Поцелуй небес - Людмила Григорьевна Бояджиева
— Я давно не выходила на воздух, доктор. Сегодня первый день отменен постельный режим, — она подошла и робко заглянула ему в лицо. — Без шляпы вы выглядите не так строго.
— Кажется, вас тоже не очень тянет в компанию… А как головные боли? — Йохим вспомнил о просьбе Остина присмотреться к девушке.
— Спасибо, теперь бывают все реже и реже, только когда сильно нервничаю. Но сегодня особенный день — сегодня у меня голова идет кругом от радости… Это тоже, наверно, стресс. Вы помните моего брата, Максима? То есть мы не родные… но…
— Конечно помню. Еще бы… — вздохнул Йохим, подумав, что этот «брат» стоил жизни его жене. А теперь является угрозой и для сестры.
— Вы действительно так сильно привязаны к Максиму?
— Мы выросли вместе. И не знали, что мы не родные, да это и не имеет значения. И главное… — Виктория проглотила ком застрявший в горле, — у меня больше никого нет… Не знаю, что произошло со всеми нами на самом деле, но надеюсь, что хотя бы Максим будет счастлив… Я ведь думала, что потеряла его. Все лгут, пытаясь меня успокоить… Но ни мама, ни Катя никто не ищет меня… А сегодня Максим нашелся — позвонил прямо сюда! Сказал, что помнит обо мне и мы обязательно увидимся… Только… Виктория вдруг помрачнела и отвернулась. — Только мы с Августой не сказали ему правду… Ну то, что произошло с нашим отцом. То есть с моим отцом… Но он был нашим… — Девочка сбилась, не умея объяснить и Йохим остановил ее:
— Прошу вас, Вика, успокойтесь. Я очень хорошо вас понимаю. Мы ведь здесь оба в трауре. И если бы я хоть как-нибудь мог объяснить, какой пустой вдруг оказалась жизнь. И совершенно ненужной!.. — в темноте блеснули его очки или слезы.
— Понимаю, понимаю! Я все время думала, думала об этом и хотела понять — за что? За что такое горе, почему живы и веселы другие — плохие, злые, чужие… А папа… — Вика, сегодня большой и светлый праздник. Праздник, дающий надежду. Сейчас мы соберемся все вместе в этой большой, теплой гостиной и прочтем молитву. Мы будем просить у Всевышнего защиты и справедливости… Я буду просить за вас… И я уверен… Мне самому больше ничего не надо. — Йохим чувствовал, что готов расплакаться от жалостливого тепла, растапливающего ледяную глыбу в его душе. Он обнял продрогшую в своем барашковом жакете девушку и повел в гостиную.
— Пора, пора, нас уже, наверно, ищут. А ну — утрите нос, мадмуазель. — Он развернул ее к свету, идущему от двери и внимательно рассмотрел, легко, как слепой, пробежав кончиками пальцев по лицу.
— Прекрасные надбровье и скулы. Чудесные глаза… Простите Вика, это профессиональный анализ и комплимент.
— А у вас чудесные руки, легкие, теплые руки скрипача или пианиста… В гостиной уже источал аппетитные ароматы овальный стол. На елке горели свечи, отражаясь в зеркальных шарах. Обе пожилые дамы, чрезвычайно торжественно одетые и удивительно похожие со своими седыми кудельками и стоячими воротничками розовых шелковых блузок, царственно восседали возле камина. Дани и Остин, в черных смокингах объясняли Мэри правила новой компьютерной игры.
— Вот, наконец, и наши гуляки явились. Что, нахватали гриппозных вирусов? — встретил вошедших с террасы Даниель.
— Ну, теперь дело за нашими красавицами, — Остин оглядел гостей. — А вот они! Музыканты — тушь! Дани нажал кнопку музыкального центра и под зазвучавший случайно второй концерт Рахманинова, в дверях появилась Алиса и Тони. Как тогда, десятилетия назад, в летний день, с букетами и в венках, выросли они на пороге, но вместо семилетней девушки рядом с матерью стояла великолепная молодая женщина.
— Это сюрприз! Мы готовили его к традиционному июньскому сбору… но изобразить лето сегодня. К сожалению, цветы другие, да и туалеты обновлены, — доложила Алиса, покружившись в нарядном ситцевом сарафане. Только тогда был вальс!
— Вальс, конечно же вальс — я отлично помню! — подхватила Сильвия. И вальс зазвучал, совершенно такой же — уверенный, юный, каким был десять, двадцать и сорок лет назад. Остин пригласил Антонию, Дани — Алису и они закружились по комнате, растрогав до слез старушек.
— Это мы сорвали традиционную июньскую встречу, сами знаете провожали бабушку… Но сегодня наверстаем упущенное, — пообещал Дани, элегантно раскрутив в финальном «па» свою партнершу.
— Знакомьтесь, Вика, — моя дочь, — подвел Остин Антонию к притихшей в углу гостье. — А это мой сын, Жан-Поль, — передразнил его Дани, подталкивая к Вике появившегося в гостиной сына. Жан-Поль высушил волосы и переоделся к ужину в светло-серый пуловер с белой рубашкой.
— Мы давным-давно знакомы, отец! Все хорошенькие девушки во Франции известны мне наперечет. А вот мадмуазель Браун вижу сегодня, как будто впервые. Мы ведь знакомы, не правда ли? — обратил он восхищенный взгляд к Антонии. Тони, в летнем пестром сарафане с алеющими в черных волосах камелиями казалась принцессой, наряженой пастушкой. «Не хватает лишь посоха, увитого лентами — статуэтка саксонского фарфора! Да она так и просится в стихи. Вот что значит — Муза! — подумал Жан-Поль, ощутив роение поэтических фраз. — Они так и слетаются, как мухи на мед, эти рифмованные, поющие строки…» Виктория не могла оторвать взгляда от своей ровесницы. Она знала, что Тони известная модель и видела журналы с ее портретами, собираемые Алисой. Но в них можно было заподозрить эффект грима, умелую игру светотени, а здесь — живое чудо! Вика не предполагала возможности реального существования такой внешности… Куда там, Даше Кожемячко служанка рядом с принцессой.
— Рада, рада, очень рада! — улыбалась гостье «принцесса» — С Викторией мы еще познакомимся поближе и, надеюсь, подружимся. А Жан-Полю я припасла по традиции, конечно, специальный сюрприз — с этими словами она что-то сунула за воротник послушно подставившего спину парню. Он притворно ойкнул и, смиренно пав на колени ждал, пока Тони, запустив руку ему под рубашку вылавливала и, наконец, извлекла на свет маленькую фарфоровую лягушку. В глазах Жан-Поля засиял такой восторг, будто его объявили лауреатом Нобелевской премии: она помнила о нем! — У меня тоже для всех сюрпризы, —
