Тори Халимендис - Тайна Старого Леса
-Дитя мое, - старик печально улыбнулся, - я привык доверять не мыслям, но чувствам, не словам, но поступкам. И сейчас я чувствую присутствие Зла, которое сгустилось над нами и готовится нанести удар. Видишь ли, дорогая моя, в душе каждого человека присутствуют как Свет, так и Тьма. И каждый сам выбирает, кому ему служить. Долгие годы я старался помочь прихожанам сделать верный выбор. Подчас мое служение казалось мне тяжкой ношей, но у меня всегда хватало сил нести ее. Но не теперь. Не знаю, что произошло, но Зло только крепнет в душах неплохих по сути своей людей. И бороться с этим в одиночку я уже не в состоянии. То, чему я должен противостоять, исподволь набрало силу и теперь готовится обрушиться на нас. Потому-то я и вызвал подмогу. Я верю в молодого Арье, он горит желанием докопаться до сути. А когда знаешь врага в лицо, знаешь его цели, то и выиграть битву гораздо легче.
Я отметила про себя, что священник ничего не сказал о Густаве, но спросила его о Лидии.
-Бедная девочка. Сколь это не прискорбно, но весьма похоже, что Тьма сумела-таки завлечь ее душу в свои сети. Я говорил ее отцу еще много лет назад, что поведение ее вызывает у меня беспокойство, но он понял меня столь превратно, что я пожалел о сказанном. А вразумить его словом, увы, мне почти не под силу. Как бы я не доказывал ему, что не побоями надо наставлять на путь истинный, но едино любовью - он прислушаться не пожелал. В сердце несчастной с детских лет жила зависть, которая, упрочившись и окрепнув, позволила Злу проникнуть в душу и дала плоды в виде поистине чудовищных деяний. Ныне же мне остается только молиться о раскаянии заблудшей дочери Отца нашего небесного.
Я пораженно молчала. Сколь давно старый служитель заметил то, о чем я и не подозревала до недавнего времени: в большинстве своих поступков Лидия руководствовалась завистью. Мне пришел на память невольно подслушанный незадолго до праздника разговор и то, с каким торжеством Лидия говорила Питеру, что наконец-то объектом зависти станет она сама. И вот куда ее привело это желание - в камеру в подвале ратуши. Тяжело вздохнув, я приступила к просмотру храмовых книг.
Занятие оказалось нудным и утомительным, но жаловаться было некому и не на кого, сама ведь вызвалась помочь, чем сумею. К тому же к подобной монотонности я была заранее готова. А кроме того, мы с Этьеном условились, что видеться теперь будем в храме - так о наших встречах никто, кроме священника, не узнает. Служитель же отнесся к тому, что я буду помогать Арье, не просто с пониманием, но даже с одобрением. Я просматривала записи, но никак не могла выбросить из головы слова старика. Мысли все время возвращались к Лидии. И опять, как и после смерти Ив, мне стало казаться очень важным поговорить с ней. Весьма сомнительно, что у меня получится преуспеть в этом, но попытаться в любом случае стоит. И когда Этьен заглянул проведать меня, огорошила его своим решением. Тот задумался.
-Не уверен, что из этого что-то выйдет, но попробовать можно. Только надо придумать для дяди какую-нибудь причину.
-А пусть он тоже присутствует, мне вовсе не обязательно видеть ее наедине.
-Ладно, некоторые приятели этого идиота - ее мужа - намекали, что он испытывал к тебе симпатию. Предполагаю, что Лидия тоже могла об этом знать. Скажу, что хочу посмотреть на ее реакцию на предполагаемую соперницу.
-Этьен, а почему тебе так не нравится Питер?
-А почему он должен мне нравиться? Наломал дров, втянул тебя в неприятности. Мы ведь до твоего допроса всерьез подозревали, что ты можешь быть замешана в этой истории. Правда, быстро поняли, что заблуждались. Что-что, а разбираться в людях дядя умеет, этого у него не отнять.
-Но ведь я замешана, - еле слышно выговорила я.
Неожиданно Этьен схватил меня за плечи и встряхнул.
-Не смей! Никогда - слышишь, никогда! - не смей так говорить! Никакой твоей вины в чужих грехах нет. Ты самое чистое, самое лучшее... - он осекся, отпустил меня и отвернулся.
А я смутилась. Мне было приятно, но одновременно и боязно, что он заблуждается во мне, наделяя выдуманными добродетелями. Желая перевести тему, я спросила:
-А ты как? Обнаружил что-нибудь?
Этьен покачал головой.
-Пока нет, но надежды не теряю. Ладно, мне пора возвращаться в ратушу. Завтра или послезавтра попробую провести тебя к Лидии. Ты сейчас домой?
-Нет, я обещала навестить Питера, - и усмехнулась, увидев красноречивую гримасу на лице Арье, - ведь теперь я, пожалуй, все-таки могу назвать его своим другом.
