Лед небес - Хельга Лагард
Она вручила ему все нити и поводья, все слабости и страхи, все от себя ключи, — всё, кроме готовности встать на его сторону, и Иммануил растерялся. Все шло не по плану. Он чувствовал, что заполучил душу Хлои больше, чем любой ее напарник или же друг, но не ее согласие, — а это было важнейшей ступенькой к его цели. Ему не нужны были ее откровения, но он бережно их принимал и откровенничал сам, и все его планы трещали по швам. Он окружал ее нехитрой заботой, пусть этим было ее не задобрить. Все перерастало не в то, к чему он готовился, и это его поражало. Он сам выбивался из колеи и сам же себе удивлялся. И в какой-то момент начал сомневаться в готовности собственной — той готовности, которой добивался от Хлои и которую утрачивал раньше нее.
Обретая человеческий лик, Иммануил — Эрхарт — забывал о том, что он призрак, и так же, как теснил он прочих людей в душе Хлои, теснилось единственное чувство, которое ютилось в нем. Боль миров и безмолвные крики духов угасали подобно небу, застывшему в морозном сне; угасали перед робким человеческим желанием, стремительно, как пожар, разгоревшимся из крохотной искры пламени. Желанием быть человеком, желанием жить — делать открытия день за днем, на что-то надеяться и в чем-то разочаровываться, и поддаваться теплому потоку времени, несущемуся вперед. Жить рядом с Хлоей, быть ее другом, товарищем и опорой. Жить.
И на все это — на разрушение планов, которые он строил годами — у него ушло меньше дня. А до рейса в Ад оставалось совсем немного, там подступал и Рай — колебаться и медлить было нельзя. Мир разрывался и норовил вслед за собой разорвать его.
И тогда Иммануил решил избавиться от всех пагубных уз, что приковывали его к земле, словно настоящего неупокоенного. Даже если он вновь засомневается и поддастся людским желаниям, дорогу обратно уже не найдет.
Он не мог стать другом Хлои, но ее другом он мог воспользоваться.
XIV. Долг
Мир живых за него цеплялся, как цеплялся мертвый до того, как погрузился в сон. Земля и сама клонилась в небытие, но, будто того не сознавая, отчаянно пыталась приковать Иммануила к себе. Насылала на него несбыточные грезы, когда сама клевала носом, и надеялась, что он поверит в то, что ему дозволено остаться. Что он будет счастлив с ней, живя жизнью человека, и счастлив с Хлоей.
Но он не поддался чарам.
Мне хорошо с тобой, мой друг, но я не останусь. Если засну я, заснешь и ты, и брат твой не проснется.
Что бы земля ему ни обещала, Иммануил не будет нежиться в ее слабеющих объятиях тепла, а вернет тепло на небо. Когда окунет Хлою в мертвенный мороз.
* * *
Адраган насторожился сразу, увидев незнакомца с Хлоей рядом, и угроза, заплескавшаяся в его глазах, внушала натуре человека настоящий страх. Не было у Хлои друга ближе — он учил ее обороняться и сам защищал, как брат. И был готов на любого ринуться в атаку.
Иммануил, когда следил за ней тайком, проведал и про Адрагана, но не про то, как дорога их дружба ей самой. Но неведение развеялось сразу. С первых фраз, ею Адрагану обороненных, и их обменов взглядами, не требующих слов.
Препятствием Адраган серьезным не был, поскольку про небеса он ничего не знал, но оказывал огромное влияние на Хлою и мог ненароком помешать. Их связь Иммануила задевала — то ли той адресованной ему угрозой, то ли еще чем-либо, но она была слабостью Хлои, а значит — силой его. Он обратит уязвимость во благо и освободится от всех уз, и Хлоя сама помогала с этим, поручив Эрхарту держаться рядом с Адраганом на период ее рейса в Ад. И толкала себя в пропасть. Тянула друга на жертвенный алтарь, предназначенный ей.
В ночь отбытия на небо Хлоя не спала. Рейс назначен был на утро, но она, по какой-то причине, обманула с его временем Иммануила, и это его кольнуло. Он уже определил роль Адрагана, и мир обещал ему помочь, и невинность перед Хлоей было строить нелегко, а тут она сама скрывала что-то от него. Откровения были не нужны Иммануилу, — так он считал, — но тайны его тоже раздражали. Он хотел быть в курсе всего того, что обуревало Хлою, ведь только так, — убеждал себя, — в жизнь претворится план. Но она перенимала правила игры, которую Иммануил затеял, и он прекрасно понимал, каково было недомолвками терзаться.
Только ей будет больнее.
Она, вместо того чтобы набираться сил перед дорогой, наблюдала иссякавший звездопад, и Иммануил, желая расстаться с ней на добром слове, подошел. Смерть — моя мечта, сказал ей он, так не думай о ней плохо. Не вечный мрак и не вечный холод — однажды и весна на небеса придет.
«Но застанешь ли ты ее — не знаю, — умолчал. — Смерть — обитель моя и существо».
Иммануил никогда всерьез не размышлял о смерти, будучи ее посланником и порождением, а ведь она отделяла духа от живого и определяла человека таковым. Иммануил был сотворен мирами для того, чтобы избавить их от гнета и искоренить мороз, из которого сам состоял. Но что потом? Он и жить-то не мог толком, потому что умереть не мог, и не мог быть духом. Для чего еще он нужен? Стеречь в мирах порядок? Но не вечны и они. А он?..
Чем дольше носил он маску человека, тем больше она давала ему понять, что человеком ему не бывать.
Ночью, так и не поспав, Хлоя растворилась в зимнем бризе, отправившись с помощью часов на небеса. Она не попрощалась, как и не дала конечного ответа, но оставила расписание тренировок Адрагана, которые Иммануилу надлежало посещать.
И с ее уходом Адрагану не от кого стало скрывать угрозу. Он хлопал по плечу новоявленного «родственника» Хлои и натужно улыбался, но
