый мир, этот Бог зари жизни... Завязалась дикая борьба. В нем словно было два человека, два смертельных врага; он чувствовал, как в изломах души перемещаются старые пласты верований, словно каменные глыбы, выдавленные из темных подземных областей, рассыпаясь на осколки и опадая на самое дно, густо устилая его мелким крошевом... Охваченный предчувствием смертельно раненного зверя, он убегал, скрывался в самых недоступных уголках острова. Не помогало. Всегда во снах маячило прекрасное, продолговатое лицо Того, с картины в светлице, Пастыря доброго и смиренного. И уже не отказывался слушать; хворал только все чаще и силы терял. Над головой его зависла мертвая рука какого-то жуткого призрака и грозила местью. Видел ее прямо над собой, отчего боялся поднять глаза, хотел сжаться, исчезнуть; только не ведал, как это получилось и почему, но что ждать осталось недолго — был уверен...
Они вышли из светлицы во двор перед хатой. К воскресной вечерне должно было проясниться. На западном склоне неба несколько веретенообразных полос плавили края в закатывающемся умирающем солнце. Черные стаи галок, клювами врезаясь в синеющую лазурь, прочерчивали по ней темные, расходящиеся тропы. На землю спускалась вечерняя роса, даруя свежесть травам на окрестных пастбищах и лугах...
Со стороны села плыл жалобный отзвук маленького церковного колокола, чтобы сообщить людям благочестивым, что пора отметить тот момент, когда Ангел Господень принес весть Пречистой Марии, что она зачнет сына...
Магда с Розалкой опустились на колени, обратившись лицами туда, где меж ветвей тлел закат...
- 60 -
- Ангел Господень возвестил Марии... — громко начала ведьма, и, услышав ее голос, дочь, словно вторя ей, уже сильнее, с угрозой в глазах впиваясь взглядом в хмурое лицо стоящего Лавра, повторила призыв...
Он пошатнулся, как подрубленный, преклонил колено и голосом глубоким, хотя и измученным ответил:
- И зачала от Духа Святого...
Потом молились уже все вместе. Закончив «Аве, Мария», вздохнул тяжко и сказал тихим добрым голосом:
- Кланяемся Пресвятой Деве...
Внутри у него что-то окончательно сломалось...
Взялся в третий раз. Принял дитя из рук матери и начал тереть ему темя. Когда-то достаточно было легкого касания пальцев, чтобы растворить подобные шишки. Сейчас они не хотели уступать, напротив, казалось, что они еще сильнее твердели под нажатием рук. Мальчик стонал и плакал, на ногах вздувались налитые кровью опухоли...
Меж людей, собравшихся в ольшанике, прошелестело глухое ворчание; смотрели удивленные, пораженные, глазам не веря. У некоторых во взглядах мелькали насмешки и злая радость. Кирпичный румянец полз по побелевшим щекам Лавра. Прошло уже два часа с того момента, как он занялся ребенком. Решил закончить. Напрягся, сосредоточил все силы и обхватил обеими ладонями его голову: напрасно... руки лежали безучастно, не реагируя на это прикосновение как когда-то раньше, моментально и ошеломительно. Полумертвый, посиневший, Лавр отдал ребенка матери. Та принялась осыпать его самыми злыми оскорблениями, пока ее не увели старейшины. Тогда он сказал окружившей его толпе:
- Ступайте с Богом, люди добрые, и не поминайте меня лихом — расточилась сила моя...
Ушли. Вдали еще был слышен шум голосов, звон распутываемой цепи, прозвучал глумливый смех... Потом мерный плеск весел и... все стихло...
Лавр остался один.
- Сбылось... — повторяли бездвижные губы.
- 61 -
— Сбылось... — просвистал пролетевший ветер и затерялся в камышах...
— Сбылось... — зашуршали воды и потекли дальше...
Невыносимая боль угнездилась под черепом и колотилась внутри. Иногда думал, что она все связки распирает, швы ослабляет. Кто-то повесил между ушами исполинский колокол и бил набат бронзовым языком. В голове поднялась чудовищная буря и крутилась, крутилась без перерыва, без остановки... Взбесившиеся нервы обливала кипящая кровь, водопадом заливающая мозг...
С трудом овладел собой. Приговор был ясен: все... пропало!.. бесповоротно, безнадежно. Тяжко... судьба так хотела... Оставила его...
Хей! Хей! дева возлюбленная, ты ж у меня силу отняла, растопила в бледном огне ненасытной жажды, крепость душевную забрала, кровь свернуться заставила... Хей! Хей! приложила белой ручкой топором по зеленому дубу... Пусть так!., лишь бы только меня любила... Я б для тебя себя на кусочки порезать дал... Пусть так!., лишь бы ты мне не изменила, любимая моя!.. Теперь мы останемся вместе, чтобы ждать того дня, когда матушка-Курносая на сватовство прибудет... Я тебя на руках носить буду, голубку белую, крепко приголублю... Еще достанет сил... пожирай! широкая грудь у меня, есть куда прислониться... Я у тебя из-под ног терны и чертополох выполю, камни в мягкую пыль сотру и дорой цветами усыплю... Только руку дай! Я пригожусь — спрячу в дружеских объятиях... только отпусти меня!., звездочка ты светлая!..
И пошел к хате, с жаждой поцелуев и пары добрых слов. Перед хатой никого не было. Ни один шорох не доносился изнутри... Торопливо вошел в светлицу. Она была пустой и заброшенной. Оглядел стены и вздрогнул... Картины исчезли... Вместо них торчали гвозди, топорщили черные головы... Тянули к нему свои длинные шеи, приближались к самым глазам и снова, дрожа, втягивались в доски...
Повсюду царил сильный беспорядок. Сундук с вещами Розалки, распахнутый настежь, неприятно являл взору опустевшее нутро. Пара лохмотьев валилась на полу, в углу
- 62 -
лежало разбитое в спешке зеркальце... Под лавкой со вчерашнего дня валялась выпущенная из рук пожелтевшая книга...
С острым любопытством осматривался дальше... Брошенная на пороге лента кровоточила шелком...
Прошел в сени. Дверь сзади захлопнулась с такой яростью, что выскочила из верхней петли и косо повисла...
На засове клочья накидки...
Понял...
- Сбежала... сбежала...
Вернулся в светлицу. На столе лежал свернувшийся змеей шнур, которым Розалка обычно завязывала сундук...
- Это для меня...
Бездумно взял его в руки, скрутил петлю, завязал в узел. Встав на табуретку, прикрепил петлю к балке, надел на шею... оттолкнул табуретку далеко к окну...
В избе раздался предсмертный хрип...
Приближался полдень. Тихо было на Яворовом острове, тихо и сонно. Жар лился струями с побелевшего неба. В горячем воздухе беззвучно проносились раскаленные полудницы*. Теплая струя воздуха шла со двора, вливалась в хату, проплывала, извиваясь через сени и выплывала с другой стороны в сад... Наверху несли свою стражу застывшие деревья. По распадкам, в щелях земли, покрытой мелкими стеблями, по выкорчеванным деревьям скользили пестрые ящерки... Двое желтопузиков выбрались из укрытия и, скользя
