Любовь Овсянникова - Нептуну на алтарь
Ему тоже теперь хотелось умереть, ибо не верил уже, что лихое время отступит. Казалось, нет, он не выдержит своей боли, вот выйдет на палубу, поднимет глаза к звездам и взорвется атомным грибом протеста, удушьем кручины и развеется над миром смертельными миазмами бессильной злобы к врагам.
Но надо держаться. Он брал в руки фотографию Лиды, часами вглядывался в ее улыбку и понимал, что это и есть спасение — защищать ее, чтобы она всегда улыбалась, чтобы не знала, из какого ада он к ней пришел. Есть, есть беспечальные миры, он просто не нашел к ним путей, но Лида его поведет туда, она знает дорогу. Она заживит его раны, зашепчет, исцелит. Она изменит, переиначит его судьбу, окропленную горькими полынями.
Дни Николая, что и до этого были донельзя спрессованы, теперь слились в один черный день. Он не помнил, когда спал и спал ли вообще, не заметил, что он стал реже отвечать на письма. И если бы на это не обратили внимание его товарищи, то неизвестно, как бы оно было.
— Что-то твоя девушка стала реже писать, — сказал как-то почтальон.
— С чего ты взял?
— А что здесь брать? То, бывало, я тебе почту через день приносил, а теперь как раз в неделю наведаюсь, так и хорошо.
Николай с минуту припоминал, когда получил последнее письмо, а потом развел руками:
— Ты прав. Как летит время!
Через несколько дней, в очередном увольнении на берег, он случайно встретил земляка, который тоже служил в Севастополе. Николай его мало знал, так как тот жил не в самом Славгороде, а в пристанционном поселке. Познакомились они уже здесь и виделись всего несколько раз. При встречах говорить фактически было не о чем, и они из вежливости перебрасывались общими фразами.
— Что нового? — спросил земляк.
— Как всегда, все идет законным порядком. А ты как?
— Еду в отпуск!
— А радуешься чего, что он на январь пришелся? — Николаю странно было видеть радостное лицо, удивительно было сознавать, что жизнь продолжается, что при таких страшных событиях на флоте кто-то переживает счастливые мгновения.
— Что ты понимаешь? У меня там девушка — огонь! — воскликнул земляк. — В какие хочешь морозы согреет.
— О! — оживился Николай. — Будь другом, передай моей девушке подарок. Когда ты едешь?
— Да вот иду на вокзал! Чудак ты, не видишь, что ли?
Только теперь Николай обратил внимание, что земляк был с набитым чемоданом в руках и в брюках-клеш, которые моряки надевали исключительно в отпуск. Он быстро нашелся:
— Здесь за углом есть книжный магазин. Давай зайдем, я куплю книжку, — предложил земляку.
Книг оказался такой большой выбор, что разбежались глаза. Но время-то поджимало. Пришлось обратиться к продавцу за советом.
— Возьмите «Мужество» Веры Кетлинской, — показала книгу стоящая за прилавком женщина. — Роман выдержал проверку временами. Он написан еще в 1938 году, но по сей день переиздается. Здесь рассказывается о жизни и любви, о комсомольской стройке. Там такие страсти! Книга только что поступила в продажу и очень хорошо расходится.
— Ладно, — сказал Николай. — Беру!
Он быстро подписал книгу, попросил красиво ее упаковать и протянул земляку.
А спустя месяц земляк сам нашел Николая и отдал книгу назад.
— На, забери. Хай ему черт, выполнять деликатные поручения, — сказал мрачно, отводя глаза в сторону.
— Что, не отдал?
— Отдавал. Не взяла, — парень немного помялся, а потом отважился сказать правду: — Ты, друг, не грусти. Вышла замуж твоя девушка, как раз я на свадьбу попал.
— За кого?
— За Юрия Полуницкого.
— Ха! — только и сказал Николай. — А я здесь при чем был?
— Что, недолго встречались?
— Долго знались, да мало любились, — вспомнил Николай слова из песни.
В тот вечер он раньше обычного возвратился из увольнительной, собрал Лидины письма, разложил их в хронологическом порядке и начал перечитывать, стараясь между строк найти объяснение ее поступку. Может, пропустил какой-то намек за теми горькими событиями? Но ничего не нашел — были лишь радушные, искренние вести из села, написанные грамотно, доверчиво, тепло. С фотографии Лида смотрела на него с той самой улыбкой — то ли лукавой, то ли заговорщицкой. Николай перевернул снимок и впервые вчитался в надпись: «Для Николая. 12.09.55 года». Все!
Он понял: девушка писала ему не больше чем как другу, находящемуся далеко от дома и ждущему весточки из родного края. Лида была подругой Тамары Гармаш, знала, что в предыдущий отпуск надежды Николая на взаимную любовь не оправдались. Вот и не хотела оставлять без ответа его внимание к ней. Пожалела… Вот душа нечистая!
А с Юрием она, конечно, любилась давно, если бы нет, то дождалась бы Николая, он уже сидел на чемоданах, через неделю должен был ехать домой.
