Мишель Ходкин - Неподобающая Мара Дайер

Меня затопило облегчение, когда за стол рядом со мной скользнул Джейми. Пока он был моим единственным другом в Кройдене.

— Как дела? — спросил он, ухмыляясь.

Я улыбнулась в ответ.

— Без носовых кровотечений.

— Пока, — сказал Джейми и подмигнул. — Итак, с кем ты еще познакомилась? С кем-нибудь интересным? Кроме меня, само собой.

Я понизила голос и начертила каракули на своей миллиметровке.

— С интересным? Нет. С придурочным? Да.

Ямочка на щеке Джейми стала глубже.

— Дай угадаю. Некий неряшливый ублюдок с раздевающим взглядом? — Джейми кивнул и продолжил: — Твой румянец говорит, что я попал в точку.

— Может быть, — ответила я небрежно.

— Итак, ты познакомилась с Шоу. Что он сказал?

Интересно, почему Джейми это так интересует?

— Он придурок.

— Да, ты уже упоминала об этом. А ведь если подумать, так говорят все. И все равно этот мальчик утопает в лобк…

— Ладно, ученики, выкиньте из головы свои проблемы, и пусть вашей проблемой станет то, что происходит в классе.

Мистер Уолш встал и написал на доске уравнение.

— Милый образ, — прошептала я Джейми.

Он подмигнул, как раз в тот миг, когда Анна повернулась, чтобы сердито уставиться на меня.

Свой второй день я провела в бесконечной, сводящей с ума рутине. Занятия, домашняя работа, несмешные шутки учителей, домашняя работа, задания в классе, домашняя работа. Когда это кончилось, Даниэль ждал меня на краю кампуса, и я была рада его видеть.

— Привет, — сказал он. — Иди быстрее, чтобы мы могли выбраться отсюда прежде, чем машины забьют выезд.

Я послушалась, и Даниэль спросил:

— Второй день прошел лучше первого?

Я подумала о всем, что случилось вчера, и ответила:

— Чуть получше. Но можно не говорить обо мне? Как прошел твой день?

Он пожал плечами.

— Как обычно. Люди везде одинаковы. Немногие выделяются из толпы.

— Немногие? Так сколько людей действительно выделяются?

Даниэль шутливо возвел глаза к небу.

— Несколько человек.

— Да ладно тебе, Даниэль. Где энтузиазм Кройдена? Выкладывай.

Даниэль послушно описал, на что похожа учеба в его выпускном классе, и мы прибыли домой, когда он как раз добрался до середины своего рассказа о занятиях музыкой. В гостиной ревел телевизор — шли новости, но родителей еще не было дома. Должно быть, там был наш младший брат.

— Джозеф? — прокричал Даниэль сквозь оглушительный шум.

— Даниэль? — откликнулся тот.

— Где мама?

— Она отправилась купить обед, папа сегодня возвращается домой пораньше.

— Ты сделал домашнюю работу?

Даниэль порылся в почте на кухонном столе.

— А ты? — спросил Джозеф, не поднимая глаз.

— Я собираюсь ее сделать, но это ведь не я зарылся по уши в… Что ты там смотришь?

— Си-эн-би-си.[28]

Даниэль помолчал.

— Зачем?

— Они рассказывают о рыночных тенденциях дня, — без колебания заявил Джозеф.

Мы с Даниэлем переглянулись. Потом он взял невероятно толстый конверт без обратного адреса.

— Откуда это пришло?

— Папин новый клиент закинул его за две секунды до вашего приезда.

По лицу Даниэля скользнуло странное выражение…

— Что? — спросила я.

…А потом исчезло.

— Ничего.

Даниэль ушел в свою комнату, а спустя минуту я ушла в свою, оставив Джозефа разбираться с последствиями того, что его поймают за просмотром телевизора с несделанной домашней работой. Его обаяние поможет ему выбраться из этой ситуации секунд за пять.

Некоторое время спустя громкий стук в дверь вырвал меня из глубин учебника испанского. Я решила, что испанский — мой самый нелюбимый предмет, даже хуже математики.

Папа заглянул в щель приоткрытой двери.

— Мара?

— Папа! Привет.

Отец вошел в комнату. Он явно устал, но на костюме его не было ни единой складки, хотя он провел в нем весь день. Папа сел рядом со мной на кровать, на его шелковом галстуке отразился свет.

— Итак, что нового в школе?

— Почему все всегда спрашивают меня про школу? Можно ведь поговорить о других вещах.

Он изобразил недоумение.

— О каких, например?

— Например, о погоде. Или о спорте.

— Ты ненавидишь спорт.

— Но школу я ненавижу еще больше.

— Довод принят, — с улыбкой ответил папа.

