Лед небес - Хельга Лагард
Но открываться перед Хлоей было рано. Да и не намечалось пока рейсов в Рай — они никогда частотой не отличались, но Элохим оттянул их еще дальше, заманивая сына на ближайший. Иммануил и без того пообещал Минкару прибыть сразу, и не трогали его намерения отца. Все планы он переиграет — пусть не тешится умом бог-самозванец.
Укореняясь в живом мире, перенимая его порядки и вылепливая личину человека (убеждая себя в том, что она фальшива и не вечна), Иммануил продолжал присматриваться к Хлое, чтобы быть готовым с ней заговорить. Какова из себя она? Как к ней подступаться? На какие рычаги нажать? Чего она боится?
Боится поездок в Ад — это он проведал точно, немного за ней понаблюдав. И это его уязвляло: продержится ли она до Рая? Или ему придется нырять в бреши прямо в лапы патрулям?
Но время шло, лето отступало, забирая с собой зелень и жару и привнося любимую прохладу, а Хлоя все держалась. Образ человека был почти готов, и что-то странное он в Иммануиле пробуждал.
Иммануил нарушил уклад жизни человека, изменил его судьбу и навлек грозящую в будущем беду. Проводники, которых он искал для своей цели и против воли вовлекал в свою войну, не воспринимались чем-то настоящим, словно были его орудиями, а не живыми существами. И если прочие избежали печального итога, то не Хлоя. С тех пор, как она встретила Иммануила, ее незавидная участь была предрешена. А каково ей было?
У душ, отправлявшихся в лапы к богу, не было иного выбора, ведь дом мертвых — небеса, и неважно, кто там правит. Но у Хлои выбор был. Множество дорог было ей открыто, была открыта целая земная жизнь, полная забот, радостей и испытаний, — а на небеса попала бы она потом, — но Иммануил все перевернул вверх дном, не имея на то права. Будучи на земле безвластным.
Душами он жертвовал без угрызений, потому что перенял бразды правления от неба и старался ради них, но живых людей он к алтарю расправы еще не подносил.
Его терзала совесть, но не перед людьми, а перед живым миром, в который вторгся. Но мир ему все прощал и разрешал самоуправство — только поскорей бы канул в лету бог.
Человек, душа — неважно, кто пострадает, если это приблизит к цели. Но с такими хрупкими орудиями, как люди, надлежало обращаться бережно, чтобы не разрушить их и не сделать этим бесполезными.
Не разрушить Хлою.
XII. Эрхарт
Не одну смерть по-своему воображали люди; кто-то верил в могущество природы, кто-то — в ритуалы и ее богов, кто-то доверял приметам, а кто-то сочинял их сам. И был у людей обычай, к которому приобщился и Иммануил, далекий от всех заблуждений, — загадывать желание на падающую звезду.
Он понимал, что не велениями звезд воплощаются цели, но ночь ввергала его в трепет. Жизнь затихала, за сумраком приходила уютная прохлада, а звезды светили ярче любого загробного солнца, сокрытого облачной пеленой, и звали в опустевший дом. Обращаясь к звездам, он обращался к небесам и верил, что холод донесет его молитву до вселенной, а до родной обители — покой.
Не под покровом ночи спал мир мертвый, но мир живой как никогда походил на него ночью.
* * *
Близилась зима, за которой тянулся холод, а вместе с ней — рейс в Рай. С каждым днем мороз овладевал землей все больше — мороз, взрастивший Иммануила и умертвивший небеса. Колкий леденящий ветер нес с собой и дух родных просторов, по которым сын их тосковал, и необъяснимую тревогу.
Зелень, режущая привычный к мраку смерти глаз, желтела и краснела, поражая буйством красок; шли хлесткие дожди, разящие больнее любого снегопада, а воздух наполнялся терпким дымом очагов и горящей лесной подстилки. Иммануил вплотную приблизился к природе, преобразования которой мельком раньше заставал. И к природе людей — тоже.
Новое имя он обрел не только на словах, но и в документах, которые смог сделать, покинув небеса. Имя это не походило на настоящее ничем, ни единым звуком, но неуловимо напоминало об имени отца. О цели, о которой он поклялся всем мирам не забывать.
— Всегда радостно встречать родственную душу. — В работодателе, протянувшем ему руку, Иммануил безошибочно распознал неупокоенного духа, чем и вынудил себя принять.
Неупокоенные духи, которых от людей отличить было сложно, существовали на земле спокойно. Меняли документы, вели дела и путешествовали по миру, чтобы их застывший возраст никого не смущал и чтобы не нарваться на служителей небес, отправлявших таких в Ад. Со всеми родными эти духи разминулись, потеряв их до того, как обросли телами, но на покой вслед за ними они не торопились — они наслаждались жизнью, к которой вернулись чудом, и не пытались угнаться за мчавшимся миром, конец которого они так или иначе увидят.
И к ним — самым близким к людям духам и самым от них далеких — примкнул Иммануил, жаждавший проникнуться человеческим образом жизни. Ему помогли устроиться, предоставили скромное жилье, обучили быту и даровали в виде книг знания земли. Никто не спросил, почему он так мало о жизни знает; он не представлялся неупокоенным сам, но все его таковым считали — а лезть с расспросами к нему живые духи опасались. Чтобы ему помогали, хватило намека, что он прекрасно их сущность знает — и это их испугало. Испугал глухой, уверенный и беспрекословный тон, которым он с ними общался.
Они не знали, кто он такой и откуда в его голосе столько власти, но им неосознанно хотелось подчиниться ему. И они подчинялись.
В человека он играл тогда, когда Хлоя пропадала в рейсах, и прекрасно вживался в роль, научившись не просто изображать эмоции, а испытывать их и впрямь. А когда его проводник возвращался, он становился его тенью вновь. Все любимые ее маршруты, ее привычки и места, где бывала чаще, — он это все поглощал, планируя их «случайную» встречу.
Пестрая листва пожухла и опала, устлав землю хрустящим ковром. Зима дышала осени в затылок, и когда оголевшие ветви покроются робким снегом, Хлою поставят на Рай. Иммануил проведал об этом, тайком посетив депо; рейс в Рай был один запланирован на всю зиму, а дальше беспрерывной вереницей тянулся Ад.
Несколько месяцев минуло с тех пор, как он оставил небо, и откладывать расправу с богом не было больше мочи, — все естество тянуло его назад.
Он должен заполучить
