Большой Дом - Максим Анатольевич Кич
Матроскин в этом время на берегу сидел и вид у него был мрачнее мрачного. А тут ещё и почтальон Печкин подошёл. В руках у него была бутылка и лист бумаги. В бутылке на дне какая-то прозрачная жидкость плескалась.
Почтальон шёл так, словно он моряком был на корабле в штормовом море. И земля всё норовила у него из-под ног куда-то сбежать. А он эту землю ногами ловил.
Печкин дошёл до пирса. Допил из бутылки, свернул листок в трубочку, засунул в бутылку, заткнул горлышко пробкой и выбросил в реку. Так она и поплыла вниз по течению, покачиваясь в разные стороны.
— Эй, кот, иди-ка сюда,— прокричал почтальон Печкин.
Матроскин посмотрел на Шарика, на Митру, что-то в уме прикинул и пошёл к пирсу.
Почтальон тоже посмотрел по сторонам, потом снял сапоги, носки стянул, свесил ноги в воду и сказал:
— Ну что, Верищагин, опять не получилось? Вот говорят же, что волки — санитары леса. А от тебя, Матроскин, сплошная антисанитария.
Кот только плечами пожал.
— А что тут поделаешь?
— И ведь говорил же я тебе: уходите к чёртовой бабушке. А ты вернулся. И ещё мальца сюда приволок. Ну ладно ты. Ладно, этот Шарик твой несчастный. Но ребёнка-то зачем?
— Меня не ребёнок интересовал,— нахмурился Матроскин,— У меня другие планы были. Но, кажется, я о его родителях слишком хорошее мнение сложил. А вот сын у них получился талантливый. Даже жалко его.
Тут они вдвоём посмотрели, как Шарик бегает по берегу и свой хвост ловит, а дядя Фёдор на него смотрит и смеётся.
— И с этим… Шариком… тоже, как я посмотрю, с каждым разом всё хуже и хуже.
— Угу,— кивнул Матроскин,— Профессор говорил, помнится, что такое может быть, но он-то не планировал призыв на такие сроки.
— А сколько времени прошло?— поинтересовался Печкин.
— Да года два уже,— ответил кот.
— И в самом деле… но я могу тебя утешить: окончательно озвереть твой Шарик не успеет.
— Это почему ещё?
— А потому что нас всех к этому времени уже не будет. Замыкание, знаешь ли, деградировать начинает. Вот ты вчерашний день хорошо помнишь?
Матроскин задумался.
— Да, знаешь ли, не особо. Как-то так всё промелькнуло незаметно. Говорят, так на пенсии время летит. Вот ты внукам пирожки печёшь, а вот ты лежишь, а родственники жилплощадь делят и дачный участок.
— Так ведь тебе-то пенсия не грозит. Мне, кстати, тоже. Это мы все потихонечку пропадать начинаем. Может быть и хорошо, что ты дядю Фёдора сюда привёз — всё-таки порция внешнего мира, глядишь, протянем немного дольше.
— Помирать неохота?— спросил кот с ехидцей.
— А то,— согласился Печкин,— Я, может быть, только до стадии гнева добрался.
— Судя по бутылке,— заметил Матроскин,— это уже торг.
— Это не торг. Это эксперимент. Реки, знаешь ли, появились задолго до людей. Так что я надеюсь на то, что по воде отсюда ещё можно выбраться.
— А тебе вообще можно выбираться?
— А почему нельзя?— спросил почтальон,— Я нулевой километр запер? Запер. А дальше никаких должностных инструкций не написано.
— Вы только посмотрите,— фыркнул кот,— а как рисовался-то! «Я тут высшая инстанция».
— Больно ты умный,— рассердился Печкин,— вот сдать бы тебя в «Поликлинику», на опыты.
— Сгорела, говорят, «Поликлиника»,— не растерялся Матроскин,— остались только «Мельтешение» и «Прачечная». Но фамильярами они не занимаются. Да и о чём я говорю, сдавай, пожалуйста. Вот как выберемся отсюда, так сразу и сдавай!
Почтальон замолчал. Он сидел, болтал ногами и смотрел, как Шарик всё норовит укусить себя за хвост. А река, подёрнутая туманом, несла откуда-то сверху по течению запечатанную бутылку с письмом.
12. Мама и папа ищут число
Васютка был похож на птенца. С большими чёрными глазами и широко распахнутым ртом.
Васютка был студентом. Было ему двадцать три годика, из которых последние несколько лет он пытался перевестись на следующий курс. И всё бы хорошо, но очень уж он не любил грызть гранит науки. Зато он очень любил всякие истории, в которых героя призывали к приключениям, а он отказывался, но потом всё равно шёл и, переродившийся после героической смерти, возвращался с волшебным трофеем. И чтобы автор был если не профессор, то хотя бы доктор наук.
— Так что такое обращение Макондо?— повторил вопрос папа, который имел несчастье быть преподавателем Васютки.
Студент, приличия ради, пару раз хлопнул клювом и продолжил молчать.
— А процедура Макондо?— попыталась подсказать мама, которая догадывалась, что с таким спутником они рискуют застрять надолго.
Васютка ещё немного поморгал, и, наконец, изрёк:
— Вы нам такого не давали.
Папа посмотрел на своего студента с укоризной.
— «Основные топологические процедуры», третья лекция. Почерком Лаховой, у которой вы все списываете, четвёртая страница от начала лекции. Процедура Макондо заключается в том, что останки первого человека, умершего в населённом пункте, с соблюдением необходимого ритуала, запечатывают в капсуле. А капсулу кладут…
— В сухое, прохладное, защищённое от света место?— радостно, но немного неуверенно, протараторил Васютка.
— Нет,— покачал головой папа,— это лекарства так кладут, а капсулу кладут в реликварий на нулевом километре. И с этого момента поселение проявляется на Карте.
— На какой карте?— удивился студент.
— Не на какой, а на Карте,— сердито уточнил папа,— есть только одна Карта, а всё остальное — это её неточные копии.
— Пересдача,— развела руками мама.
— Это мой студент, и я буду решать, что с ним делать,— возразил папа,— Ну как, молодой человек, вспомнили, что такое обращение Макондо?
— Ну это когда капсулу вскрывают пионеры и читают обращение потомкам…
— А Макондо — это колумбийский пионер-герой,— с ехидцей подсказала мама.
— Точно!— обрадовался Васютка,— Он ещё превратился в ворону и потерял душу!
— Последний вопрос,— мрачно произнёс папа,— кто такой Рэдрик Шухарт?
— Это я точно знаю!— воссиял студент,— Это немецкий офицер-подводник, который первый обнаружил Р’Льех!
Папа тяжело вздохнул. И мама тоже тяжело вздохнула. В основном потому, что они уже час стояли внутри Главпочтамта, а все скамеечки и стулья были заняты бабушками, которые составляли телеграммы своим внукам и внучкам. Наконец, откуда-то из боковой двери вышел неприметный человечек, что-то шепнул папе на ухо и исчез в неизвестном направлении.
— Ну что,— сказал папа, кивая Васютке,— пошли, отмычка!
—
