Коллектив авторов - Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I
Архангел Гавриил все рассказал Господу Богу. Еще грознее нахмурился Бог. И оба королевства истекли кровью в жестокой битве, а в Богемии настал голод….
— Я был неправ перед бедной невестой, но Я все исправлю.
Так сказал Господь Бог и улыбнулся. А в день улыбки Его кончилась на земле Великая битва народов, когда свержен был император французов Наполеон Бонапарт и первый паровоз подал в Англии свой первый гудок. От невесты Елизабет и от старой госпожи Анны и пыли не осталось в гаарлемских могилах.
Но как улыбнулся Бог, — утром в день Рождества, — с легкими снежинками, поднялись в Его горние страны и Елизабет и старая Анна из Гаарлема.
А в океане в то туманное утро Рождества со свистом и шумом оторвался от волн к облакам громадный остов корабля Ван — Деркиркена. Надул ветер посвежевшие крепкие паруса. Ясно заблистали разбитые стекла галереи по заднему борту. Вновь осмолились все снасти. Золотом засверкали чешуйчатые нагрудники Богини Морей на носу.
Ясный румянец облил лица команды. И у всех заиграли зарею глаза, а волосы заметал ветер.
— Какая долгая была ночь. Ты промерз, Питер? — спросил капитан Андреас, отнимая руку с головы юнги.
— Есть, капитан, — засмеялся мальчик, — темная была ночка, точно мы все сидели в погасшей печке.
— Но противный ветер, слава Богу, утих. — Эй, вахта, видна ли Голландия?
— Видна, капитан! — закричали с гротмарсов.
И замахали все колпаками. И обнимались и плакали.
А вдали уже сверкали солнцем белые маяки, тянулась полоса зеленого берега и пролетали прибрежные чайки. Капитан Андреас потер озябшие руки.
— Слава Богу, к свадьбе я буду дома. И повенчает нас старый Якобий.
У Бога рай для людей так устроен: та же земля, те же моря и земли и океаны, та же Голландия и тот же Гаарлем. Но живут в Его райских странах только добрые люди, только светлые и счастливые.
Смотрел Бог, как торопится к Его берегам Летучий Голландец и как машет ему с берега белым платком молодая невеста Елизабет и старая госпожа Ван — Остаде.
Смотрел Бог и улыбался.
В. Немирович — Данченко
КЛАД ВЕЛИКОЙ ЦАРИЦЫ
I
В палящий зной у царственных руин, когда все живое и дышащее искало спасительной тени и только выползали из золотых песков, как раскаленные металлические шнурки, медно–красные змеи под беспощадное солнце, — мне рассказали это предание.
К чудовищному пилону, точно комок грязи, прилепилась арабская хижина.
Пустыня кругом неподвижна и мертва. Мертво и небо. В его опаловой бездне ни одного крылатого хищника. Тишина…
Старый шейх у порога. Закутался в белый муслин. Медленно из–под серебряных усов падают размеренные слова.
На бледном бескровном лице чернеют нетронутые сединою брови и длинные ресницы. Нет–нет да и приподымутся. И острый горящий взгляд точно сверлит слушателя.
Да… было иное время. И другая картина представляется мне:
У громады великолепного храма Горуса пальмовые рощи. Могучие сикоморы глубоко врылись в податливую землю узловатыми, некрушимыми корнями. Точно опираясь на них, все выше и выше стремились пышные вершины, где бесчисленные стаи славили великого Бога. А кругом, как и сейчас, расстилалось желтое безмолвие пустыни, грезившей миражами. Денно и нощно в прохладном сумраке несравненного капища горели жертвенные огни и меланхолические струны нежных систр пели хвалу таинственным силам, хранившим счастливый Эгипет.
Задолго до Антония, Клеопатра, тогда еще юная, обручилась здесь Гору.
Жрецы благословили ее духовный брак, и прекраснейший из них заменял в этом удивительном обряде самого бога. Он возлежал с нею на сверкавших изумрудами носилках и на золотом пиршественном ложе среди пышных роз и лилий верхней страны Пирамид.
Утром его нашли бездыханным в брачной постели.
И все поняли — Гор убил счастливца, ибо огнеобильный бог, как и простой смертный, не терпел соперника. Жрецы, впрочем, пояснили иначе: заместивший, хотя бы и на одну ночь, Гора стал и сам равным богам, и потому новая отчизна призвала его в незакатное царство вечной радости.
Тело молодого жреца, насыщенное драгоценнейшими ароматами, опустили в глубокий колодезь под самым храмом и царица, сняв с шеи великолепное жемчужное ожерелье, обвила им погребальный покров мумии как залог того, что она будет оплакивать его столько дней, сколько в нем драгоценных розовых зерен.