Исчезла, пропала, усохла последняя надежда на исцеление от боли, на спасение от страданий, на светлую и беспечную радость. От этого шока к Николаю вдруг — клин клином вышибают! — начала возвращаться жизнь. Он, как дерево, поваленное бурей, снова цеплялся за нее, прорастал новыми ростками, из глубины трухлявого мрака протягивал их в мир солнца и света. Видишь, рубанула топором прямо по живому, убила возможность уцелеть, вгрызться в счастье! Так неужели это хрупкое и тихое создание уничтожит его душу, его веру в людей? Нет.
Это была та капля горя, которая переполнила чашу страданий. Чаша перевернулась и вылила их из себя. После таких потрясений человек или умирает, или возрождается, как Феникс, начиная жизнь сначала. Николаю выпало второе, и он ощутил, что у него есть силы, чтобы устроить себя, что его спасет неисчерпаемый дух выживания.
Раздел 2. ИЗБРАННИКИ МОРЯ: ЮРИЙ
Часть 1. Встреча с будущим
В нашем классе мальчишек с именем Юра не было, как не было и среди младших ребят, и среди старших по возрасту школьников. Я вообще раньше его не встречала, и оно казалось мне загадочно-прекрасным, нездешним, неразгаданным. А когда неожиданно слышала где-то в разговорах или читала в книгах, то думала — какие они на самом деле, эти парни с именем Юрий? Что мне рисовало воображение, теперь не помню, но что-то же рисовало, это точно, потому что имя мне нравилось.
Окончив школу, я поступила в Днепропетровский государственный университет. Тогда к его названию добавлялось — «имени 300-летия воссоединения Украины с Россией». Выбрала механико-математический факультет. Как видно из названия, он состоял из двух отделений: математики и механики. Может, я и выбрала бы отделение математики, кабы там не готовили будущих учителей, а я не хотела работать в школе. Поэтому пошла туда, где готовили механиков (специальность 2014 по государственной классификации университетских специальностей). Эта специальность оставалась традиционной для классических университетов, была чисто научной, а не инженерной. Именно она придавала всему факультету интеллектуального веса. Да, там мы изучали сложные, но интересные предметы, берущие свое начало в астрологии и ведущие к современным наукам, таким как единая теория поля, теория физического вакуума и т. п. Полученные знания развивали в нас логику, склоняли к философскому восприятию мира. Но я немного забежала наперед.
Кстати, о городских и сельских детях. В нашей группе я была единственная, приехавшая из деревни, и, как кур в ощип, сразу попала в новую для себя среду, где все было другим. В том числе и имена. Имя Юрий носили три сокурсника, но здесь оно просто потерялось в сонме более экзотичных для моего уха Мариков, Ааронов, Азариев, Изиков, Гариков и Соломонов, словно я перенеслась в Цфат ХV века, где собрались премудрые книжники для переосмысления библейских истин в свете халдейской Каббалы. В стенах университета действительно веяло старинными откровениями, слышалось пение песков под палящими лучами солнца, стояла интригующая атмосфера специфичных знаний, приравниваемых к тайным (по сравнению с ними пресловутые «страшилки», такие как математический анализ и сопротивление материалов, — просто семечки). А окружающие меня студенты и преподаватели были похожи на людей из тех притягательных легенд. Острое ощущение своего извечного родства с этой средой волновало душу, будило генную память и наполняло желанием больше знать о своих предках, об их забытой во времени стране, культуре, родившейся в Месопотамии. Я растерялась от шокирующих впечатлений и ревностно погрузилась в учебники по механике.
Юрий Семенович Овсянников, мой муж (внизу — весна 2009 года в Крыму)
Однажды, когда я в читальном зале готовилась к первой экзаменационной сессии, вгрызаясь в математический анализ, ко мне подсел староста нашей группы. Естественно, я его знала. И знала, что парня зовут Юрием, но это как-то проходило мимо меня. А тут вдруг впервые что-то толкнуло меня и заставило обратить на него внимание. Что-то нечеткое, струящееся из глубокого детства, всплыло в памяти, невнятно волнуя и беспокоя. В воображении примерещились какие-то образы тех лет, прекрасные, желанные. Сердце забилось в предвкушении внезапной, неожиданной находки кого-то очень дорогого, давно ожидаемого. Только все происходило наоборот, как говорят в математике — от противного. Бывает же такое! Вместо высокого роста, длинных ног, карих глаз, что виделись на утонувших в детстве горизонтах, — средний рост, плотное телосложение и глаза цвета рассерженного моря. Только руки, о которых у меня не было никаких представлений, поразили тонкой красотой и изяществом. Эти руки с длинными и почти прозрачными пальцами твердым почерком писали на чистых листах бумаги многоэтажные формулы математических доказательств, растолковывая мне непонятные места. Это «все наоборот» моя душа приняла с удовольствием и обрадовалась. С тех пор имя Юрий, Юра, Юрочка стало родным, самым прекрасным в мире. Позже я вспомнила, когда впервые услышала его, и чей образ невнятно ассоциировал с ним.
