Рассказы - Грэм Мастертон
Подъехав к крыльцу, Гжегож остановил машину. Дождь уже закончился, но вода журчала по водостоку. Втроём они поднялись по ступенькам к главному входу, и не успела Кася постучать, как дверь открыла полная круглолицая женщина в платке и тесном клетчатом переднике. Её глаза были похожи на две изюминки в невыпеченном тесте.
— А, панна Богуцка, — проговорила она, будто не очень довольная её приездом.
— Надеюсь, вы не против, Вероника. Я привела фотографа.
Женщина с подозрением посмотрела на Грейс.
— Меня-то она не будет снимать? То, что происходит здесь, — не моя вина. Я делаю все, что могу, но у меня нет нянек и сами знаете, как мало денег мне дают.
— Вероника… Я просто хочу, чтобы она пофотографировала детей.
Вероника неодобрительно хмыкнула, но отступила, позволив им войти. Грейс заметила, что её обувь была сильно изношена. Прихожая слабо освещалась люстрой, на которой работало лишь две лампочки из шести. В доме было очень холодно. Но больше всего Грейс поразил запах. Варёная репа, сырость, пропитанные мочой матрацы и что-то ещё — сладковатое, тошнотворное зловоние, словно от гнилого мяса.
— Тенистый приют впервые открыли после войны, — пояснила Кася. — Тогда многие дети осиротели, и заботиться о них стало некому. Сейчас здесь живут дети с разными болезнями — от муковисцедоза и ДЦП до синдрома Дауна. Как это называется? Свалка мусора, дети, которые никому не нужны.
— Их кто-нибудь лечит? — спросила Грейс.
Гжегож с горечью усмехнулся.
— Лечит? Вы имеете в виду терапию? Никто не хочет их даже мыть, переодевать и кормить. Никто с ними даже не разговаривает. Этих детей просто забыли. Им живётся хуже, чем сиротам. Им даже хуже, чем мёртвым.
Пока они говорили, из одной из боковых комнат возникла девочка лет семи, безмолвная, как воспоминание. Она осторожно подошла и, остановившись всего в метре от них, прислушалась. Ужасно худая, с прямыми каштановыми волосами и огромными карими глазами. На ней был чёрный спортивный костюм на пару размеров больше и испачканные красные тапки, ставшие почти серыми.
В руках она сжимала куклу. У той была фарфоровая голова, безумная копна белых волос и — странное, но красивое лицо. Обычно взгляд кукол кажется пустым и бессмысленным, но эта смотрела ясно и проницательно, будто была живой, но слишком рассудительной, чтобы позволить кому-нибудь об этом догадаться.
— Как тебя зовут, милая? — спросила Грейс у девочки.
При этом она сняла свою «Фуджи» с плеча и убрала крышку с объектива. Она мгновенно поняла, почему Кася хотела, чтобы она поснимала здесь. Детское страдание нельзя было показать нагляднее. Все оно было здесь — в глазах этой девочки. Одиночество, нескончаемый голод, недоумение от того, что её никто не любил.
Вероника попыталась положить руку девочке на плечи, но та отпрянула от неё.
— Это Габриэла. Скажи людям «dobry wieczór», Габриэла.
Грейс села на корточки перед девочкой и протянула ей руку.
— Добрый вечер, Габриэла. Как у тебя дела?
Габриэла опустила голову, но не сводила с Грейс взгляда своих огромных тёмных глаз.
Грейс взяла за руку куклу и пожала её.
— Dobry wieczór, куколка! А как тебя зовут?
Кася спросила то же самое по-польски. Какое-то мгновение Габриэла колебалась, но затем прошептала:
— Анка.
— Анка? Красивое имя. Как думаешь, Анка не будет против, если я её сфотографирую?
И опять продолжительное сомнение. Затем Габриэла что-то шепнула, и Кася перевела:
— Анка не любит фотографироваться.
— О, неужели? А я думала, все красивые девочки любят фотографироваться.
Габриэла оглянулась вокруг, словно боясь, будто кто-то мог подслушать, что она шепчет.
— Мне дала её бабушка перед тем, как умерла. Бабушка сказала, я должна держать её при себе днём и ночью — особенно ночью. И что я не должна позволять другим брать её, и фотографировать тоже.
Грейс встала и нежно коснулась рукой головы Габриэлы.
— Хорошо, пусть будет по-твоему. Я просто думала, Анке понравилось бы стать известной.
Кася сказала:
— Пойдёмте посмотрим на остальных детей. Они дадут вам сделать кучу фотографий, обещаю.
Грейс помахала на прощание Габриэле и Анке, а Габриэла в ответ помахала рукой Анки.
— Какая чудна́я девочка, — заметила Грейс, когда они шли за Вероникой и Гжегожем по длинному, слабо освещённому коридору.
— У неё бывают бредовые идеи, — объяснила ей Кася. — Последний доктор, который её осматривал, выявил у неё шизофрению.
— А что за идеи?
— Она верит, что она вообще не отсюда. Что живёт где-то в деревне с родителями и маленькими сёстрами. Говорит, её отец выращивает репу и держит свиней. Бо́льшую часть времени она сидит у себя в комнате, разговаривая с сёстрами, которых у неё нет и никогда не было — насколько нам известно.
— А Анка?
— Не знаю. Может, и правда досталась ей от бабушки. Кто знает? Но кукла странная, да? Я таких никогда не видела. Красивая, но странная.
Они поднялись по лестнице, и Кася стала водить её по комнатам. Все они оказались заставлены детскими кроватками, в каждой из которой лежал худой, отчаявшийся ребёнок. Некоторые сидели и смотрели в никуда. Другие спали, укутавшись в одеяла. Многие безостановочно качались из стороны в сторону или бились головами о брусья своих кроваток. Один мальчишка то и дело закрывал лицо руками и хныкал.
Во всех комнатах было холодно; вместо занавесок на окнах висели шершавые коричневые одеяла — поэтому здесь всегда было темно.
Грейс изо всех сил старалась сохранять невозмутимость. Она сделала много фотографий, сняв каждого ребёнка не менее десятка раз. Закончив, проследовала за Касей в прихожую, где их ждали Гжегож и Вероника.
— Ну? — спросил её Гжегож.
— Не знаю, что и сказать, — ответила Грейс.
Она еле сдерживалась, чтобы не заплакать.
— Вы покажете это в своём журнале, да?
— И даже больше, Гжегож, обещаю вам. Я вытащу этих детей отсюда.
* * *
Когда она уже собиралась уходить, Габриэла подошла к ней и несколько раз дёрнула за рукав.
— Что такое, Габриэла?
— Она хочет, чтобы ты взяла её с собой, — перевела Кася.
— Прости, милая. В другой раз. Обещаю, я вернусь за тобой.
— Она говорит, за ней придёт ведьма.
— Ведьма?
— Баба-яга. Это ведьма из польской легенды. Считается, что она ела детей.
Грейс взяла ручки Габриэлы в свои и сказала:
— Никакой ведьмы нет, Габриэла. Никто тебя не тронет.
Но девочка подняла свою куклу и ответила:
— Анка охраняет меня от Бабы-яги. Когда мне снятся кошмары про неё, я всегда целую