И с ожерельем швырнули в вечный мрак колодца медно–красную змею, чтобы она хранила царственный дар Клеопатры.
II
Я уже неделю жил у старого шейха.
К одному из притворов храма, как ласточкины гнезда к утесу, припала жалкая глиняная деревня бедных феллахов, но в величии божественного храма ее нельзя было отличить от куч щебня и мусора. Феллахи держали тощих ослов для путешественников, жили случайными подачками, «черви развалин», как звали их копты окрестных городов.
Раз к павшему святилищу великого Гора подъехали англичане.
Трое, молодые, радостные, веселые.
Только что окончили Оксфорд и эта поездка была медовым месяцем их свободы. Шум их голосов и смех странно звучали, теряясь в строгих синих тенях среди могучих колонн и пилонов.
Такое же, как и сегодня, опаловое небо жгло груды камней и пески. Привыкшие к благоговейному молчанию старого храма, забытого храма, арабы дрожали, ожидая мести оскорбленного, загадочного владыки этих святилищ.
Англичане слышали легенду об ожерелье Клеопатры.
Младший вымерил глубину погребального колодца: оказалась далеко не так велика, как говорили феллахи. Они ведь эту нору вели чуть не в самые недра к шайтану. А может быть, ее тоже завалило щебнем и занесло песком. Предприимчивый, привыкший к смелому спорту юноша навязал на веревке узлы, сделал петлю на конце и сел в нее: «Моя будущая невеста получит ожерелье Клеопатры» — смеялся он.
Зажег смолистый факел и скоро в глубине колодца уже чуть багровел его гневный глаз. Тускнул, точно жмурился, пока не обратился в едва заметную красную точку, точно там, в глубине, мерещился потухающий уголек.
Прошло полчаса.
Товарищи кричали что–то в нору.
Нора молчала.
— Ему некогда…. Ищет.
Минул час.
Оставшиеся вверху встревожились.
Дергали веревку. Веревка была натянута.
Вдруг из самых недр земли донесся отчаянный вопль и замер.
Уголек погас давно. Вопль прозвучал из сплошного мрака.
Перепуганные, опять дернули веревку.
Юноша, должно быть, держался на ней, потому что там чувствовалась тяжесть. Второй живо спустился туда и скоро задергал веревку снизу, крича что–то невнятное, точно внизу гудело.
Третий позвал арабов.
Ему одному было не под силу вытащить своих из таинственного мрака.
— Старый бог сердится… Старый бог не хочет у себя людей.
— Старый бог истребит и нас с нашими женами, детьми и ослами.
— Мы не можем идти против воли старого бога. Тебе хорошо: ты уедешь к своему богу, а мы останемся здесь, с
нашим.
Им англичанин грозил револьвером — не помогло.
Старый бог был страшнее….
Тогда он купил у них осла. Сделал ярмо и привязал к нему веревку. Осла погнали и он потянул ее за собою. Англичанин с отчаянием всматривался и вслушивался в тяжелый мрак, как черная жидкость заливавший колодезь. Там все теперь зловеще молчало. Через несколько минут почудился неясно какой то вращавшийся узел. Еще мгновение и в узле этом разобрали два сплетшиеся тела.
Один еще дышал… Он только и мог проговорить:
— Там… змеи… Много… много.
И умер.
Оба были покрыты укусами. И в руки и в лица.
Змеи исполнили заклятье царицы.
Жемчужное ожерелье осталось на дне колодца.
Ядовитые сторожа могилы, в которой более двух тысяч лет спал соперник могущественного Гора, отомстили нечестивым за осквернение святыни…
Потом арабы, чтобы кто–нибудь еще не покушался раскрыть грозную тайну погребального колодца, засыпали его песком, завалили камнями.
Пустыня по–прежнему лежит кругом раскаленная и грезит миражами. Высоко в опаловое небо возносятся мощные руины.
Когда я уезжал отсюда, был вечер.
Ливийский запад, сказочная страна Магреба, весь горел в багровом закате. Казалось, за ушедшим богом–солнцем еще влачится по небу его пылающая мантия. На востоке, как громадная бледная полураскрывшаяся роза, плыла луна…
Я уже не видел глиняных гнезд феллахов.
Но чем дальше, тем выше казались над отцветавшими песками пилоны и столпы великого Гора.
— Да благословит твой путь старый бог. Ты ничем не оскорбил его памяти в пустыне. Старые боги не умирают. Они только уходят в покой, пока Аллаху будет угодно снова разбудить их к жизни.
