Рассказы - Грэм Мастертон
Школьный пиджак наводил почти такой же страх. В темноте он, сгорбившись, будто бы сидел на стуле, безголовый, но недобрый, словно в рассказах первых испанских исследователей, которые привозили из Южной Америки истории о туземцах без голов, но с лицами на груди. Дэвид видел такие картинки в школьных учебниках и, хоть мальчик сознавал, что это только байки, вроде россказней о «Палочных Человечках», ещё он понимал, что в темноте всё меняется.
В темноте байки оживают, как и куклы, и халаты.
Дэвид не услышал, как часы в коридоре внизу пробили одиннадцать. К этому времени он уже заснул. В комнату заглянул отец, подоткнул одеяло и ласково пригладил ему волосы.
— Спокойной ночи, бедокур.
Он оставил дверь приоткрытой, но выключил ночник, поэтому комната погрузилась во мрак.
Миновал час. Часы пробили двенадцать, очень неспешно, будто их следовало завести. Дэвид спал и видел, словно бредёт через лес, а за ним крадётся что-то белое, по пятам, но прячась за деревья каждый раз, когда он оглядывался посмотреть, что же это такое.
Он остановился и стал ждать, когда белое нечто покажется опять, но то продолжало прятаться, хотя Дэвид знал, что оно ещё там. Он глубоко вздохнул, шевельнулся и вслух спросил:
— Кто ты?
Ещё через час ни с того ни с сего висящий на двери спальни халат свалился.
Мальчик не услышал этого. Ему уже не снилась прогулка через лес, и теперь он просто крепко спал. Дверь и так оставалась приоткрытой, но теперь она отворилась пошире и сгорбленная коричневая фигура выползла из спальни наружу.
Через несколько мгновений негромко щёлкнуло, когда открылась дверь в родительскую спальню.
Протекло пять минут. Десять. Дэвид понемногу пробуждался от глубокого сна, словно постепенно всплывал к поверхности озера. Он уже почти проснулся, как вдруг что-то напрыгнуло на него сверху, что-то щёлкающее. Мальчик крикнул и вскочил, отбиваясь обеими руками. Щёлкающий предмет свалился на пол. Дэвид, скуля от ужаса, шарил в темноте, пока не нащупал ночник и не включил его.
На половичке у кровати лежал Палочный Человечек и таращился на мальчика круглыми немигающими глазами.
Трясущийся Дэвид откинул одеяло и дополз до конца кровати, чтобы не пришлось ступать на ковёр рядом с Палочным Человечком. Вдруг он опять прыгнет на него и ухватит за ногу?
Добравшись до кроватной спинки и собравшись слезть на пол, Дэвид увидел, что халата нет. На прикрученном к двери спальни крючке висел только красно-белый футбольный шарф.
Поскуливание стихло до тихого заглушённого хныканья в глубине горла. Мальчик перепугался настолько, что даже немного обмочил пижамные штаны. Он заглянул за спинку кровати, но халат не валялся грудой на полу, как можно было бы подумать.
Может быть, мама наконец-то поняла, что он пугает Дэвида, если висит на двери, и убрала халат, пока мальчик спал. Может, она забрала его в стирку. Вчера вечером, когда он сидел на диване и смотрел телевизор, то пролил на халат ложку томатного супа, но ей об этом не сказал.
Дэвид понятия не имел, что же делать. Он стоял у кроватной спинки на коленях и покусывал ноготь большого пальца, перестав хныкать, а только часто дыша, словно при беге. Он обернулся и глянул на Палочного Человечка, но тот не двигался — всё ещё лежал на половичке, раскинув руки и ноги, и злобно таращился в никуда.
Как бы там ни было, мокрые пижамные штаны Дэвиду придётся сменить, а это значит, дойти до бельевой сушилки на лестничной площадке. Мама всегда вешала туда его чистую пижаму, чтобы её согреть.
Мальчик с большой опаской слез с кровати и подошёл к двери спальни. Он осмотрелся. В коридоре было темно, хотя из прихожей через лестничный пролёт очень слабо светило зелёным от подсвеченного таймера сторожевой сигнализации, и этого Дэвиду хватило, чтобы разглядеть, что дверь родительской спальни тоже открыта.
Мальчик нахмурился. Родители никогда не оставляли дверь открытой, даже ночью. Несколько томительных мгновений Дэвид нерешительно медлил, а потом стал как можно тише пробираться по коридору, пока не дошёл до родительской спальни и не заглянул внутрь. Там царила полная темнота, и мальчик различал лишь светящиеся точки на циферблате отцовского прикроватного будильника.
Дэвид прислушался. Откуда-то издали доносился гудок подходящего к ближайшей станции поезда, готового принять утренних пассажиров. Но, когда этот звук стих, мальчик не услышал ничего другого. Не было слышно даже дыхания родителей, хотя отец, как правило, храпел.
— Мам? — тихо, как смог, позвал Дэвид.
Никакого ответа. Мальчик ждал в дверях, и обмоченные штаны начали холодить.
— Мам? — Теперь немного погромче.
Опять молчание.
Мальчик пробрался в спальню родителей, нашарил спинку кровати со стороны матери. Он потянулся и нащупал на стёганом одеяле её руку. Дэвид взялся за руку, встряхнул и охрипшим голосом проговорил:
— Мам, вставай! У меня катастрофа!
Но она так и не ответила. Дэвид нащупал болтающийся шнурок от прикроватной лампы для чтения и дёрнул за него.
— Мам! Пап!
Они оба лежали на спинах, уставившись в потолок глазами, настолько налитыми кровью, будто кто-то вырвал им глазные яблоки, а вместо них вставил малиновые виноградины. Словно этого было мало, на верхней губе у них обоих красовались чёрные усы из запёкшейся крови, а уголки ртов карикатурно опущены. Два мёртвых клоуна.
Дэвид отпрянул назад. Он слышал, как кто-то испустил визгливый пронзительный вопль, который ещё больше перепугал его. Мальчик не понимал, что крик этот его собственный.
Он перелез обратно через спинку кровати, при этом зацепился ногой за ногу и чуть не грохнулся на пол. Скомканный коричневый халат валялся на полу, а поверх него лежал свёрнутый пояс.
Дэвид больше не кричал, а через силу пошагал вниз, как заводной солдатик, от шока едва шевеля руками и ногами. Он поднял телефонную трубку и набрал 999.
— Служба спасения, какая помощь требуется?
— Скорая помощь, — ответил он и нижняя губа затряслась. — Нет, нет, мне не требуется скорая помощь. Я не знаю, что мне требуется. Они мертвы.
Рыжеволосая полицейская принесла то, что попросил Дэвид, — кружку чая с молоком и двумя кусочками сахара. Потом она села рядом с мальчиком и улыбнулась ему. Она была молодая и очень симпатичная, с рассыпанными по переносице веснушками.
— Так ты ничего не