У Питера я застала Алана с Лизбет, Веронику и - вот уж неожиданность! - Филиппа Дюкре. Вспомнила наш разговор с Этьеном в Лесу и задумалась: стоит ли предупреждать Веронику о Филиппе? Пожалуй, все-таки нет. Во-первых, Вероника девушка симпатичная, веселая, уверенная в себе, так что вполне могла действительно понравиться писарю, а во-вторых (и это куда важнее) подруга совершено не умеет держать язык за зубами. А за разглашение секретных сведений Этьен меня точно не похвалит. При мысли о младшем Арье в груди разлилось тепло. Когда мое отношение к нему переменилось? Когда мы сидели под деревом, взявшись за руки, и долго-долго разговаривали? Или это произошло еще раньше, просто я не осознала? А ведь именно Вероника, вспомнилось мне, первая предположила, что я нравлюсь помощнику Дознавателя - я тогда еще ей не поверила. Конечно, он ничего прямо мне не сказал и я могу заблуждаться в своих предположениях, но я вспоминала крепкие руки Этьена на своих плечах, его встревоженный голос, его смущение - и счастливая улыбка сама собой появлялась на моем лице. В такие моменты Питер смотрел на меня особо пристальным взглядом, но ни о чем не спрашивал. Да и заговорить наедине, попросить остаться, когда мы уже прощались, не попытался. После визита Этьена он больше не поднимал тему своего ко мне отношения. Я не знала, что он чувствует, но искренне надеялась, что его болезненная увлеченность мной уже пошла - так всем нам было бы легче. В целом же вечер удался на славу: мы много шутили, смеялись, беззлобно поддевали друг друга. О Лидии никто не заговаривал, словно и не было свадьбы и последующего кошмара. Попрощавшись, наша небольшая компания разошлась: Алан и Лизбет жили в противоположной от меня стороне, а вот с Вероникой мне было по пути. Дюкре увязался с нами. Распрощавшись со мной у моего дома, парочка медленно пошла дальше. Я улыбнулась им вслед: что-то мне подсказывало, что домой подруга попадет нескоро.
Ночью я спала плохо. Мне снились странные, тревожные сны: завывание ветра, мечущиеся по снегу тени, ледяная крупа, обжигающая лицо холодом и темная громада Леса совсем рядом. И я бегу - только бы успеть, только бы добраться. Но не успеваю и просыпаюсь с бешено колотящимся сердцем. А утром пришел Ролан и сказал, что меня вызывают в ратушу. По дороге он строил догадки, зачем я могла понадобиться Дознавателям, а я молча пожимала плечами. В ратуше меня отвели в небольшую комнату, где уже находились Этьен и Густав Арье. Узенькое окошко, стол, пара стульев и зачем-то ширма в углу. На столе отсутствуют бумаги, чернильница и перо, да и Филиппа почему-то не видно.
-Доброе утром, госпожа Сурада, - поприветствовал меня Густав, а Этьен просто кивнул. - Мы распорядились доставить вас сюда для проведения небольшого опыта.
Я уставилась на него, постаравшись придать лицу недоуменное выражение.
-Сейчас сюда приведут вашу подругу, госпожу Гаскье. Постарайтесь разговорить ее. Мы будем находиться рядом, за ширмой.
Так вот зачем сюда притянули эту штуку! Постаравшись сдержать улыбку, я пробормотала как можно более неуверенным тоном:
-Я попробую, но вдруг у меня не получится?
-Не беда, - преувеличенно бодро заявил Густав, - главное - попытайтесь.
-А о чем я должна ее расспрашивать?
Похоже, вопрос поставил Старшего Дознавателя в тупик. Вероятно, он настолько верил в безуспешность затеи, что не счел нужным даже придумать подходящие вопросы.
-Эээ... Да о чем пожелаете, главное, чтобы она заговорила.
Этьен за спиной дяди усмехнулся. А потом выглянул в коридор, отдал какое-то распоряжение и оба Дознавателя поспешили скрыться за ширмой. Спустя несколько минут дверь распахнулась и в комнату втолкнули Лидию. Жалость острой иглой кольнула мне сердце. Я с трудом узнала бывшую подругу, настолько мало она походила на всегда опрятно одетую и аккуратно причесанную Лидию. Грязные нечесаные волосы свисают сальными лохмами, глаза ввалились, а щеки запали. Взгляд мутный, ничего не выражающий. На заострившемся лице нос с небольшой горбинкой выделяется прямо-таки клювом хищной птицы. Наверное, ей позволили переодеться, прежде чем забрали в ратушу: вместо окровавленного ночного одеяния на ней платье, тоже грязное, с обтрепавшимися манжетами. На худых запястьях тяжелые кандалы.
-Лидия, - пытаясь не расплакаться от жалости, позвала я.
Она повернулась в мою сторону и мне показалось, что взгляд ее стал осмысленным.