Он пустился рассказывать про свою работу, и как раз на середине истории о том, какую выволочку судья устроила секретарше за то, что та надела туфли на высоченных каблуках, мама позвала нас обедать. Когда папа был рядом, было куда легче смеяться, и той ночью я без труда заснула.

Но долго не проспала.

ПРЕЖДЕ

Я открыла один глаз, когда стук в мое окно стал слишком громким, чтобы не обращать на него внимания. Тот, кто виднелся в моем окне, почти прижался лицом к стеклу, вглядываясь в комнату. Я знала, кто там был, и не удивилась. Я зарылась под теплые одеяла, надеясь, что он уйдет.

Он постучал снова. Даже не надейся.

— Я сплю, — пробормотала я под одеялом.

Он постучал по стеклу еще громче, и старое окно в деревянной раме загремело. Или он разобьет окно, или разбудит моих родителей. И то и другое было нежелательно.

Я осторожно подошла к окну и слегка приоткрыла его.

— Меня нет дома, — громко прошептала я.

— Очень смешно.

Джуд открыл окно, и меня обдало шокирующе холодным воздухом.

— Я тут отмораживаю себе задницу.

— Эта проблема имеет простое решение.

Я скрестила руки на груди поверх фуфайки с круглым вырезом.

У Джуда был смущенный вид. Его глаза затенял козырек бейсболки, но было ясно, что он рассматривает мой ночной наряд.

— О господи. Ты даже не одета.

— Я одета. Я одета для постели. Я одета для постели, потому что сейчас два часа ночи.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми насмешливыми глазами:

— Ты забыла?

— Да, — солгала я.

Я слегка высунулась из окна и проверила подъездную дорожку.

— Они ждут в машине?

Джуд покачал головой.

— Они уже у психушки. Ждут только нас. Пошли.

11

Я проснулась посреди ночи. В горле моем застрял вопль, на грудь словно навалился якорь. Я обливалась потом, тонула в ужасе. Я вспомнила. Я вспомнила. Поток осознания был почти физически болезненным. Джуд у моего окна, он явился, чтобы забрать меня и отвезти туда, где ждали Рэчел и Клэр.

Вот как я попала туда той ночью. Воспоминание не было таким уж ужасным, но пугал сам факт, что я вспомнила. А может, не пугал — возбуждал. Всем своим существом я знала: мой спящий рассудок не вообразил это, память была настоящей. Я осторожно проверила, не всплывет ли на краешке сознания еще какой-нибудь кусочек прошлого, но ничего не появилось — ни намека на то, зачем мы отправились в психушку.

Адреналин в крови зашкаливал, и я не смогла заснуть. Сон (воспоминание) повторялся по кругу, беспокоя меня больше, чем следовало. Почему я внезапно вспомнила именно сейчас? Что я могла с этим поделать? Что я должна была с этим поделать? Мне нужно было вспомнить ночь, когда я потеряла Рэчел, — вспомнить ради нее. Ради себя самой.

Хотя мама не согласилась бы с этим — она сказала бы, что мой рассудок защищается от травмы. Насиловать его «нездорово».

После того как на вторую ночь я увидела тот же самый сон, пережила тот же самый ужас, я мысленно начала соглашаться с мамой.

В тот день в школе я просто ни на что не годилась, и на следующий день тоже. Дул горячий бриз Майами, но вместо него я чувствовала на руках холодный декабрьский воздух Новой Англии. Закрывая глаза, я видела возле окна Джуда. Я думала об ожидающих меня Рэчел и Клэр. Ожидающих у психушки.

Психушки.

Но после навалившегося на меня в Кройдене мне больше всего на свете нужно было расслабиться. Поэтому утром пятницы я сосредоточилась на всяких мелких вещах. На столбах кружащих москитов, которыми я почти подавилась, когда вышла из машины Даниэля на парковку. На воздухе, набухшем влагой. На чем угодно, только бы не думать о новом сне, о памяти, обо всем, что стало частью моего ночного репертуара. Я была рада, что нынче утром у Даниэля прием у стоматолога. Мне не хотелось разговаривать.

Когда я приехала в школу, парковка была еще пустой. Я переоценила время, которое требовалось при здешнем движении для того, чтобы сюда добраться. Молнии сверкали вдалеке в пурпурных тучах, расстелившихся по небу как темное одеяло. Надвигался дождь, но я не могла сидеть смирно. Я должна была что-то делать, должна была двигаться, чтобы отогнать память, которая терзала мой разум.

Я распахнула дверцу машины и пошла пешком, миновав несколько пустых, неухоженных земельных участков и захудалых домов. Не знаю, как далеко я зашла, когда услышала, как кто-то скулит.